Неотменно тебе добра желающий Дмитрей[1017].
Елена Борисовна, привет!
Уподобясь зануде из старосоветского анекдота (которого спрашивают, как дела, а он начинает отвечать), извещаю тебя, что в прошлонедельный вторник в городе Бохуме, на исторической родине известного тебе А. И. Остермана мне сделали первую из трех запланированных микрохирургических операций. По выисканной родителями новоманерной методике «контактной химотерапии». Операция уникально передовая, но изрядно травматичная. Так что некоторую часть движений свершаю с трудом.
В целом со здоровьем двойственно: с одной стороны, опухоль уменьшилась, с другой — ремиссии еще нет, с третьей — самочувствие несколько ухудшилось из‐за химиотерапии, особенно интенсивно проводившейся летом.
В остальном трепыхаюсь как-то. В конце июля отправил в «Молодую гвардию» нашу с прежним соавтором книгу «Следователи Петра Великого» в большую серию Ж. З. Л. В окончательном варианте получился 21 очерк, часть из которых (по сравнению с последней книгой) была существенно дополнена.
Прямо сейчас разруливаю кафедральные дела.
В удостоверение того, что я еще вконец не «спекся», посылаю пару фотографий моего вчерашнего выступления перед коллективом нашего следственного управления СКР. По случаю 10-летнего юбилея создания СКП.
Каково течение твоей жизни? Выдвигалась ли куда на отдых? Не завершаешь ли какой новой книги?
С неотменным к тебе благорасположением Дмитрей[1018].
Наша переписка прервалась за несколько недель до кончины Димы. И 6 октября 2019 г., когда позвонила его супруга Ирина Алексеевна и сообщила печальную весть, и по прошествии двух лет мне все еще трудно поверить, что больше не будет ни писем, ни звонков от Серова — всегда «благорасположенного», «желающего добра Димитрея», яркого, талантливого историка и хорошего друга.
Д. А. Редин[1019]ВСПОМИНАЯ ДРУГА
Мемуарная литература пользуется спросом во всем мире, а у российского читателя… жанр воспоминаний вызывает особый, жадный и неутолимый интерес. При этом увлекают нас не столько частные подробности жизни мемуариста… сколько возможность найти в чужом душевном опыте разгадку нашей собственной драмы.
Это, конечно, не мемуары. Так, обрывки, которым, повинуясь жанру, следует придать какую-то сюжетную слаженность. Не уверен, что получится.
…Стал вспоминать, когда и как мы познакомились с Димой Серовым, и не смог вспомнить сразу. Не то чтобы память подвела, просто ощущение такое, как будто знакомы мы с ним были очень давно. Так давно, что становится не важно, когда это знакомство началось. Вспомнил, конечно. Это знакомство было поначалу заочное. Было это в 2006 г., когда у меня полным ходом шло завершение подготовки к докторской диссертации.
Моя кандидатская, защищенная в 1995 г., была посвящена Екатерининской эпохе и имела региональный формат, касаясь вопроса взаимоотношений между органами государственной власти, частными горнозаводчиками Урала и работниками их предприятий. То есть исследование находилось на границе экономической, социальной истории и истории госуправления. Тема во многом обуславливалась доступностью источников (благодаря великолепным фондам областного архива) и, в известной степени, развивала общие направления исторической регионалистики, свойственной уральским научным центрам. Многое в этой диссертации, по прошествии времени, выглядит, с «инструментальной» точки зрения, самодеятельностью, но работалось с интересом. Главное, наверное, что поддерживало азарт, так это то, что благодаря моим руководителям — сначала Рудольфу Германовичу Пихое, а потом Виктору Ивановичу Байдину — удалось найти довольно свежие и не банальные подходы к решению проблемы, ввести в ее изучение какие-то элементы, которые сейчас можно отнести к антропологически ориентированной, «новой» социальной истории. Тогда, в первой половине 1990‐х, я, естественно, такими терминами не оперировал.
После защиты у меня возник некий тематический «вакуум». Так получилось, что в своей университетской преподавательской жизни я оказался связан с курсами, посвященными истории древней и средневековой России, а по научным занятиям был «новистом». Эта раздвоенность тяготила, душа тянулась в Средневековью или хотя бы к чему-то не позднее XVII в. Но препятствием оставалась все та же оторванность от необходимых источников. Когда я обсудил было кое-какие сюжеты, связанные с изучением местничества, с Сигурдом Оттовичем Шмидтом, он заметил, что затеи мои интересны, но, чтобы их реализовать, надо жить в Москве. И тогда «пришел» Петр.
Как известно, петровское царствование — не только хронологический рубеж XVII и XVIII вв., но и качественный рубеж нашей истории. И при этом — связка эпох. Адекватно понять реалии петровской России без понимания России допетровской (или хотя бы предпетровской) невозможно, а сама петровская Россия дает историческую перспективу развития не менее чем на столетие. Таким образом, петровское время примиряло мою устремленность в более глубокое прошлое и не уводило из XVIII в. Изучать петровские реформы в региональном формате позволяли уральские источники (хотя без РГАДА, понятное дело, все равно не обошлось). Все это в совокупности определило выбор моих дальнейших исследований. А конкретную сюжетику, в известной мере, подсказал Женя Вершинин (тоже, к большому прискорбию, недавно ушедший из жизни), точнее, его талантливая книга «Воеводское управление в Сибири в XVII веке». Мне тогда подумалось, что таким же образом можно было выстроить исследование по истории государственного управления на Урале в петровское царствование. В общем, Женя Вершинин меня и вывел на Диму.
Он позвонил мне как-то (а это и было в 2006 г.) и спросил:
— А ты знаком с Серовым?
— Нет, — ответил я, — но был бы рад познакомиться.
Еще бы! Автор книги, которая манила уже своим названием: «Строители империи: очерки государственной и криминальной деятельности сподвижников Петра I». Мало того что по содержанию она была близка моим собственным интересам, так еще это: «государственная и криминальная деятельность»! Кто до Серова так формулировал проблему, кто артикулировал до него эту прямую связку государственной деятельности и криминала? Конечно, о вороватости петровских чиновников, в том числе тех, кто занимал высшие позиции в политической и государственной иерархии того времени (о Меншикове, в первую очередь, о первом сибирском губернаторе Гагарине и других) было известно. Но название книги обещало системное и комплексное раскрытие проблемы, без традиционных «с одной стороны» и «с другой стороны», и это очень привлекало и к самой монографии, и к автору[1020]. Книгу я при этом не читал (и скажу откровенно, не прочитал до сего дня, ввиду ее труднодоступности), но «почерк» автора знал по другим работам. В частности, по его статье «Высшие администраторы под судом Петра I», вышедшей в 2005 г. в моем родном журнале «Известия Уральского государственного университета» в историко-филологической серии, и по книге «Прокуратура Петра I» 2002 г. издания. В общем, предложение Вершинина о прямом знакомстве с автором этих ярких и, бесспорно, новаторских и серьезных работ было более чем кстати, особенно в преддверии моей собственной докторской защиты. Попутно Женя рассказал много лестного об авторе как о человеке, что можно было свести к итоговой фразе, что «он хороший мужик», и я стал обладателем электронного адреса Димы.
Так начались наше общение и наша дружба, в сущности не такие уж и долгие (13 лет), но очень насыщенные. Писать об этом можно очень много, но формат статьи не позволяет. Поэтому я позволю себе остановиться лишь на нескольких чертах характера Димы, которые, по-моему, дают представление о том, каким он был человеком. Во всяком случае, они всегда вызывали у меня восхищение.
Прежде всего это то, что можно назвать щедростью души, какой-то органической потребностью делиться с друзьями буквально всем. В большом и в малом. Едва мы с ним познакомились — сначала по переписке — и поняли, вернее, ощутили свое родство взглядов и отношения к жизни, как он буквально засы´пал меня своими советами, соображениями, подсказками относительно общей нашей петровской проблематики. Наши долгие телефонные разговоры, корреспонденция (увы, часть ее безвозвратно утрачена, поскольку велась в электронной форме), личное общение на конференциях, и у нас в Екатеринбурге, и в других городах и странах — все в значительной степени вертелось вокруг Петра, его сподвижников, соратников, современников; вокруг архивных находок, каких-то озарений и догадок, посещавших нас во время погружения в материал. Прекрасно зная петровские архивы, обладая поразительным поисковым и источниковедческим чутьем, Дима, «пришедший в тему» на много лет раньше меня, охотно рассказывал, где, в каком архиве или фонде, в каком направлении можно было разыскать что-то интересное и нужное для моего исследования. Со временем из этих разговоров начала формироваться основа нашей совместной работы, сюжетным центром которой стал интерес к изучению феномена взяточничества и коррупции в Петровскую эпоху. У нас сложилось некоторое разделение труда: Дима «отвечал» за реконструкцию юридической стороны вопроса (законодательная эволюция и практика правоприменения), а на мою долю досталась социальная сторона проблемы, хотя, в известной степени, это разделение было, конечно, условным. Так, с его подачи возникла идея большого монографического исследования, завершать которое мне придется, увы, уже за двоих. Но это, как говорится, совсем другая история, которую я приберегу для предисловия нашей книги, благо, что эта часть наших обсуждений хорошо документирована сохранившейся перепиской с 2016 г.