— Только сейчас я почувствовал, насколько же я голоден и поспешил назад в лагерь. Тут я увидел, как возле самой реки две очень толстые старые женщины раздевали солдата, который был ранен в лицо, но притворялся мертвым, чтобы его не убили окончательно. Когда я проезжал мимо, женщины уже сняли с него всю одежду, и теперь решили отрезать его мужскую плоть. Однако когда они попробовали это сделать, солдат вскочил и начал защищаться, а женщины с криком вцепились в него, пытаясь повалить на землю. Было очень смешно смотреть, как он, голый, сражается с двумя толстыми женщинами, причем победа не дается в руки ни ему, ни им. Потом к ним подбежала на помощь ещё одна женщина и ударила его ножом, после чего он вырвался у них из рук и бросился в воду. Я выстрелил в него, когда он забирался в камыши и, кажется, попал, но что было дальше, я не знаю, так как голод усиленно звал меня домой.
Лагеря я не узнал, потому что все разбросанные до этого лагеря за это время объединились в один. Повсюду горели костры, а люди пели и плясали, празднуя победу над васичу. Я спою тебе одну песню, что люди распевали в ту ночь, потому, что она и сегодня звучит у меня в ушах:
Желтоволосый ушел навсегда,
И его женщина теперь рыдает,
И рыдает не зря!
Желтоволосый, у нас было много ружей, а ты дал их
Нам ещё больше.
Спасибо тебе, враг!
Желтоволосый, у нас было много лошадей, но их
Стало ещё больше благодаря тебе!
Спасибо!
Желтоволосый лежит на холме, а васичу его ищут,
И никак не найдут, а когда найдут,
То увидят, что только коршуны его исклевали,
А наши воины его не коснулись!
— Помнится, что когда я нашел нашу палатку, то матери в ней не было, она все ещё была на холме за рекой, поэтому еду мне дал отец и то жаркое, что он приготовил, показалось мне удивительно вкусным. А потом — я даже сам себе удивляюсь, я пошел танцевать вместе со всеми и так плясал, что потом повалился прямо на землю и сразу заснул.
На заре лагерь обошел глашатай и объявил: «Солдаты, что сидят на холме, сегодня должны умереть!» Мы, бывшие в лагере, тут же собрались и поехали туда, где окопались васичу, и находился отряд, стороживший их до утра. И тут к нам в лагерь прискакали разведчики и сообщили, что сюда движется много других солдат, и наши воины начали говорить, что вряд ли стоит сражаться ещё и с ними и что самое лучшее — это отступить. Поэтому мы быстро разобрали наш лагерь и отошли вдоль Скользкой Травы на юг.
Из рапорта генерала Альфреда Х. Терри военному департаменту Конгресса США:
«… прибыв с вверенными мне войсками к месту имевшего места сражения с индейцами у реки Литлл Бигхорн, я обнаружил окопавшихся на холме несколько рот 7-ого кавалерийского полка под командованием майора М. Рено и капитана У. Бентина, находившихся в осаде индейцев, которые при моем приближении сразу отступили. Что же касается отряда под непосредственным командованием подполковника Д. Кастера, то он, как выяснилось, был полностью уничтожен индейцами. Погиб он сам, а также все его родственники, которые находились с ним в этой экспедиции: братья Томас и Бостон Картеры, Джеймс Колхаун и племянник Картера Отье Рид. Трупы белых были раздеты, оскальпированы и изуродованы самым жестоким образом, о чем свидетельствовали их останки, обнаруженными нами на поле сражения. Всего погибло 13 офицеров и 3 индейца-разведчика, а общее число павших достигает 252 человек. Из всего отряда уцелел лишь только конь Команч, принадлежавший капитану Мак-Кеофу, которого индейцы так и не поймали. Капрала-скаута, по имени Кровавый Нож, — лучшего разведчика Кастера, наполовину сиу, наполовину арикара, дакота обезглавили, а его голову выставили на шесте, что на наших союзников-индейцев произвело крайне тягостное впечатление.
Я произвел дознание, стараясь выяснить, не был ли подполковник Д. Кастер брошен своими людьми в состоянии опасности, то есть, не имело ли место нарушение воинского долга, в силу чего никто из оставшихся в живых офицеров даже не попытался выяснить, что с ним случилось. Однако, опросив очевидцев, я смог узнать, что, получив сообщение от лейтенанта Кука, капитан Т. Уэйр, даже не дожидаясь приказа, произвел поиск терпящего бедствие отряда своими людьми и прошел одну милю в сторону гор. Однако Кастера он так и не встретил, зато обнаружил вдали очень много индейцев, ездивших по долине реки взад и вперед и стрелявших из ружей в «объекты на земле». Некоторое время спустя к нему присоединились три роты под командованием капитана У. Бентина, однако в связи с приближением превосходящих сил противника дальнейший поиск в этом направлении оказался невозможен…»
— Да, такое не забудется уже никогда, — задумчиво произнес Володя, когда отец закончил читать ему очередное сообщение о расследовании обстоятельств полного уничтожения отряда генерала Кастера, — и тут наш общий друг Ко оказался прав, как никогда.
— Кстати, здесь есть кое-что и непосредственно для тебя, — усмехнулся старый генерал. — Вернее, скажем так, для тебя и для твоей компании.
— И что же это такое? — заинтересовался Володя. — Поди, наконец-то написали, что спригфильдские карабины проигрывают в скорострельности винчестерам, а кольты — нашим смит-и-вессонам?
— Ты знал или догадался?
— Ну, ведь после их гибели все-таки прошло уже два месяца и к тому же общий тон газет мне известен.
— Вот, смотри, в «Санди геральд» прямо так и пишут, что этой трагедии могло бы и не быть, если бы кавалеристы Кастера были вооружены револьверами «третьей модели» Смит и Вессон, а не револьверами Кольта 1873 года! Так что кому слезы, а вам, мистер-бизнесмен, вполне можно праздновать победу. Насколько я понимаю, такая статья это хорошая реклама, и она… дорогого стоит. Не так ли?!
Володя усмехнулся.
— В общем-то — да, но только ведь это же правда. А правда — это правда, чего бы она кому-то не стоила, разве не так?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯВ которой рассказывается о событиях, которые были потом, а так же о последних словах индейца из племени лакота по имени Солнечный Гром
— Потом, что было потом, это уже вряд ли интересно рассказывать, белый человек, друг индейцев, так, пожалуй, скажу я. А было так, что наш большой лагерь распался, потому, что у нас вышли запасы сушеного мяса, и нам негде было пасти наших лошадей. Потом у нас закончились патроны, а купить новых мы не могли, потому, что торговцы боялись нарушить запрет правительства на продажу нам оружия и боеприпасов. Будь у нас золото вполне возможно, что нам и удалось бы достать боеприпасы, потому, что золото — это такой бог белого человека, что ради него он готов нарушить любые запреты. Но только золота у нас больше не было и нам пришлось отвечать стрелами на пули, а как ты сам понимаешь, ничего хорошего для нас из этого не вышло. К тому же солдаты действовали по единому плану и сообща, а мы сражались каждое племя само за себя, поэтому они нас легко побеждали поодиночке. И кончилось все тем, что часть наших воинов во главе с Татанка Ийотаке ушли в Канаду, Тачунко Витко был убит, наши люди, все Семь Костров дакота оказались запертыми в резервациях, а очень многие были просто убиты.
— Ты спрашиваешь, как мне удалось спастись? Да, в общем-то, ничего особо чудесного в этом нет. Просто я вовремя вспомнил все то, что говорили мне Во-Ло-Дя и Ко, и когда мы начали потерпеть поражение за поражением, понял, что настало время и для меня поступить так, как поступали соотечественники Ко, когда их кланы терпели поражение. Ведь это не верно, что японские самураи сражались до конца, хотя такие случаи были и они известны. Гораздо чаще, однако, потерпевший поражение клан просто сдавался, чтобы не допустить своего полного уничтожения. Ведь было же сказано, что «то, что сгибается, может потом и распрямиться» и вот они-то и поступали именно так!
Поэтому и я вовремя забрал своего отца, мать и уехал в Сиу-Сити, где меня поджидала моя верная Джи. По дороге туда, на переправе через реку, мы встретили двух золотоискателей, возвращавшихся из Черных Холмов, и они оказались такими самоуверенными глупцами, что сразу же стали в нас стрелять. Их пули убили под отцом лошадь, но зато мы застрелили их обоих, а потом, а, обыскав их, обнаружили у каждого по нескольку фунтов золотого песка! Так что нам было с чего начать свою новую жизнь, и началась она у нас очень неплохо. Джи стала моей женой, после чего мы переехали в резервацию Пятнистого Хвоста, где построили себе большой дом, и открыли школу, где начали учить грамоте индейских детей. Я также попытался торговать, открыл лавку, но только больших доходов она мне не приносила, поскольку своим соплеменникам мне приходилось отпускать товары в долг и при этом очень часто о своих долгах мне они забывали.
Так, в частности, часто поступал и Сильный Как Буйвол, который повадился буквально обирать мою лавку. При этом он клятвенно заверял меня, что очень скоро заплатит, но потом так все равно ничего не платил. Понятно, что я был на него очень рассержен и вот к чему это привело. Как-то раз, изрядно напившись «огненной воды» он начал хвастаться своими подвигами во время битвы с Кастером и в подтверждение своих слов показывал всем большой кольтовский револьвер, который он там якобы добыл как трофей. Я был рядом и попросил его дать мне его посмотреть. Оказалось, что это был капсюльный револьвер 1837 года выпуска, то есть очень старый, хотя и красиво отделанный. И он, понятно, никак не мог добыть его в качестве трофея на Литлл Бигхорне, потому что таких там просто не могло быть! Рассматривая его, я незаметно снял с брандтрубки один капсюль, вернул ему револьвер и сказал, что таким оружием хвастаться нечего, потому, что он старый, ржавый, детали в нем от времени расшатались, так что он вряд ли вообще стреляет!
— Стреляет, да ещё как! — закричал Сильный Как Буйвол. — А ты говоришь так потому, что просто завидуешь! Сам-то ты, хотя и был нашим вождем, не добыл там ни одного скальпа, не захватил ни одного ружья. Да и вообще, по-моему, ты просто боялся стрелять в бледнолицых!