, возможно предположить, что под стенами бывшей Корелы В. Геннин выступал в роли старшего артиллерийского офицера. Однако именно в связи с участием в осаде Кексгольма Вилим Иванович первый и последний раз попал в официальную хронику событий Великой Северной войны, будучи упомянут в реляции «О взятии города Кексхолма (или Корелы)».
Составлению реляции предшествовало завершение осадной эпопеи. Так и не дождавшись каких-либо действий шведского командования по деблокированию Кексгольма[431], Й. Шерншанц направил 4 сентября 1710 г. в российский лагерь парламентера с предложением начать переговоры о капитуляции. Поскольку крепость сдавалась «на аккорд», то есть добровольно и до начала штурма, комендант имел основания настаивать на почетных условиях капитуляции.
Оперативно согласовав вопрос с находившимся в Санкт-Петербурге царем, командующий осадной группировкой Р. В. Брюс согласился на все условия шведского коменданта, за исключением выноса из крепости знамен и выхода гарнизона с «полковой музыкой»[432]. Для выработки окончательного варианта соглашения о капитуляции («аккордных пунктов») вечером 7 сентября 1710 г. в крепость, согласно реляции, были направлены «артиллерной маиор Геник да с ним капитан Киселев»[433]. Соответствующий фрагмент реляции был воспроизведен затем в «Книге Марсовой», а впоследствии и в «Гистории Свейской войны»[434].
В свою очередь, в «Журнале» обороны и капитуляции Кексгольма было отмечено, что «вечером из русского лагеря прибыли один майор и один капитан с пунктами соглашения»[435]. Детали переговоров В. Геннина с Йоханом Шерншанцем остались неизвестными. В «Журнале» оказались не упомянуты даже имя и фамилия старшего российского представителя (хотя Вилим Иванович при встрече с комендантом не мог не представиться). Несомненным представляется лишь то обстоятельство, что велись переговоры на немецком языке, без переводчика (в шведской армии немецкий язык являлся в то время вторым командным). Как бы то ни было, соглашение о капитуляции на российских условиях было достигнуто, и в ночь на 8 сентября Вилим Геннин вернулся в расположение своей части.
Утром 8 сентября 1710 г. Й. Штершанц и Р. В. Брюс поставили свои подписи на списках соглашения на немецком и русском языках, после чего в крепость вступил первый российский батальон. Во исполнение «аккордных пунктов» солдаты и офицеры гарнизона во главе с Й. Шерншанцем были погружены на два российских судна, снабжены провиантом на восемь суток и отправлены в сопровождении российского конвоя по Ладожскому озеру в направлении крепости Кроноборг (Cronobårg)[436].
Тот факт, что командующий Роман Брюс направил известить Петра I о долгожданном падении крепости именно В. Геннина, возможно объяснить, с одной стороны, боевыми заслугами майора в ходе осады и его участием в переговорах о капитуляции, а с другой — «патронажным» отношением Романа Вилимовича к Вилиму Ивановичу. Как представляется, доклад Вилима Геннина Петру I, состоявшийся 10 сентября 1710 г., стал первым эпизодом его личного общения с главой государства. Не исключено, что Вилим Иванович присутствовал также на праздничном застолье, которое было организовано с участием царя по случаю взятия Кексгольма во второй половине дня 10 сентября в Кроншлоте[437].
Между тем «маеор Генинг» прибыл в Санкт-Петербург не только с донесением командующего. Вилим Иванович подготовил также «чертеж» Кексгольма и осадных сооружений, который передал Петру I при встрече[438].
Будущий император достаточно щедро вознаградил посланца Р. В. Брюса. Согласно упоминавшейся записке В. Геннин 1743 г., «за взятие Кексголма» он получил «золотую медаль с алмазами» стоимостью 150 рублей[439] и «деревню Азила» (Асила)[440].
Пожалование деревни явилось воистину царским подарком. Старинное поселение (впервые упомянутое в документах в 1500 г.), Асила имела выгодное географическое положение, располагаясь в приустьевой части реки Асиланйоки в Хийтольском погосте Кексгольмского уезда, в 18 верстах от города. Во второй — третьей четверти XVII в. деревня находилась в ленном владении сначала фельдмаршала Я. Делагарди, а затем генерал-губернатора Ингерманландии Я. Таубе, у которого была в 1683 г. изъята в ходе редукции. К 1710 г. «мыза Азила» представляла собой процветающее хозяйство из 66 крестьянских дворов с обустроенным усадебным домом, лососевыми угодьями, пильной и мукомольной мельницами[441].
И хотя, согласно архивному документу, пожалование «мызы Азила» В. Геннину имело место вовсе не сразу после падения Кексгольма, а в 1714 г.[442], существа дела это не меняло. Тем более что в 1714 г., вероятнее всего, состоялось уже юридическое оформление пожалования, когда Вилиму Геннину были выданы правоустанавливающие документы.
Падение Выборга и Кексгольма вплелось в череду успешных осад кампании 1710 г. на российско-шведском фронте Великой Северной войны. Последовавшие одна за другой капитуляции Риги (4 июля), Выборга, Динамюнде (8 августа), Пернова (14 августа), Кексгольма, Аренсбурга (15 сентября) и Ревеля (29 сентября) привели к необратимому падению шведского владычества в Лифляндии, Эстляндии и основной части Ингерманландии. И в этом значимом для истории всей Северной Европы событии навсегда осталась толика ратных трудов майора В. Геннина.
Вместе с тем 1710 г. явился, судя по всему, последним, в котором Вилим Иванович принял непосредственное участие в боевых действиях. На сегодня возможно полагать установленным, что офицер-артиллерист В. Геннин не участвовал ни в злополучном Прутском походе, ни во взятиях Штеттина и Нейшлота, Або и Каянеборга.
Однако, несмотря на то что Вилиму Геннину не довелось более получить ни одной награды за боевые заслуги, 1710 г. стал, несомненно, переломным в его карьере в России. Представляется очевидным, что Вилим Иванович сумел воспользоваться шансом произвести на Петра I при личном докладе благоприятное впечатление, оставить у него о себе позитивные ассоциации.
Остается добавить, что после взятия Кексгольма Вилим Геннин продолжил службу на берегах Невы. Как засвидетельствовал пленный шведский офицер Л. Эренмальм (Lars Johan Ehrenmalm), в 1712 г. в Санкт-Петербурге «подполковник Хенниг надзирал за артиллерией и фортификационными работами»[443]. Да и сам 1712 г. открылся в будущей столице грандиозным фейерверком, который был «учинен» 1 января перед дворцом А. Д. Меншикова «чрез подполковника Генника».
Согласно отпечатанному в Петербургской типографии четырехстраничному «Изъявления феирверка», в ходе его представления возникали фигуры Петра I на коне, богини Цереры с копьем и рогом изобилия, появлялась Швеция — в виде змеи, извивавшейся между коронами России, Турции и Польши. Затем орел, символизировавший Россию, поражал стрелами льва (Швецию), после чего из морских волн поднималась крепость (Санкт-Петербург) с кораблями, заплывавшими в ее гавань[444]. Так что В. Геннину вполне пригодились навыки по «устройству разных фейерверков», о которых он объявил в далеком 1698 г. при вступлении в российскую службу.
А вот профессиональное знакомство Вилима Геннина с литейным делом сыграло важную роль в его карьере несколько позднее. Но это был уже совсем иной этап жизненного пути уроженца Зигена Георга Вильгельма Геннина, навеки вошедшего в анналы российской истории под именем Вилима Ивановича Геннина.
М. А. КОСОЙ — КАМЕНЩИК, ЕРЕТИК, ОБЕР-ФИСКАЛ[445]
Вопрос о персональном составе органов власти традиционно относится к кругу тех, актуальность изучения которых неоспорима. В самом деле, без надлежащего объема изысканий о карьерном пути и социальном облике лиц, образующих корпус государственных служащих, невозможно ни составить целостное представление об истории государственного аппарата соответствующего периода, ни установить господствующие тенденции в проводившейся верховной властью кадровой политике. В истории России в этой связи особенный интерес представляет первая четверть XVIII в. — время многих административных перемен и неординарных судеб.
В ряду представителей высшей бюрократии петровского времени одной из наиболее загадочных фигур следует признать М. А. Косого, занимавшего в 1724–1725 гг. должность обер-фискала. В единственной небольшой работе о Михаиле Косом, опубликованной в 1998 г., оказались рассмотрены лишь отдельные эпизоды его биографии[446]. Между тем жизненный путь Михаила Андреевича заслуживает более подробного освещения.
Настоящая статья являет собой первый опыт систематического жизнеописания М. А. Косого. Источниковую основу статьи образовали преимущественно документы, разрозненно отложившиеся в восьми фондах трех федеральных архивов (прежде всего, в фонде 248 Российского государственного архива древних актов и в фонде 796 Российского государственного исторического архива). Кроме того, ценные сведения о Михаиле Косом содержатся в таком весьма содержательном повествовательном источнике, как составленная Л. Ф. Магницким «Записка о деле Тверитинова», введенная в научный оборот Н. С. Тихонравовым и опубликованная в 1882 г.[447]