Это предпоследнее письмо.
А вот и последнее. Оно датировано 1 октября 1944 года.
«Здравствуйте мама и сестра. Уведомляю вас, что я жив и здоров, чего и вам от Бога желаю. Сейчас я очень ожидаю ответа…»
Конечно, он ждёт ответа на свои письма, он ещё надеется, он ещё ждёт. Мать его выплакала все слёзы, ежедневно просила Господа вернуть их Сашу живым с фронта. Она вглядывалась вдаль в сторону большака – не едет ли почтальон?
Она ждала.
Его письма пришли в декабре. Радости не было границ. Письма читали все, и знакомые, и соседи, и Сашкины друзья, кто не ушёл на фронт, и дивчины, кому нравился этот улыбчивый, скромный черноволосый паренёк.
А потом тишина.
Отгремела война, потянулись к дому фронтовики, лишь Саши их не было видно. Мать засыпала запросами военных: объясните, где мой сын, почему его нет дома? Нет похоронки? Значит, жив, значит, ещё приедет, прижмёт, обнимет маму, чмокнет в щёку красавицу сестрёнку.
Он обязательно приедет.
Нет похоронки?
Значит, есть надежда!
И вот он пришёл, этот ответ. Ответ, которого ждала мать, ждала и одновременно боялась.
«Ваш сын рядовой Попок Александр Иванович в бою за Социалистическую Родину пропал без вести 5 октября 1944 года». И уж совсем по-будничному: «…настоящее извещение является документом для возбуждения ходатайства о назначении пенсии по приказу НКО № 138…»
Это был февраль 1948 года. Три с половиной года мать ждала, надеялась, мечтала увидеть сына. Она не была готова к тому, о чём говорили эти строчки.
Его нет, но он и не погиб.
Его просто нет…
Не понять, как может такое быть.
Это необъяснимо.
Что значит – нет?
Но где-то он есть! Может, в плену, вон из Германии до сих пор люди возвращаются. А может, к лучшей жизни ушёл, в другие края. Мать и об этом думала. Она только отгоняла мысль о его смерти.
Нет, нет, только не это…
Окончилась война, отгремели бои. Люди стали налаживать жизнь. Многие их соседи потянулись в район. Их деревенька доживала своё. Кто погиб на войне, кто сам ушёл в мир иной. Молодёжь – так та потянулась к знаниям, к заработку. Вот уже пять хат пустуют. А вон и ещё три стоят с забитыми крест-накрест окнами. Всё, надо уезжать.
Мать, распродав живность, собрав немудрёный скарб, перекрестив напоследок жилище, вместе с Хельтей уехала в город.
Жизнь продолжалась.
В новой просторной хате появились уютные занавески, во дворе клумбы с цветами, зацвёл молодой сад, аккуратно возделаны грядки, здесь и бульба, и морковь, и свёкла, зеленушка разная. То там, то здесь весело стучат топоры. Вот уж и у соседей к дому пристроено небольшое уютное жильё, видать, молодых отселяют, скоро детишки пойдут, весело будет.
Её красавицу Хельтю, Елену, молодой офицер сосватал, вот и у них двойняшки появились на свет. Жизнь продолжается. О войне народ стал понемногу забывать. Горечь утрат притупилась, это вполне естественно. Годы идут, жизнь берёт своё.
Но не кончилась для матери война.
Нет, не кончилась.
Она не говорит о сыне. Она просто думает о нём, живёт мыслями о нём. Он всегда с ней рядом, и в шорохе яблоньки, и в случайном скрипе половицы, и в мелькнувшем на секунду в окне почтальоне на велосипеде. Не от него ли весточка?
По выходным мать идёт в церковь. Не ближняя дорога, километров пять будет. Но она идёт, идёт неспешно, несёт Богу свою тяжесть дум о сыне…
«Господи Всесильный, Господи Всеблагой, коленопреклонённо молю Тебя о великом чуде. Даруй, Господи, возвращение пропавшего сына моего, раба Твоего Александра… Слёзно прошу и молю тебя, пусть раб Божий сынок мой Сашенька найдётся, на порог своего дома вернётся. Господи, молитву мою прими, каждое слово благослови и раба Божьего отыщи. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
Поставила свечу. Помолчала.
Стало немного легче.
И домой. Теперь шаг более уверенный, быстрый…
Вновь к очагу, к дому, к доченьке и внучатам. Теперь о них все думы и заботы.
Я вновь и вновь перечитываю эти девять солдатских писем. Но нет в них ничего особенного. Нет о подвигах, о героизме, о войне, нет патетических и высокопарных слов о Родине, о Победе, о любви.
Наверно, об этом он и не мог писать.
Простим его.
Жизнь на войне так коротка. Вот и ему на этой проклятой войне было отведено всего восемьдесят дней и ночей.
Но пусть и он нас простит.
Семьдесят с лишним десятилетий прошло, а что мы знаем о нём? Солдат. Восемнадцать лет. Белорус. Не женат. Хороший сын и добрый брат. Две плохонькие фотографии, девять солдатских писем, извещение, пара справок и квитанций на получение пенсии по потере сына.
Это всё.
И некуда пойти поплакать, нет его могилки, память постепенно стирает всё, что было известно о нём.
И это уже не Саша.
Это уже просто Пропавший Без Вести Солдат. Миллионы таких по всему миру разбросаны.
Прости нас, Солдат.
Узник Дахау
История, которую я хочу рассказать, очень похожа на ту, что поведал нам замечательный русский писатель Михаил Шолохов. Помните его повесть «Судьба человека»? Повесть о русском солдате Андрее Соколове, прошедшем тяжелейшие испытания в годы Великой Отечественной, ад концентрационного лагеря, видевшем на своём пути ужасы войны, смерть, предательство, но не утратившем рассудок и способность к любви и состраданию.
Судьба Соколова – это слепок судьбы многих в те тяжелейшие годы, это реальные биографии, не приукрашенные, а действительно реальные.
Вот одна из них.
7 октября 1941 года в Большой Токмак вошли немецкие войска. Война пошла дальше, вглубь Украины, к южным границам Советского Союза.
Начавшаяся оккупация изменила жизнь этого небольшого уютного городка. Вместе с осенней непогодой в город пришла настороженная тишина. Днём жизнь ещё как-то теплилась, ближе к вечеру город вымирал: ставни домов закрыты, двери на щеколде. Начала работать новая оккупационная власть, введён комендантский час, появились патрули на улицах, начались аресты бывших советских работников, коммунистов и им сочувствующих.
К концу года заговорили об отправке молодёжи на работу в Германию. Однако пока всё это были только разговоры, а разговоры они и есть разговоры, чтобы им не доверять. Человек – он такое существо: пока на собственной шкуре не почует беду, не обожжётся, не верит сказанному. Вот и в семье Коли Краснокутского не верили, что могут угнать его в неметчину. Хлопцу едва пятнадцать стукнуло, дитё еще, кому он там нужен?
А дитятко это не по возрасту крепким вымахало. Высокий, сильный, статный Колька тоже не помышлял об отъезде из родных мест. Но, как оказалось, именно такие молодые, сильные нужны Великой Германии.
«Ordnung, und nocheinmal ordnung», порядок и ещё раз порядок. У немцев порядок был во всём. Завоевав советские города, гитлеровцы силами оккупационной администрации в считаные дни разбирались с качественным составом местного населения. Вот и в их городке уже идёт перепись людей, создаются поуличные списки, назначаются старосты. Заработала биржа труда. Всё быстро, всё умело. Дальше – проще. Распределение на работы в пределах района в интересах вермахта и подготовка к отправке работников в Германию по программе OST. И уже с весны 1942 года началась тотальная депортация «восточной рабочей силы» в тыл рейха.
Николай попал в одну из первых групп для отправки в Германию. Пришёл по повестке на призывной пункт, уверен был, что не зачислят в «остарбайтеры», ведь ему не было ещё семнадцати лет, необходимых для призыва на работы. Но никакие документы уже и не потребовались. Прибыл, здоров, значит, поедешь трудиться во благо Германии.
Колонну молодых парней и девушек, среди них был и Николай, пешком отправили в Мариуполь, а там уже загнали в вагоны. Для него всё это было как во сне. В «скотовозе» духота вперемешку со стылым ветром из щелей, теснота, отсутствие продуктов и тёплых вещей. На второй день путешествия в «немецкий рай» у людей начались голодные обмороки. Той скудной тарелки варева, похожего на пищу, что давали на остановках, естественно, не хватало.
Николай и его одногодок, сосед по нарам, решили попытаться сбежать. Договорились это сделать на ближайшей остановке. И получилось у ребят. Как-то удалось вывернуться в темноте под вагон, затаиться в куче шпал. Радости не было границ. Решили податься на восток, домой. Но, видимо, поздно задумали они побег. Голодные, усталые, в ближайшем посёлке – а это была уже польская территория – они попросились перекусить, обсохнуть и заночевать. Хозяин пустил, накормил, но уже через пару часов они, зверски избитые, лежали в холодном тамбуре местной комендатуры. На этом их попытка побега и закончилась.
Через сутки парней, продрогших и голодных, местная полиция передала в другой эшелон. Этот состав вёз уже не «остарбайтеров», он вёз будущих узников концентрационного лагеря. Конечным пунктом эшелона был лагерь СС Дахау.
Они ещё ничего не знали о лагере и не представляли, что их ждёт. Пока после своих злоключений парнишки отсыпались под мерный стук колёс состава, который медленно, но уверенно приближал их к страшному месту, немецкому концентрационному лагерю СС.
Дахау (Dachau) был первым концентрационным лагерем на территории Германии. Основанный в 1933 году, он первоначально использовался для содержания преступников, позже свозили сюда и политических. С осени 1941 года лагерь стал местом, где совершались массовые убийства советских военнопленных. Прибывших – а это были в основном офицеры – отправляли на стрельбище полигона СС, там и расстреливали. Лишь около десяти процентов военнопленных оставались в живых. Больных умерщвляли инъекциями бензина. Близ стрельбища в Хебертшаузене росли безымянные могилы.
И только весной 1942 года массовые расстрелы прекращаются. Рабочих рук не хватало, а потому к ликвидации пленённых военнослужащих гитлеровцы стали подходить более избирательно.