[57] индивидуального развития. Если этого не произошло, наверстать упущенное бывает довольно трудно. Современные исследования подтверждают еще более удивительный факт: вполне вероятно, что, имея возможность выбора, собаки с большей охотой присоединяются к группе людей, чем к собачьей стае (Miklósi, 2007, p. 165, 210–212).
Осталось только определить основные черты социальной жизни собак, обусловленные этой особенностью их психологии. Поскольку долгое время этологии собак как таковой не существовало, специалисты в области поведения животных применяли к собакам схемы социальной организации волков. Возможность подобного подхода к интерпретации поведения лучшего друга человека объясняли морфологической и эволюционной близостью этих двух видов. Поэтому довольно часто представления о собаке сводились к образу прирученного волка, который должен был унаследовать от своих диких предков звериные черты. Согласно этой логике, сущность волка прячется в темных глубинах сознания собаки, скрытая под благородной вуалью дрессуры, но при этом всегда остается готовой вновь вырваться наружу. Однако если подобное сравнение и может быть оправданно и в чем-то даже правомерно с научной точки зрения, то применять его на практике следует с очень большой осторожностью. Нужно признать, что вплоть до недавнего времени подобный подход часто приводил к неточной или ошибочной интерпретации поведения собак. Дело в том, что он не учитывал два обстоятельства, своего рода два подводных камня, стоящие на пути сравнительного анализа поведения животных.
Волк ли волк другому волку?
Первое препятствие заключается в недостаточной изученности вида, принятого за точку отсчета, — волка. По словам специалистов, в наших знаниях о социальном поведении волков до сих пор остается много белых пятен.
Начиная со Средних веков волк был главным устрашающим персонажем западноевропейских мифов. Образ «злого серого волка» пугал и завораживал одновременно. Позже он стал излюбленным объектом для журналистских очерков и популярной литературы, посвященной животным сообществам. Популяризация волков во многом способствовала тому, что несколько десятилетий назад были проведены специальные исследования их поведения. В результате в нашем сознании прочно укоренилось распространенное представление о социальной организации волчьей стаи. Согласно этому представлению, стая подчиняется строгой линейной иерархии, на вершине которой находится доминантный самец[58], — всем известный как альфа-самец, — обладающий безраздельной властью. Ему безоговорочно подчиняются все члены стаи до тех пор, пока какой-либо другой самец его не свергнет и не займет его место. Данная модель предполагает монопольное право альфа-самцов на репродукцию, которое позволяет их генам распространяться. В результате гены, способствовавшие доминированию, из поколения в поколение сохраняются в популяции волков. Эту модель, которую можно было бы назвать «политической», поскольку она базируется на принципе доминирования, в упрощенном или даже преображенном популяризованном виде стали применять и к собакам. При этом собак еще долго воспринимали как волков, ставших добродушными благодаря контактам с человеком.
В начале 90-х годов описанная схема подверглась серьезной критике. В классическом варианте политическая модель предполагает, что все волки стремятся к доминированию, поскольку другой возможности передать свои гены потомкам у них просто нет. Следовательно, подчиненные самцы только и ждут удобного случая, чтобы свергнуть вожака, занять его место и тем самым обеспечить себя потомством. Однако полевые исследования показали, что все волки в стае, как правило, принадлежат к одной семье (Gese et Mech, 1991). Генетически они близки между собой, и в этом плане их интересы совпадают в большей степени, чем в случае, если бы между ними не было родственных связей. Проще говоря, с точки зрения распространения генов для самца λ помощь другому самцу или, во всяком случае, сотрудничество с ним, вполне возможно, стали бы выигрышной стратегией, поскольку с большой долей вероятности их генотипы во многом совпадают. С другой стороны, молодые волки в возрасте от одного до трех лет часто покидают стаю. Оба этих обстоятельства свидетельствуют о том, что борьба за власть — это лишь одна из возможных стратегий обеспечения себя потомством.
В противовес первой была предложена другая схема взаимодействия между волками, с которой сегодня согласно большинство зоологов: семейная модель[59] (Mech, 1999; Packard, 2003). Новая модель сохраняет принцип доминирования, однако она учитывает полевые наблюдения, доказавшие, что доминирование касается не только самца, называемого «вожаком» или «производителем», но и самки. Эта схема позволяет учесть весьма частотный обмен знаками внимания и взаимные уступки, которые обеспечивают относительное мирное — большую часть времени — сосуществование волков в стае. То есть доминирование основано не только на насилии и терроре. В противном случае стая представляла бы собой пороховую бочку. Она была бы средоточием взаимоисключающих интересов, таящим в себе постоянную угрозу гражданской войны. Доминирование в волчьей стае подобно тому, которым пользуются родители по отношению к детям: младшие члены семьи постоянно испытывают своих родителей на предел дозволенного, проявляя демонстративно агрессивное поведение. По большому счету, волчья стая напоминает скорее большую семью, чем общество, основанное на отношениях силы. Конечно, воспитательные меры в этой семье бывают порой очень строгими, иногда даже насильственными. И тем не менее ее динамика базируется скорее на обучении и смене ролей по мере того, как члены стаи подрастают, чем на конкуренции, продиктованной жаждой власти.
Можно сказать, что наши знания о социальной жизни волков в последние годы обогатились и изменились одновременно. Однако сами специалисты признают, что в этой области остается еще очень много неясного. Слишком поспешные заключения — в частности, относительно роли альфа-самцов — были сделаны по результатам наблюдений за волками в неволе. Эти животные оказались недостаточно социализированными, поскольку не имели полноценных контактов с соплеменниками. В неволе у них вырабатывалось более агрессивное поведение, чем у диких собратьев. Разница между поведением диких волков и волков в неволе наводит на мысль о наличии общего и исключительно важного свойства волков и собак: индивидуальной пластичности развития поведенческих реакций. Сообщество животных не может быть представлено в виде застывшего образа, где для каждого члена группы раз и навсегда определена стереотипная роль, продиктованная его врожденными инстинктами. В действительности и волки, и собаки обладают исключительным разнообразием темпераментов и форм поведения. Это разнообразие неизбежно влечет за собой и разнообразие социальных отношений. Поэтому социальная организация волков предполагает гораздо больше возможных вариантов, чем то представляется в рамках упрощенных моделей.
Из этого следует, что, с учетом недостаточной изученности социальной жизни и потенциальной вариабельности организационной структуры стаи, волки не могут служить объектом для построения точной и универсальной модели, достаточной для того, чтобы достоверно описать социальную жизнь собак.
Люпоморфизм и неотения: собака — это юный волк?
Второе препятствие, с которым сталкивается ученый, если при изучении социальной жизни собак он всецело полагается на аналогию с волком, состоит в следующем: генетическая близость между этими двумя видами еще не означает идентичности социального поведения. Вплоть до недавнего времени большинство ученых при интерпретации социального поведения собаки напрямую применяли модель волчьей стаи. Ученые считали правомерным использование подобных аналогий, хотя по отношению к другим видам подобные подходы были бы недопустимы. И тому есть вполне разумное объяснение. Как мы могли убедиться, долгое время большая часть этологов рассматривала домашних животных как существа, дикая сущность которых была искажена стараниями человека. Считалось, что истинная природа этих видов оказалась скрыта под покровом качеств, приобретенных в результате одомашнивания. В этом плане собака не могла избежать сравнения со своим диким родственником и представлялась скорее волком, лишенным природных свойств, чем животным принципиально иным — по самой своей природе. Этологические характеристики этих двух видов рассматривались как изначально сходные. Различия видели лишь в некоторых проявлениях поведенческих реакций. Сформулированная на основе этих представлений научная гипотеза, условно называемая люпоморфизмом, состояла в следующем: различия в поведении волков и собак как генетически близких видов обусловлены в основном влиянием окружающей среды, в которой те и другие развиваются.
Подобная концепция предполагает и другой вариант образа домашнего животного вообще и собаки в частности, достаточно широко распространенный как среди ветеринаров и зоотехников, так и в научно-популярной среде. Речь идет о таком понятии, как неотения. Согласно неотенической модели, анатомические, физиологические и поведенческие черты домашних животных могли стать результатом замедлившегося, искаженного или остановленного развития дикого вида. Одним словом, собаки представляются задержавшимися в детском возрасте волками, то есть животными, сохранившими на всю жизнь черты, свойственные волчатам, но исчезающие по мере их взросления. С этой точки зрения одомашнивание, уже не в первый раз, рассматривается как отклонение от естественного пути развития, который в природе должен был привести к становлению дикой сущности вида: волка. В случае собаки ее естественное развитие застопорилось или отклонилось от нормы усилиями человека. Причиной подобных сдвигов могли стать постепенные генетические изменения, возникшие в результате одомашнивания, или же сама среда, созданная человеком, которая оказывала влияние на организм в процессе его индивидуального развития.