Как бы предчувствуя свой близкий уход, с середины 2010‐х гг. Дмитрий Олегович готовил к печати неопубликованную монографию Н. А. Воскресенского и готовившийся им же второй том «Законодательных актов Петра I». Ну и конечно, предметом его неустанных трудов была история петровских учреждений предварительного следствия — «майорских» канцелярий 1717 г., следственной канцелярии генерал-прокуратуры Сената и Розыскной конторы Вышнего суда. Его изыскания по истории органов предварительного следствия послужили научной основой для возведения к этим учреждениям Петровской эпохи истории Следственного комитета России и заслужили высокую оценку профессионалов-юристов.
До конца своего земного пути Дмитрий Олегович сохранял присущий ему оптимизм и веру в победу над смертельным недугом. Летом 2019 г. он совершил последнюю в своей жизни поездку в РГАДА, самоотверженно и превозмогая болезнь работая с архивными документами. Глядя на него, не верилось в худшее, думалось, что ему по силам справиться с недугом так же, как с очередной научной или административной проблемой. Памятью о нем остались книги.
О. Е. Кошелева[1006]«ПРИ СЕМ ОСТАЮСЬ К ВАМ C БЛАГОРАСПОЛОЖЕНИЕМ Д. СЕРОВ»
О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской «их нет».
Но с благодарностию — «были».
Дмитрий Олегович всегда выдерживал свой стиль — зимой и летом он был в черном, но не в строгих костюмах, а в чем-то более простом. Его высокая фигура мне так и видится иногда в Хользуновом переулке — в длинном черном плаще и в черной кожаной кепке. Однако человеком он был абсолютно светлым: доброжелательность светилась в его глазах и улыбке, при встрече он первым делом спрашивал «Ну, как дела?» не просто из вежливости, а с искренней готовностью чем-либо помочь. И если даже помощь не требовалась, он старался сделать что-то приятное, найти и подарить какую-то такую особенную вещь, которая точно нужна или будет приятна.
Дмитрий Олегович регулярно ездил в Москву, чтобы работать в Архиве древних актов. Для него это было счастливое творческое время. Здесь, в читальном зале, мы с ним и познакомились в начале 1990‐х. Знакомство вылилось в увлекательное общение по поводу тех событий и людей петровского времени, которые оживали на страницах архивных дел. Только сейчас, написав эти строки, я понимаю, что именно под влиянием Дмитрия Олеговича мой интерес переключился с XVII в. на петровский период истории, именно он показал мне перепись Петербургского острова 1718 г., с которой началась моя будущая книга и диссертация. Нас сближало пристрастие к восстановлению биографий людей того времени, к виртуальному контакту с ними. Помню, как Дмитрий Олегович позвонил мне из телефона-автомата в аэропорту, улетая в Новосибирск: «У меня минута времени. Хочу сообщить, что мне в документе попался отец такого-то подьячего. Теперь понятно, какого он происхождения! Все, побежал!» Он сообщил об этом так срочно не потому, что это было важно, — совсем нет! — а потому, что это было нам обоим интересно: любопытен и необъясним казался быстрый карьерный рост этого подьячего. Дмитрия Олеговича вообще интересовал этот аспект — как люди в петровское время делали карьеру, поднимались наверх из самых низких чинов. Это было время риска и открытых возможностей, оно резонировало с 1990‐ми и тем оказывалось вдвойне интересным.
Его первым научным трудом стало изучение текста так называемой Юрьевской Степенной книги, созданной подьячим Иваном Юрьевым по заказу Петра Великого. Рукопись о Степенной, безумно долго лежавшая в издательстве, вдруг вышла в свет в 2013 г.[1007], став приятной неожиданностью к 50-летию Дмитрия Олеговича. Работа с биографией Ивана Юрьева сформировала те главные исследовательские интересы, которые он реализовывал всю жизнь: увлечение петровским временем, его особой атмосферой сочетания старого с новым, его людьми, проживавшими свою жизнь в такое непростое время. Ровно в срок, в 1991 г., диссертация была защищена. Вырвавшись из сковывавших творческие порывы рамок кандидатского дискурса, Дмитрий Олегович на тех же материалах написал под влиянием бодрящего духа 1990‐х гг. лучшую свою книгу, которая давно нуждается в переиздании, — «Строители империи»[1008].
Уже будучи автором этой получившей признание книги, Дмитрий Олегович оставался чуть робким и застенчивым в кругу историков, ему все казалось, что он «не дотягивает» до какой-то высокой планки, которую другие легко достают. Он не подавал заявок на гранты, не принимал участие в конференциях, долго отказывался от электронной почты — все это отрывало его от тех архивных материалов, которыми он был полностью поглощен и знал, что времени мало, а надо все успеть посмотреть и переписать. При этом он пытался сбросить с себя образ занудного архивиста: в начале 1990‐х он писал для заработка детективы, в которых действовали крутые парни, и, отчаиваясь от безденежья, говорил, что бросит все и уедет «в Чечню». Потом он вернулся из Москвы в родной Новосибирск и там жизнь стала налаживаться. Дмитрий Олегович включился в деятельность по организации Новосибирского университета экономики и управления, читал в нем лекции, с 1999 г. до конца жизни руководил кафедрой теории и истории государства и права. Приезжая в Москву, он ни на минуту не отрывался от работы на кафедре: ему постоянно с нее звонили, и он по телефону решал множество вопросов. И естественно, что Дмитрий Олегович переключил свое внимание на исследования по истории права. Он стал ведущим специалистом в области судебной и правоохранительной системы России, по-новому занялся историей следственных органов, выпустив изрядное количество книг и статей, посвященных следствию и следователям в России. Однако моей любимой книгой остается первая — «Строители империи». На ее страницах персоны, окружавшие Петра, ожили, заговорили и, выйдя из тени царя-реформатора, стали действовать самостоятельно и строить великую империю, мало различая собственные и государственные интересы. Книга включала в себя множество новых источников, немало открытий и демонстрировала таланты автора — и писательский, и исследовательский. Он подарил мне последний остававшийся у него бракованный экземпляр с кривоватой обложкой и дарственной надписью, сделанной его уникально красивым почерком. Теперь обложка другая — старую пришлось сменить, поскольку книгу за прошедшие 20 с лишним лет зачитали, и для книги это — хорошая судьба.
Дмитрий Олегович по университетскому своему образованию был филологом и имел литературный дар, который проявлялся во всем, что бы он ни писал, даже в дарственных надписях и поздравительных открытках. В период написания «Строителей империи» для своих досугов Дмитрий Олегович сочинял и другую книгу, о придуманном им литературном герое, жившем в петровское время, пушкаре из города Тотьмы Кузьме Фомиче Хахарине. Эпизоды («анекдоты») из жизни Хахарина написаны с юмором и очень тонкой стилизацией под язык Петровской эпохи. Некоторые историки даже попадались на удочку, принимая его «анекдоты» за текст XVIII в. Этот редчайший жанр литературной стилизации, как это ни странно, стал препятствием для публикации книги о Хахарине, написанной еще в 1990‐х. Издательства возвращали ее, ибо она не вписывалась ни в какую серию, ни в какой жанр — была совершенно уникальна. И только через много лет, в 2013 г., книга «Куриозные гистории о днех жизни Кузьмы Фомича Хахарина, Тотемского горнизона Генерального пушкаря, еже содеялись в государствование всемилостивейшего монарха ПЕТРА ВЕЛИКОГО» была издана в Новосибирске к 50-летию Дмитрия Олеговича его родными. Туда вошли далеко не все им написанные тексты в жанре литературной стилизации. Надеюсь, что они еще будут изданы, а Хахарин — переиздан, так как эта книга малодоступна и практически незнакома широкому кругу читателей.
Однако помимо литературных штудий Дмитрий Олегович серьезно работал в области историко-правовых исследований и уверенно продвигался к защите докторской, посвященной судебной реформе Петра I[1009]. В ней Дмитрий Олегович начинал с зарождения идей, показывал их развитие — от первых набросков и обсуждений до их воплощения в нормативных актах, а затем прослеживал процесс реализации вводимых в жизнь новшеств, их историческую судьбу. Он был далек от абстрактных реконструкций государственной деятельности: им четко определялся круг лиц, причастных к данной реформе. Затем воссоздавались их биографии и характеры, их взаимоотношения и стили поведения. Он реконструировал конкретные обстоятельства, в которых эти люди действовали, все неожиданности и случайности, ошибки и удачи, сопровождавшие то или иное нововведение. В результате у Дмитрия Олеговича получалось «плотное описание» реформы и многоуровневое воссоздание исторической реальности. Невероятную сложность создания такого исследовательского нарратива может оценить только практикующий историк, который представляет себе весь колоссальный объем выявленных (зачастую впервые) документов, работу по их прочтению, атрибуции, сопоставлению, а также корректной интерпретации. Он каким-то невероятным образом знал даже неописанные материалы Сената и разбирался в бумагах Кабинета Петра. Для исследователей далеких от этой тематики, которые с легкостью и интересом читали тексты Дмитрия Олеговича, вся эта исследовательская кухня остается за кадром, и в этом умении просто и увлекательно писать о сложных вещах ярко проявлялось его профессиональное мастерство. Не последним компонентом в этом мастерстве была и фантастическая работоспособность Дмитрия Олеговича, он редко отвлекался от работы, и я просто не знаю, отдыхал ли он когда-нибудь.
Изучение начального этапа создания контрольно-надзорных органов в российской государственной системе до докторской диссертации Д. О. Серова не казалось значимым, поскольку это был опыт, полный проб и ошибок, созданные институции достаточно быстро распались после смерти Петра. Однако Дмитрий Олегович опроверг такую скептическую точку зрения. Во-первых, он показал фундаментальные основы, заложенные в этом начальном опыте. Во-вторых, он обозначил радикальный сдвиг в государственном сознании, который выразился в переходе от средневековой системы тайного контроля к контролю официальному и открытому, на основе законности и во благо общества. В фокусе исследователя оказался именно этот тонкий момент перехода — над боярами невозможно было поставить открытый контроль: они, как и сам царь, были подвластны только суду Божьему. В петровском же Сенате шло превращение бояр в чиновников, но контроль над ними работал еще плохо. В-тр