Внизу, в беседке, всхлипнула женщина. По гальке прошуршали шаги. Белое платье удалилось в сторону дворца.
– Невозможная музыка, сударь, – сказал Фердинанд. – Что это за произведение?
– Я попытался переложить для гитары симфонию «Путь человечества». Не знаю, насколько получилось.
– «Путь человечества», – взволнованно повторил Фердинанд. – Это великая вещь, сударь. Не только по названию. Кто ее написал?
– Компьютер.
– Простите, а кто такой Компьютер?
Пленник недоуменно отложил гитару.
– Где я?
– В замке его высочества.
– Какого высочества?
Фердинанд пожал квадратными плечами.
– Виноват, я не совсем понял вопрос. Как вы себя чувствуете?
– Превосходно. Давно не дышал таким воздухом. Кажется, много лет. Чем так пахнет? Медуницей?
– Да. И розами.
– Замечательное место. Вы не поверите, но я не помню посадки. По-видимому, мы на Земле?
– На… земле? В определенном смысле, монсеньор.
– Монсеньор, монсеньор…
Монсеньор подошел к краю площадки, всматриваясь в очертания центральной башни замка, словно видел ее впервые.
– Да ведь это не декорация, – удивленно сказал он.
Потом поднял голову и добавил:
– Луны нет, созвездия немыслимые, млечный Путь – и тот неправильный…
Затем пошевелил правой ногой. Цепь звякнула.
– И это еще что?
– Исключительно в целях вашей безопасности, монсеньор, – поспешно вставил Фердинанд. – Чтобы вы не упали с башни.
– С башни?
Человек глянул вниз.
– Я так болен?
– Не совсем здоровы.
– И сейчас?
– Не знаю. Утром вас будет осматривать врач. А я плохо разбираюсь в медицине, прошу извинить.
Монсеньор еще раз взглянул в небо и сказал с укоризной:
– Да какая же здесь Земля, Фердинанд!
Его страж, что-то взвесив в уме, ответил:
– Простите, я не сразу вас понял. Вы спрашивали название нашей планеты?
– Разумеется.
– Терранис, сударь.
– Ага. Терранис. Нет, не помню такой планеты. Между тем, я здесь. Кто же так подшутил, хотелось бы знать…
– Никто не знает. Только это был большой шутник, сударь, – со вздохом сказал Фердинанд. – Очень большой.
Если человек хорошо выспится, к нему на некоторое время возвращается детская свежесть восприятия. Такое бывает и при выздоровлении после тяжелой болезни, когда недуг уже отступил, а силы еще не вернулись.
Краски насыщенны, звуки объемны, запахи отчетливы. Все кругом приобретает глубокий и таинственный смысл. И свет из окна-бойницы, и таз с водой, и дрожащий кружок отражения на потолке. В изменчивых пятнах и тенях этого кружка чудятся то неуклюжие движения амебы, то радарное изображение атмосферной планеты, то дно старинного колодца. Потом начинают проступать знакомые и не очень знакомые, но одинаково гротескные лица; потом все надоедает, и глаз сам собой начинает искать новый объект.
Сбоку послышалось деликатное покашливание.
– Доброе утро, монсеньор.
Он скосил глаза.
– А, Фердинанд! Доброе утро.
– Рад, что вы меня узнали, вчера мы расставались в сумерках.
– Мне кажется, я видел вас при разном освещении. Не только в сумерках. Наверное, давно пора вставать?
– Не обязательно. Зависит от вашего настроения, монсеньор… Не будет ли нескромно с моей стороны спросить ваше имя, монсеньор?
– Не будет. Меня зовут Шегеном. Если не ошибаюсь.
– Шеген де?
– Что – де?
– Откуда вы, сударь?
– А! Понимаю. Можете звать меня Шегеном де Альбасете, если это необходимо.
Безукоризненно одетый Фердинанд наморщил лоб под безукоризненной прической.
– Альбасете? Наверное, это очень далеко.
– Боюсь, что так. Вот ведь занесло… Как я к вам попал?
– Вы были в плену у ящеров, насколько мне известно.
– Погодите… да, какие-то рептилии вспоминаются.
– Как вам удалось бежать?
– Не помню.
Тут в разговор вмешался румяный невысокий человек в пенсне.
– Не все сразу, дорогой Фердинанд! Доброе утро, монсеньор де Альбасете. Позвольте представиться: лейб-доктор Антал Петроу.
– Эге, доктор? Что ж, очень приятно.
– Позволите вас осмотреть?
– Я все еще болен?
– Думаю, что нет, раз об этом спрашиваете. Но порядок есть порядок. Устав у нас такой.
– Устав? – Монсеньор де Альбасете явно услышал очень знакомое слово. – Устав – дело святое. Что ж, действуйте.
– Вот и чудесно. Будьте добры, покажите язык. Только не поймите меня превратно, прошу вас!
Пациент усмехнулся и высунул язык.
– Тэ-эк. Еще раз, будьте добры. Благодарю. А теперь следите за кончиком моей палочки. Нет, нет, голову поворачивать не надо.
Шеген скосил глаза. Доктор тут же повел палочку в противоположном направлении.
– Чудесненько. Нистагма больше нет.
– Что такое нистагм?
– Нарушение регуляции глазных мышц. Такое бывает, когда мозг… гм, не совсем в порядке. Еще раз посмотрите на палочку, будьте добры.
– Странные у вас методы обследования.
– Вы считаете? – вежливо поинтересовался доктор.
Обследуемый пожал плечами.
– Это вы распорядились посадить меня на цепь?
Доктор покаянно развел руки.
– Уж простите. Я до сих пор не уверен, что вы умеете летать.
– Я так говорил?
– О да. И пытались доказать. Правда, при этом требовали какой-то пульт.
– А пульт нашли?
– Никто не знает, что это такое. У нас пульты не водятся. Вы будете еще пытаться взлететь?
– Нет. Без пульта не могу.
Доктор быстро заглянул ему в глаза.
– Да? Вот и славно. Если вас не очень затруднит, станьте вот так. Зажмурьтесь, пожалуйста, а руки вытяните вперед. Это называется позой Ромберга…
Монсеньор де Альбасете весьма удивился.
– Он что, первый принял эту позу, Ромберг?
– Вероятно. В некотором роде… Только это было еще там.
– Где?
– Ну там… не здесь. О! Отлично. Сейчас я буду колоть вас иголкой, уж извините. Больно?
– Еще бы! У вас, вероятно, диагностера тоже нет?
– Боюсь, что так. Ни пульта, ни диагностера в замке нет, – с огорчением сказал доктор, продолжая орудовать иголкой. – Вот когда я колю справа и слева ощущения одинаковые?
– Да. Одинаково неприятные.
– Извините за беспокойство, монсеньор.
– Не за что. Устав. Меня беспокоит другое. Как вам сказать…
– Да как нужно, так и говорите.
– Хорошо. Тогда ответьте, вы имеете право на откровенность?
– Э-э, сударь, не требуйте откровенности от врача.
– Поразительно! Вы честно сознаетесь, что не будете говорить правды?
– Отчего же? Буду. Но не всю. Устав, молодой человек. Но вот вам лучше говорить всю правду.
Шеген молча поднял брови.
– О здоровье, только о здоровье! – смутился доктор. – Сколько вам лет, кстати?
– Вас интересует биологический возраст?
– Разумеется. А какой еще бывает?
– Релятивистский.
Доктор озадаченно поправил свои стеклышки.
– Ретили… рептили… нет, не надо. Просто скажите, сколько вы прожили на самом деле.
– Триста девятнадцать геолет.
Доктор секунду молчал.
– М-да… Триста девятнадцать. Я правильно понял?
– Вас это удивляет?
– Немного.
– Почему? Лично вы выглядите лет на двести постарше. Я не ошибаюсь?
Доктор совсем снял пенсне.
– Да, я человек не первой молодости, – уклончиво сказал он. – Ну-с, ваша физическая форма весьма прилична.
Шеген усмехнулся.
– А психическая?
– Полный порядок, полный. Но если будут беспокоить голоса – я в вашем распоряжении.
– Не понял. Какие еще голоса?
– У нас, знаете, сложно отличить галлюцинацию от реального привидения.
– Реальные привидения?
Доктор вздохнул.
– В том смысле, что на самом деле водятся. И поверьте, они куда меньшая редкость, чем пришельцы… оттуда. – Доктор поднял глаза к потолку. – Из космоса. Вы то есть, монсеньор. Признаться, лично я имею честь впервые… Привидения же показываются не часто, но… вполне.
– И что они из себя представляют?
– Ничего особенного. Туманны, но от ветра не колышутся, а на свету бледнеют. В общем, все как полагается.
– Чем же реальные привидения отличаются от прочих собратьев по цеху?
– Они материалисты.
Шеген рассмеялся.
– Кто, привидения?
– Реальные привидения. Очень эрудированные бестии, монсеньор. Об антибиотиках мне много порассказали. Пару раз диагноз помогли установить. И все – правда. Листериоз! Заочно, без осмотра больного. Представляете? Даже свою бестелесность умудряются объяснить. Добрый совет: не подавайте виду, что обескуражены. Иначе…
– Что, набросятся?
– Хуже, сударь. Много хуже. Насмешек не оберешься. Любят они позабавиться над смертным. Особенно одна вредная старуха.
– Вы меня озадачили.
– Вы меня – не меньше. Триста девятнадцать лет… Разрешите откланяться?
Задумчиво поглаживая лысину, господин доктор удалился. Но после него Шегена посетили господа цирюльник, сапожник, портной. Каждый делал свое дело с превеликим старанием, поэтому порядком надоели.
– А тупейный художник не ожидается? – с опаской поинтересовался Шеген.
– Что вы, сударь, – удивился Фердинанд. Потом, не удержавшись от некоторого высокомерия, заметил: – Вероятно, до ваших владений мода доходит с некоторым запозданием.
– Вы думаете? – усмехнулся Шеген.
Фердинанд спохватился.
– Либо наоборот. От вас к нам долго идет.
Монсеньор де Альбасете неожиданно рассмеялся:
– Кошмар.
Видимо, не совсем еще пришел в себя.
– О, не расстраивайтесь, – великодушно сказал Фердинанд. – За нашим двором вообще трудно угнаться, но нравы терпимые.
– А кто гонится?
– Да все, – с гордостью сообщил Фердинанд. – Эмираты, Муром, Альбанис, Покаяна. Ну, и Шевцен, разумеется. Да что – Шевцен! Из-за океана приплывают пиратские маркизы. Платят горстями золота. Представляете?
– Пытаюсь, дорогой Фердинанд. Вероятно, мне повезло, поскольку я оказался… а как называется ваше государство