Спустя некоторое время я отправился побродить по нашему лагерю и, представь себе, то, что раньше для меня было само собой разумеющемся, теперь показалось мне каким-то странным. Мне понравилось, что теперь перед каждой палаткой на металлической треноге висел хороший котелок, что у людей появились жестяные кружки, тарелки и ложки, что уже у многих была одежда бледнолицых, например, шляпы, с широкими полями, хорошо защищавшие глаза от солнца. Но повсеместно вытоптанная трава, грязь, тучи мух и снующие под ногами собаки, которым прямо тут же из палаток выбрасывались объедки, произвели на меня тягостное впечатление. Когда-то я этого всего не замечал, а сейчас вдруг подумал, как все это должно было раздражать тех белых, что приезжали к индейцам ну хотя бы торговать… Конечно, грязи и навоза хватало и в пограничных поселках бледнолицых, но там люди хотя бы как-то пытались наводить чистоту и в некоторых домах бывало и вправду очень чисто. А тут все прелести нашего кочевого быта сразу же бросились мне в глаза, и как-то не очень мне понравились.
К вечеру охотники привезли много дичи и пир, устроенный прямо посреди нашего лагеря вышел на славу. Причем после того, как все мы поели, мне пришлось встать и рассказывать, и говорил я больше двух часов, а потом ещё о своем путешествии в Вашингтон рассказывал Пестрая Раковина. Вопросов и мне и ему было задано столько и таких, что мы часто даже и не знали, как на них отвечать. Например, когда я стал рассказывать про свою работу в большом магазине, меня спросили, зачем это женщинам-васичу так много обуви и платьев, или где, например, все это множество васичу берет мясо, если они не ходят охотиться, а их скво не собирают ни диких кореньев, ни овощей? Или, например, как можно было описать им многоэтажный дом, в котором горячая и холодная вода вытекают из крана прямо у тебя в комнате? Я рассказывал о фабриках, где не мужчины, а девушки и женщины делают винтовки и револьверы, подсчитывают стоимость всего сделанного, и выдают деньги в кассе, я видел, что мне мало кто верит. Хотя отец мой был в Хартфорде, видел все это же самое собственными глазами и тоже об этом рассказывал!
Случалось и так, что мои слова сопровождал громкий смех, хотя ничего смешного я не говорил. Наконец пир закончился, и я пошел спать. Причем на душе у меня было совсем не радостно. То есть вроде бы я старался выполнить свой долг перед своими соплеменниками, но получалось это как-то не серьезно. К тому же я заметил, что во время пиршества двое или трое индейцев пили из фляжек мини вакен или «огненную воду» и это мне очень и очень не понравилось. Я знал, что белые часто продают индейцам «огненную воду», а они привыкают её пить и спиваются, как спился в романе Фенимора Купера «Пионеры» индеец Чингачгук, а им это на руку, потому что сами они тоже спиваются, но почему-то не так быстро, как индейцы.
«Зачем они пьют? — спросил я отца. — Водка это такое же оружие бледнолицых, как и пули их ружей, и поскольку нас, индейцев, значительно меньше, чем белых, нам просто нельзя пить!»
«Как им запретишь? — сказал отец. — Они торгуют с белыми, продают им шкуры бизонов и получают от них не только деньги и товары, но и виски. Они говорят, что если пить понемногу, то оно веселит душу и согревает живот. К тому же Мато — Медведь, отец Сильного Как Буйвол, прославленный воин и старейшина, он снял двадцать скальпов и у него много лошадей. Поэтому в нашем племени очень многие его уважают и вряд ли станут его осуждать».
— А сам Сильный Как Буйвол? Я что-то его сегодня не видел…
Отец мой тихо засмеялся.
— Ты его просто не узнал из-за раскраски, а он весь вечер не сводил с тебя глаз, хотя и стоял поодаль, среди молодежи. Теперь он у нас вожак отряда Красных Оленей, поэтому одна половина лица у него теперь всегда красная, а другая черная.
— А как умерли Его Младший Брат и Красивое Лицо?
— Зимой у нас гостили двое бледнолицых и у одного из них все время текло из носа и к тому же он кашлял. Потом они уехали, а их болезнь привязалась к нашим детям. Акайкита — Миротворец, был очень стар и тоже умер от этой болезни, а тот, кто раньше у него был в помощниках — Вереск, с которым ты, кстати, сегодня говорил, не смог их спасти. Лица их покраснели, жар сжигал их изнутри… Поэтому Вереск посоветовал нам поливать их водой из ручья, и сначала это действительно принесло им облегчение. Но потом им стало ещё хуже и они умерли. Сначала твоя сестра, потом брат.
— Этого нельзя было делать! — воскликнул я с негодованием в голосе. — Надо было съездить в форт или сеттльмент к доктору и все ему рассказать. Возможно, он и не захотел бы поехать сюда сам, но он дал бы тебе отец горькое лекарство, которое бы их спасло. Меня после того, как я провел столько времени на льдине тоже сжигал жар, но Во-Ло-Дя и Ко давали мне это лекарство и я поправился.
— Тебя в это время не было с нами, — просто ответил отец. — А мы привыкли следовать советам жреца, пусть даже и молодого. Ведь он же все-таки жрец, а со жрецом беседуют духи!
Можешь себе представить, как я воспринял эти слова! Нельзя сказать, чтобы я, пожив среди белых, совсем уж отрекся от веры отцов, нет. Но только вера в Великого и Таинственного с лечением от хвори теперь у меня уже как-то не связывалась, тем более что перед глазами у меня было много примеров целительного воздействия медицины бледнолицых врачей. А тут я потерял разом и брата и сестру только потому, что к ним вовремя не пригласили врача или, по крайней мере, с ним не проконсультировались! И уж конечно никак не следовало зимой поливать их ледяной водой из ручья, что все всякого моего сомнения только ускорило их гибель.
Впрочем, несмотря на то, я был взволнован и расстроен, на своем новом месте в палатке я заснул моментально, как привык засыпать в ней мальчиком. Недаром Во-Ло-Дя как-то раз сказал мне, что «руки долго помнят то, что забыла голова», и в данном случае так оно и оказалось. Я всю ночь проспал на бизоньих шкурах и совсем не страдал оттого, что не спал на кровати, а когда открыл глаза, то сразу же почувствовал себе бодрым и отдохнувшим.
Я уже собирался вставать, когда полог нашей палатки открылся и на пороге, хотя как такового порога в ней, понятно, и не было, возник, кто бы ты думал? Сильный Как Буйвол, которого я тут же узнал по его раскраске на лице.
— Сыну военного вождя, — сказал он, — он не пристало так долго спать, он не девушка. Да и девушки все уже давно поднялись и хлопочут с матерями по хозяйству. А ты все спишь и спишь. Вот я и зашел узнать, пойдешь ли ты вместе с другими юношами к ручью, а если не пойдешь, то, что мне им тогда сказать?
Конечно, будь в палатке мой отец, он так бы никогда не поступил. Но, в то утро отец решил отправиться на охоту пораньше, и в ней были только моя мать и я, причем я сразу же понял, зачем он все это сказал. Поэтому, не говоря ему ни слова в ответ, я быстро встал, собрался и пошел вместе с ним умываться к ручью. Там уже собрались и 10-12-летние мальчишки и ребята постарше, юноши Красные Перья и молодые воины из союза Красных Оленей. Многие уже были в воде и с наслаждением в ней бултыхались. Другие натирались медвежьим жиром. Баночка с жиром, который дала мне мать, была и у меня, так что я искупался вместе со всеми, но потом ещё и вымыл лицо и руки с мылом, потому, что привык к этому.
Можно было подумать, что Сильный Как Буйвол только лишь этого и ждал.
— Ты моешься как белый! — воскликнул он и при этом громко засмеялся, а многие из присутствующих подхватили его смех. — И кожа у тебя совсем побелела интересно только от чего? От мыла или потому, что ты там все время сидел взаперти с бледнолицыми?
Тут он был совершенно прав и кожа моя, поскольку, живя среди белых, я совершенно не ходил раздетым, действительно утратила свой бронзовый оттенок, причем не только на теле под одеждой, но и на лице, чему я сам, глядя в зеркало, немало удивлялся. Но мне не понравилось то, каким тоном он это сказал, явно пытаясь задеть меня, поэтому я не раздумывая, ответил: «Зато если уж тебя кто увидит из белых, то сразу даже и не поймет, кто это. С одной стороны вроде бы краснокожий, а с другой — вылитый негр! Ещё и предложит тебе за пару центов почистить ему сапоги, а когда поймет, что ошибся, то будет над тобой громко смеяться!
— Мне безразлично, что скажут обо мне белые, а вот ты уже точно совсем не индеец, потому, что смеешься над тем, над чем тебе смеяться не пристало. Что из того, что ты где-то там был и привез много всякой всячины? Мы здесь неплохо живем и без этого! А вот как ты думаешь, примем ли мы тебя в наш союз, если ты вот так очень по-глупому насмехаешься над его вожаком. Тут тебе даже авторитет твоего отца не поможет…
— А мне и не нужен авторитет отца, — заметил я, — чтобы сказать тебе, что ты болтун и хвастун и я уже устал слушать твои глупые речи!
— Что? — в полном изумлении от того, что он услышал, спросил Сильный Как Буйвол. — Ты что потерял рассудок, от съеденного вчера мяса, что смеешь мне такое говорить?
— А ты, наверное, вчера тоже прихлебывал мини вакен бледнолицых из фляжки своего отца, вот у тебя и развязался язык, словно ты и не воин, а болтливая баба у ручья?!
Услышав мои слова, все присутствующие буквально онемели. Получалось, что я открыто бросал вызов самому сильному юноше рода Пятнистого Орла, силу которого они все хорошо знали и который был выше меня чуть ли не на голову. Видели они меня и обнаженным и, хотя мускулы у меня были не хуже, чем у многих из них, до Сильного Как Буйвол мне было, конечно, далеко.
— Хорошо! — вдруг на удивление спокойно сказал он. — Давай бороться и пусть тот, кто из нас, кто при этом проиграет, будет за свою болтливость наказан. Ты — отдашь мне свой револьвер и ружье, потому что прихвостням бледнолицых, живущим среди нас, следует знать свое место…
— А ты будешь стирать краску со своего лица лошадиным пометом, идет?!
— Идет! — громко крикнул, и затем добавил: — Вы все слышали, что мы оба сказали? — Да, да! — послышались голоса.