за многия ево полевыя и посолские, и осадные службы»[213]. А вот В. А. Апухтин, начав служить в 1668/69 г., успел до назначения в Сенат неоднократно поучаствовать в боевых действиях, был членом посольства Д. М. Голицына в Турцию, побывал стряпчим царя Федора Алексеевича и генерал-адъютантом Б. П. Шереметева[214].
Наиболее значительным служебным опытом среди сенаторов «первого призыва» неоспоримо обладали П. М. Апраксин, Я. Ф. Долгоруков, И. А. Мусин-Пушкин и Т. Н. Стрешнев. Бывший воспитатель (поддядька) Петра-царевича, Тихон Стрешнев, помимо присутствия в Боярской думе пробыл почти четверть века главой одного из ключевых приказов — Разрядного, с сентября 1697 г. руководил объединенными Конюшенным приказом и Приказом Большого дворца, он же стал первым московским губернатором. Иван Мусин-Пушкин успел до назначения в Сенат потрудиться в Боярской думе, пребыть на воеводствах в Смоленске и Астрахани, поруководить воссозданным Монастырским приказом, управлявшим гигантским вотчинным хозяйством русской церкви.
Яков Долгоруков, участник церемонии свадьбы родителей Петра I[215], не только заседал некогда в Боярской думе, но и возглавлял в разное время Казанский и Белгородский разряды, Московский судный, объединенный Рейтарский и Иноземский приказы, Военную канцелярию, посольство 1687–1688 гг. во Францию и Испанию, участвовал во Втором Крымском и Первом Азовском походах. Попав в ноябре 1700 г. под Нарвой в шведский плен, Яков Федорович решился организовать побег. 3 июня 1711 г., во время перевозки морем, группа военнопленных во главе с Я. Ф. Долгоруковым сумела разоружить конвой, захватить корабль и (что не менее поразительно) привести его в Ревель[216]. Неудивительно, что после определения в Сенат Яков Долгоруков занял в нем первенствующее положение. По свидетельству осведомленного Л. Ф. Магницкого, другие сенаторы «ему, князь Якову [Долгорукову], яко презусу сущу… во всем уступаху»[217].
В Сенате 1718–1724 гг. большинство сенаторов также имели за плечами вполне «пеструю» карьеру. Опытом и административной, и военной, и дипломатической деятельности обладали по меньшей мере четыре сенатора «второго состава»: Я. В. Брюс, Д. М. Голицын, Я. Ф. Долгоруков, П. А. Толстой. Еще шесть сенаторов имели административный и военный или же военный и дипломатический опыт: Ф. М. Апраксин, Г. И. Головкин, Г. Ф. Долгоруков, А. А. Матвеев, А. Д. Меншиков, Н. И. Репнин (суммарно 63 % тогдашнего сенатского присутствия). Например, в послужной список Якова Брюса досенаторского периода входило: воеводство в Новгороде, многолетнее управление артиллерийским ведомством, руководство российской делегацией на Аландском конгрессе. Воевать же Яков Брюс начал с Первого Крымского похода, пройдя затем фронтовыми дорогами Азовских походов, большинства кампаний Северной войны и Прутского похода[218].
Вместе с тем при формировании Сената в 1718–1724 гг. уже более отчетливо проявилась тенденция «специализации» сенаторов по роду прежних занятий. Причем означенная «специализация» могла быть двух вариантов: либо военная, либо дипломатическая. Из рядов «чистых» дипломатов Петр I рекрутировал в Сенат В. Л. Долгорукова и П. П. Шафирова, из рядов генералитета — А. А. Вейде и Г. Д. Юсупова (25 % сенатского присутствия).
Если же попытаться рассмотреть сенаторов «второго состава» по признаку преобладающего сегмента их профессионального опыта (при всей сложности и зыбкости выявления такового), то картина получится следующая: более всего в Сенат 1718–1724 гг. попало лиц с преимущественно военным или военно-административным опытом (Ф. М. Апраксин[219], Я. В. Брюс, А. А. Вейде, А. Д. Меншиков, Н. И. Репнин, Г. Д. Юсупов — 38 % сенатского присутствия). Несколько меньше в тогдашнем Сенате оказалось лиц с доминировавшим опытом дипломатической деятельности (В. Л. и Г. Ф. Долгоруковы, А. А. Матвеев, П. А. Толстой, П. П. Шафиров — 31 % сенатского присутствия). Наконец, в очевидном меньшинстве в Правительствующем сенате конца 1710‐х — первой половины 1720‐х гг. находились лица с исключительно или преимущественно административным опытом прежней службы (Д. М. Голицын, Г. И. Головкин, Я. Ф. Долгоруков, И. А. Мусин-Пушкин — 25 %)[220]. Таким образом, возможно констатировать, что по показателю специфики опыта прежней службы сенатское присутствие 1718–1724 гг. явилось более «специализированным» (по военной и дипломатической части), нежели присутствие 1711–1718 гг.
Наконец, представляется уместным коснуться такого аспекта истории сенаторского корпуса первой четверти XVIII в., как уголовное преследование сенаторов. По имеющимся на сегодня у автора сведениям, из 25 сенаторов 1711–1724 гг. под судом и следствием в описываемый период перебывало 17 человек (68 % сенатского присутствия)[221]. Эта впечатляющая цифра, правда, зримо убавится, если принять во внимание, сколько лиц привлекалось к уголовной ответственности по эпизодам, связанным с пребыванием именно в должности сенатора.
Как удалось установить, за преступные деяния, совершенные с использованием сенаторского положения, уголовному преследованию подверглось 10 лиц (40 % сенатского присутствия)[222], причем шести из них были вынесены приговоры (24 %). Показательно, что три сенатора оказались под следствием (или судом) по обвинению в совершении государственных преступлений, а семь — по обвинению в преступлениях против интересов службы (получение взятки, казнокрадство, злоупотребление должностными полномочиями, служебный подлог). Из числа сенаторов «первого призыва» под следствие и суд попало пять (45 %), из числа сенаторов «второго состава» — четыре (25 %). Более всего сенаторов оказалось привлечено к суду в связи с «подрядной аферой» и с процессом П. П. Шафирова и Г. Г. Скорнякова-Писарева.
Что касается разоблаченной фискальской службой «подрядной аферы» (вполне подробно освещенной в монографиях Н. И. Павленко и П. Бушковича[223]), то за причастность к ней были осуждены два сенатора (В. А. Апухтин и Г. И. Волконский). Приговор Василию Апухтину и Григорию Волконскому был приведен в исполнение 6 апреля 1715 г. на Троицкой площади Санкт-Петербурга. Согласно записи в «Походном журнале» Петра I, на эшафоте был
объявлен указ: сенаторам двум, Волконскому и Апухтину за вины их (что они, преступая присягу, подряжались сами чюжими имянами под правиант и брали дорогую цену, и тем народу приключали тягость) указано их казнить смертью, однако от смерти свобожены, толко за лживую их присягу обожжены у них языки, и имение их все взято на государя…[224]
Кроме того, за причастность к афере Василий Андреевич и Григорий Иванович были выведены из состава Правительствующего сената.
Еще три сенатора были осуждены на процессе П. П. Шафирова и Г. Г. Скорнякова-Писарева[225] (сам Петр Шафиров, Д. М. Голицын и Г. Ф. Долгоруков). П. П. Шафирова, признанного виновным в служебном подлоге и нарушении порядка на заседаниях Сената, Вышний суд приговорил 13 февраля 1723 г. к смертной казни, лишению титула и чинов и конфискации имущества (при утверждении приговора смертную казнь Петр I заменил на ссылку в Якутию)[226]. Согласно записи в книге протоколов Сената от 15 февраля 1723 г., «барон Шафиров взвожен был на учиненной… рундук и по объявлении ево вины кладен был на плаху, и над шеею ево палач держал топор. А после того ему объявлено, что его величество… пожаловал ево животом…»[227]
13 февраля 1723 г. был вынесен приговор также Дмитрию Голицыну и Григорию Долгорукову. Признанные виновными в умышленном подписании незаконно оформленного сенатского указа от 26 сентября 1722 г. и в поддержке П. П. Шафирова в его отказе покинуть заседание Сената 31 октября 1722 г., они были осуждены к лишению должностей, чинов, домашнему аресту и штрафу в 1550 рублей каждый[228]. Впрочем, уже 19 февраля 1723 г. Дмитрий Михайлович и Григорий Федорович были прощены императором, освобождены из-под ареста, восстановлены в чинах и возвращены к присутствию в Сенате[229].
Три сенатора (П. М. Апраксин, М. В. Долгоруков и М. М. Самарин) подверглись уголовному преследованию в ходе процесса царевича Алексея Петровича, в связи с чем в феврале — марте 1718 г. они были арестованы[230]. Для Петра Апраксина и Михаила Самарина итог разбирательства оказался благоприятен: еще на стадии предварительного расследования они «очистились», согласно именному указу от 7 марта 1718 г., были освобождены из-под стражи[231] и вернулись (хотя и ненадолго) к отправлению сенаторских обязанностей. А вот Михаилу Долгорукову причастность к делу опального царевича[232] обернулась лишением должности сенатора и ссылкой в деревню.
Наконец, еще три сенатора — Я. Ф. Долгоруков, А. Д. Меншиков и М. М. Самарин — попали (по обвинению в преступлениях против интересов службы) под следствие «майорских» следственных канцелярий, но так и не были осуждены. Еще до назначения сенатором Александр Меншиков перебывал под следствием канцелярий В. В. Долгорукова, Г. И. Кошелева и Ф. Д. Воронова, а уже после вхождения в состав сенатского присутствия — канцелярий М. Я. Волкова, П. М. Голицына и Г. А. Урусова. Многообразные злоупотребления Я. Ф. Долгорукова одновременно разбирали следственные канцелярии И. И. Дмитриева-Мамонова и А. Я. Щукина.