Белые охотники приветствовали отступление индейцев радостными криками, один из них даже похлопал Володю по плечу. Молодец, мол, что так хорошо стрелял и пригласил с собой посмотреть на убитых индейцев. Володю удивило, что те, кого он увидел, совсем не походили на тех дикарей, что были так красочно описаны в книгах Фенимора Купера, которыми он зачитывался в детстве. Правда, он тут же сообразил, что реальная жизнь вообще мало походит на её описание. Поскольку карабин у Володи после этого остался без патронов, и как ему сказали, таких патронов, как у него, здесь было просто не найти, он снял с одного из убитых индейцев шестизарядный капсюльный револьвер кольт-нэйви, а также мешочек с патронами и капсюлями. «Дай бог чтобы это нам больше не понадобилось!» — сказал он Ко, однако тут же зарядил его самым тщательным образом. А так как лошади были уже запряжены в экипаж, то они поспешили продолжить своё путешествие.
Прибегать к оружию им и в самом деле на большой дороге больше уже не пришлось. Однако видимо, такая уж была эта страна Америка, что без стрельбы тут было просто нельзя. Добравшись, наконец, до Сент-Луиса, они решили плыть на пароходе по Огайо, купили билеты на пароход и уже поднялись к нему на палубу, когда Ко задел своими мечами какого-то порядком нализавшегося мужчину в шляпе и с хлыстом в руках. Тот, разглядев, кто перед ним, тут же назвал Ко обезьяной, да ещё и толкнул с такой силой, что он упал нас палубу. В следующее мгновение Ко оказался на ногах и ударил его в солнечное сплетение, и одновременно в лицо. Из разбитого носа брызнула кровь, раздались проклятия, но забияка на удивление быстро пришел в себя и бросился на молодого самурая с ножом. Володя попытался его схватить, но не успел, и тут у него перед глазами мелькнула голубоватая сталь, и отрубленная кисть нападавшего вместе с ножом упала на палубу. В возникшей суматохе им буквально чудом удалось улизнуть с этого парохода и в ночной темноте пересесть на тот, что шел не вниз по реке, а вверх — на Миссури и вез фураж и лошадей для солдат в приграничные форты.
Володя запер Ко в каюте и не велел ему из неё никуда выходить и, кстати, правильно сделал, потому, что уже на следующей стоянке обнаружил пахнущее свежей типографской краской объявление: «Wanted!»[3], где перечислялись приметы Ко и объявлялась награда за его задержание, потому что он, видите ли, нанес тяжкое телесное повреждение весьма уважаемому господину Дэвису и должен был быть отдан за это под суд. По счастью на этом пароходе его рассмотреть никто не успел, потому что когда они на него садились было уже темно, однако теперь им пришлось соблюдать крайнюю осторожность. Ко начал было просить прощения у Володи, объясняя, что не сдержался, потому, что была задета его честь самурая и что он готов немедленно пойти в суд, так как правда была на его стороне, ведь он не нападал, а защищался и что его хозяин не должен испытывать из-за него неудобств.
Володя на это ему сказал следующее: — Даже и не вздумай говорить о том, чтобы идти здесь в какой-то суд. Ты здесь и до суда-то не доживешь. Этот Дэвис, видимо, какая-то у них здесь шишка. И он запросто соберет свидетелей, которые покажут, что это ты на него первым напал, а не он на тебя — это, во-первых. А во-вторых, ты для них не американец, а цветной, то есть человек изначально им не равный. Поэтому они очень даже запросто могут тебя линчевать, то есть судить судом Линча! Соберется толпа, просто скажут, в чем ты виноват, да и повесят тебя на ближайшем дереве. Здесь так! И даже полиция не станет за тебя заступаться. Я читал, что тех же самых китайских рабочих, которых они сами же сюда ввозят для строительства трансокеанской железной дороги, они и за людей не считают, и что убить китайца для них все равно, что индейца — одна недолга! А с тобой они даже и разбираться не станут — китаец ты или японец, а повесят тут же запросто, и вот уж тогда-то я тебе точно ничем не помогу при всем моем желании. А так — скажу, что еду со своим больным братом, что ему нужен покой, необходим покой — только и всего.
— Мне очень стыдно, господин, что я не сдержался и подвел вас, и вы терпите из-за меня неудобства. Мне надо быть было сдержанным с этими людьми, которые никого кроме себя не уважают.
— Ну, Ко, а разве у вас не так? — спросил его Володя. — У вас в Японии ведь тоже к разным людям относятся по-разному, разве не так?
Ко опустил глаза, но потом немного подумал и ответил: — Но у нас же Земля Богов. Наш император — прямой потомок богини Аматерасу.
— Это ты так считаешь, — усмехнулся Володя. — А я готов держать пари на что угодно, что здесь про вашего императора и его предков даже никто и не слышал, а о степени цивилизованности того или иного народа судят по количеству пароходов, железнодорожных путей и дальнобойных пушек. И… вы, японцы, чем в этом плане можете похвастаться? Ты мне, помнится, рассказывал, как едва не погиб под артиллерийским обстрелом с «черных кораблей» и… чем на него вы тогда отвечали? А ведь повод был, в общем-то, совершенно ничтожный — убийство какого-то торговца, нарушившего ваши обычаи. А за него англичане убили сотни людей, чтобы показать вам свою силу. Вот это они называют цивилизацией, а твое умение мастерски владеть мечом или писать иероглифы, поверь мне, уважения у них не вызывает.
— А у вас, мой господин? — вдруг неожиданно спросил его Ко.
— У меня? У меня вызывает. Но мое мнение в данном случае особой роли не играет. Я ведь тоже родом из страны, где крестьян вот буквально только что освободили от рабства. Десять лет назад мы проиграли войну англичанам и французам только потому, что нам не хватало железных дорог, пароходов и современного оружия. Наши люди в основной своей массе до сих пор моются в курных банях, едят всей семьей из одной миски, ходят по глинобитным полам и живут в домах вместе с курами и телятами. Старики справляют нужду прямо в доме у двери, а куры потом это клюют. Я вот прежде чем встретиться с тобой, проехал всю Сибирь, и какой только дикости я там не увидел! Представь себе деревню, а вокруг ни кустика, ни деревца. Тоже и в самой деревне — одна пыль и грязь. Люди держат коров, однако навоз на поля не вывозят, а бросают тут же прямо за деревней, из-за чего всякий, кто в неё входит или выходит должен ходить по коровьему дерьму! Говорю им: чего навоз на поля не вывозите, это же удобрение. А они мне: а у нас никто не вывозит! Вот и весь довод. Раз никто, то и я не буду! Говорю им — дикари вы, хуже я не знаю кого! А они мне — так точно, ваше благородие, дикари! Отцы наши так жили, и мы так живем! Но, Ко, а что разве у вас в Японии нет таких людей?
— Такие люди у нас в Японии есть, — услышал он в ответ. — И много! Но есть и такие, которые считают, что нам нужно перенять все то, что есть хорошего у иностранцев, но сохранить все наше, своё, японское.
— Это хорошо, — согласился с ним Володя, — что у вас такие настроения. Да только как решить, что заимствовать, а что нет? Что хорошо, а что плохо? Как это определить? Ведь невозможно заимствовать только технику и при этом не набраться каких-то чужих идей, разве не так? И кто знает, какие именно плоды они принесут именно на вашей почве: может быть хорошие, а может быть и очень плохие.
На это Ко ему уже ничего не ответил и только опустил глаза.
Тем временем их пароход оказался на Миссури, и они это тут же заметили, так как количество поселений, расположенных по её берегам сразу резко сократилось. А через какое-то время пропали и отдельные фермы и только лишь одна пожухлая степь, а по-местному — прерия, расстилалась вокруг. Случилось так, что в пароходной машине у них что-то сломалось, и для её починки пароход подошел к берегу. Вот тут-то Володя и обнаружил ферму не ферму, хижину — не хижину, а что-то такое среднее, вроде большого каменного дома, но с крышей из дерна. Внутри был очаг с каменной трубой, пристроенной к одной из стен, окна задвигались задвижками и даже имели внутри стекла, но что-то в этом доме никто не жил.
«Места, конечно, диковатые, — объяснил ему сержант, с которым как военный с военным он сошелся ближе остальных пассажиров, — ближайший сеттльмент находится в десяти милях к югу. И вообще место это — граница, потому, что дальше уже идут земли индейцев. Но… с другой стороны, земля тут пока что ещё ничья и кто хочет и может, мог бы себе её тут немало присвоить. Вон там за холмами лес. Немного подальше уедешь — охота, что надо. Да и вообще, если кому-нибудь надо здесь скрыться, то лучше этих мест не найти. Тут тебя сам дьявол не сыщет!»
— Ну, значит, мне с братом это место как раз и подходит! — сказал Володя и попросил сержанта продать ему двух лошадей, несколько тюков сена, мешок овса, муки, ружье и сотню патронов. Тот был человек бывалый, удивляться ничему не стал и все это тут же Володе и выдал. При этом он честно его предупредил, что берет за все это дороже, чем оно стоит на самом деле.
— Придется делиться со своим полковым начальством, — объяснил он, — все же ведь это у меня не свое, а казенное и просто так на естественную убыль не спишешь.
— Кони у меня тоже, не больно, — продолжал признаваться сержант, — если вы в этом разбираетесь, но опять же — какие есть и с другой стороны на это посмотреть. Эта вот на вид невзрачная гнедая кобылка — настоящий квотерхос. Для работы на плантациях. А вот эта — чалая — сэддлбред, хороша для дальних переездов и очень вынослива. Зато ружьишко вам могу предложить самое что ни на есть отличное — настоящую винтовку Генри 44-ого калибра со скользящим затвором и магазином на пятнадцать патронов — ничего лучше и придумать нельзя. Ты можешь зарядить её в воскресенье и потом стрелять целую неделю. Проверена во время войны с мятежниками! За тысячу ярдов уложит бизона наповал. Ну не за тысячу, так за пятьсот-то уж точно, будете потом меня благодарить. Хотя, конечно, мысленно, потому, что встретиться-то вот так, лицом к лицу нам, скорее всего вряд ли удастся. Хотя кто знает?!
Володя передал сержанту деньги и крепко пожал ему руку на прощание. Затем он перевел по сходням своего закутанного в одеяло «брата» с парохода на берег, и они вдвоем побрели наверх, к своему новому дому, где решили на какое-то время укрыться от закона, надеясь, что рано ли поздно, но закон про них позабудет!