– У отца грыжи были?
– Никак нет, герр фенрих, – испугался Ламбо. – Здоров батюшка.
– А он тебе родной?
– Так точно, даже не сомневайтесь.
– Да мне-то – что. Проходи.
Огорошенный Ламбо удалился на цыпочках.
– И чего это он к бате цепляется?
– Надо же знать, кто такого бравого вояку соорудил, – отозвался Ференц.
В следующей комнате капрал и два солдата выдавали застиранное обмундирование, белье, портянки, сапоги. Потом каждый получил ранец, зубную щетку, бритву, полотенце, мыло, деревянную посуду и полулитровую флягу из темного стекла.
Всех снова вывели на плац, устроили перекличку, назначили командиров отделений. Уже совсем стемнело, когда с этими делами было покончено и перед рекрутами все же открыли двери столовой. Как двери рая. Но долгожданные солдатские харчи весьма разочаровали Ламбо.
А нары – Ференца. Бедняга так до конца на них и не разместился, что-нибудь непременно свешивалось. Ворочался он до утра, бормотал, что маловато удобств в курфюрстенвере. И что следующую ночь не переживет. Однако следующую ночь все провели уже не в Юмме, Ференц остался жить.
В шесть часов утра заорал сержант. Голосом мерзким, нечеловеческим. Но это было еще не самое худшее: всех ожидала «легкая моргенпробежка» ауф дер штадт Юмм.
После приседаний и отжиманий выяснилось, что завтрак предусмотрен отнюдь не на траве, а в той же солдатской столовой, и к приему пищи можно поспеть опять-таки только бегом. Ну а после завтрака предстоял поход к неведомому «пункту назначения».
В восемь часов маршевый взвод пополнился рекрутами из Юмма, Готтхоба, Остмарка, от этого превратился в роту усиленного состава, после чего грозно выступил навстречу будущему.
– Горе врагам! – пропыхтел Ламбо. – Всем, кто подвернется!
Облизнувшись, добавил:
– Пива хочу.
Колонна в этот момент шла главной улицей Юмма мимо соблазнительных вывесок.
– «Кригскомендант», – ухмыляясь, прочел прешерман с шишкой на лбу. – А туда не хочешь?
И довольно захохотал. Начиналось выяснение вопроса о том, кто в роте хозяин. Тут слабины давать нельзя было.
– У кригскоменданта смешливых любят, – отбрил Ламбо. – Легко ушибленных в голову.
– Ты это про мене? – растягивая слова, поинтересовался прешерман.
Ференц мигнул Иржи. Иржи кивнул. Они приотстали и слегка стиснули ушибленного с обоих боков.
– Эй, вы чего это? – заволновался тот.
– А ты чего?
– Я – ничего.
– Так и мы – тоже, – доброжелательно сообщил Ференц.
– Шишка-то не болит? – спросил Иржи.
– Не-а.
– Ты все же лопух приложи. Помогает от головы, – посоветовал через плечо Ламбо.
Над его советом прешерман задумался глубоко. Так глубоко, что забыл ответить. Да и виды вокруг открылись хорошие.
Рота покинула Юмм и вышла на широкий, сплошь мощеный булыжником шляхт. По сторонам от дороги росли ряды старых лип. За ними частой щетиной всходов зеленели поля. Слева возвышалась гора Готтхоб, над которой висело одинокое облако. А в низине справа извивалась уже довольно полноводная Быстрянка. Эпс ощутимо припекал, но воздух пока оставался по-утреннему прохладным, дышалось легко. Пели жаворонки. В обе стороны дороги со стуком двигались многочисленные повозки, фуры, экипажи. Несколько раз проезжали пассажирские дилижансы с сочувственными лицами в окнах.
– Ну, все едут, одни мы – топай, да топай, – вздыхал Ламбо.
Под вечер, когда впереди уже показались стены крепости Бельверк, внезапно забились лошади одного из дилижансов. Кучер с трудом удержал их на проезжей части, до предела натянув вожжи. То же самое случилось с парой тяжеловозов, тащивших фуру с бревнами. Но повозка при этом съехала в канаву и перевернулась.
– О! Что это с ними? – спросил неугомонный Ламбо.
Ему никто не ответил, поскольку земля под ногами начала трястись, потом сильно дернулась. Заржала и поднялась на дыбы лошадь вахмистра. Тут новобранцы без команды остановились, а пассажиры начали выпрыгивать из дилижанса. Возница грузовой фуры зачем-то побежал в поле, сминая зеленые всходы. Совсем ошалел, бедняга. Да и было отчего, сверху что-то гудело.
– Во-он, вон, смотри-ка! – крикнул прешерман с подбитым глазом, вытягивая руку и жмурясь.
Видел прешерман очень хорошо. Там, куда он показывал, в небе происходило необычное. Далеко на юге, правее и выше дымящей шишечки вулкана Демпо, дугой повисла тонкая серебристая линия. Она тянулась вслед за едва различимой черточкой как нитка за иголкой. Было заметно, что эта нить постепенно удлиняется, одновременно склоняясь вниз, к горам, а ее противоположный конец тает, размывается.
Вахмистр наконец справился со своей лошадью.
– Чего топчетесь? – сердито крикнул он. – Еще неделю не прослужили, а уже моду завели – в небо глазеть. Паттени! И ты туда же?
– Неопознанный летающий объект, Махач, – сказал рыжий сержант.
Но вахмистр сильно распалился и ничего видеть не желал.
– Мало ли чего! Уставом не предусмотрено. Эй, кому говорю? Рота! Слушай мою команду. Шагом… арш, романтеи! Службу служить – это не в небо глазеть. Армия – это вам не мед стакану. Линкс, линкс… змеюги!
Рота возобновила движение, однако поминутно оглядывалась и спотыкалась. Черточка, за которой тянулась серебристая нить, тем временем снизилась до уровня гор и пропала. Чуть позже там сверкнуло. Через некоторое время оттуда долетел слабый гул, а земля еще раз дрогнула. В небо поползла темная струйка дыма.
Никто не мог объяснить, что же такое произошло за горами. Ференц покачал головой.
– Вот надо же! Живешь-живешь, все кругом вроде обыденное, устоявшееся. Ламбо вон хочет лавочку открыть. А на самом-то деле вокруг нашей привычной жизни такое вертится… недоступное. И что это было, а?
– Разговорчики! – крикнул вахмистр.
– Звездолет это был, – тихо сказал Иржи. – По имени «Альбасете».
Никто его не услышал. Да он и не старался. Солнце, вспомнил Иржи. Солнце. Такое приятное слово…
В Бельверк рекрутов не пустили, остановив на перекрестке с указателями.
– Готтхоб, Альтеншпиль, курфюрстенбург Бауцен, – прочел Ламбо. – Вот интересно, теперь-то куда?
– Скоро узнаем, – рассеянно отозвался Иржи.
Его внимание привлекла карета, остановившаяся на перекрестке, чтобы пропустить еще один пехотный полк, семьдесят второй, кажется. Он также следовал в южном направлении. Ни короны, ни геральдического щита на дверце экипажа не имелось, одежда кучера в глаза не бросалась. Тем не менее великолепные лошади, кружевные занавески, отделка фонарей, до блеска надраенная медная подножка, все это говорило само за себя.
– Прекрасные рессоры, – оценил Ференц.
Ламбо расхохотался.
– Нет, ну кому – что! Рессоры… Ты глазенки-то подними, кузнец!
– Ого, – сказал Ференц.
Глазенки поднял не только кузнец. Прешерман с синяком даже причмокнул:
– Во девчушка, так девчушка!
– Худая какая-то, – заявил прешерман с шишкой. – Не кормят, что ли?
А из окна кареты выглядывала чем-то знакомая Иржи девушка. Отведя занавеску, она озабоченно всматривалась вперед, стараясь понять, долго ли еще будут идти солдаты. Вероятно, ценила время. Об этом же свидетельствовал деловой стиль короткой прически. И хотя в мочке уха блеснул дорогой камешек, на пальцах ее руки, которой она держалась за нижнюю часть рамы, ни колец, ни перстней не было.
– Эге! Не замужем, – сказал Ламбо, не упускавший повода подчеркнуть свою бывалость в общении с женщинами.
Иржи сильно захотелось треснуть его по затылку. Так бы он, наверное, и поступил, если б девушка не повернула голову. Навряд ли она могла слышать бестактное замечание, скорее всего ей просто были любопытны окрестности, но Иржи покраснел.
– Ты чего? – удивился Ференц.
Иржи не ответил. Знакомым движением девушка отбросила со лба прядь волос. Иржи вспомнил этот жест. Вспомнил высокую, гордую шею, эти яркие, пухлые губы, вспомнил голос и тот томный запах, так поразивший его на мельнице Промехи. Ему захотелось, чтобы и Камея его заметила, тоже вспомнила. Однако еще больше Иржи этого боялся, представив, как может выглядеть в старом, запыленном, с чужого плеча мундире, в армейской шляпе с обвислыми полями, в широченных галифе. Форма второго срока службы способна изуродовать кого угодно, даже земного бога красоты Аполлона. Особенно – галифе. Древний земной генерал, который придумал эти штаны, вероятно, был весьма кривоногим и своим изобретением сумел отомстить сразу всем мужчинам, лишенным данного недостатка.
К счастью, с каретой поравнялся один из лейтенантов проходящего полка. Он учтиво склонился в седле, сказал что-то любезное, и, видимо, остроумное. Девушка улыбнулась, кивнула, произнесла несколько слов. Но отсрочка получилась короткой. Взгляд Камеи рассеянно скользнул мимо офицера, пробежал по красным крышам Бельверка и вдруг остановился на толпе новобранцев, сгрудившихся у дороги. Иржи при этом будто чем ударили под коленки, ноги вдруг ослабли, и он чуть присел. Вряд ли от этого он стал выглядеть менее нелепо.
Только и Камея не смогла скрыть своих чувств. Сначала она удивленно выпрямилась, отстранилась от окна. Потом, наоборот, подалась вперед, выглянула, губы ее приоткрылись. Иржи показалось, что она улыбнулась. Причем совсем не насмешливо, чему бы он ничуть не удивился, а вроде бы даже радостно… Озадаченный лейтенант обернулся. А кучер кареты вдруг шлепнул коренника вожжами.
Экипаж тронулся. Но перед тем, как он повернул в сторону Бауцена, Иржи успел заметить в окне короткий взмах ладони, после чего на время перестал понимать, что кругом происходит. Его целиком заполнило ощущение умопомрачительной редкости, только что случившейся. Очень мимолетной, как и полагается любой уважающей себя редкости, но столько успевшей пообещать! Ведь этот взмах сулил то, о чем он мечтал ночью напротив мельницы Промехи. Сулил продолжение, новую встречу…