И, значит, он уже не конь в пальто,
И тут вопрос резонный возникает:
Он кто, в конечном счёте? Да никто.
А почему так вышло? Потому что в старину
Буржуазия внаглую дербанила казну,
И до сих пор в пуху у ней всё рыло.
На шару, на халяву ей — одёжа, скарб и снедь,
Я так скажу, ребята, что халява — это смерть,
Она и Женьку нашего сгубила.
Он из Лондона прибыл, небритый, сутулый,
Он теперь здесь, у нас свои грядки скребёт,
Он в Заречье живёт, на окраине Тулы,
Я работать его пригласил на завод.
Я директором стал, как-то так оно вышло,
Я сказал: «В тех. отдел, например, приходи.
Если мозг из башки твоей время не выжгло,
То чего там? Дерзай! Только в оба гляди.
Игорёк Шепетовский у нас там начальник,
Если что, он отвесит таких звездюдей,
Так за милую душу начистит хлебальник,
Что душе станет тошно. Но ты не робей.
Вычисляй в чугуне фосфор, марганец, серу,
Напрягай организм изо всех своих сил —
Засыпной аппарат изучи, для примеру».
И Женёк отказался: «Я всё позабыл».
А что же Вовка? Да примерно то же,
Такая же история почти.
Мусолить здесь её — себе дороже.
Кто дочитал досюдова — прости.
Читатель — он вообще не очень склонен
Терять в простом сюжете стержень, суть,
Он хочет с книжкой в тапках на балконе
Сидеть, жевать, курить и в ус не дуть.
И ладно, жуй себе. А что? Нормально.
Но я про Вовку кое-что скажу:
Мудила он, конечно, капитальный,
Хотя и до сих пор я с ним дружу.
Он, если вкратце, всё-таки поднялся
С тех пор, как его Женька бортанул, —
Не загулял, не запил, не сломался,
Не бил в набат: спасайте, караул!
А дальше — ровно то же, что у Женьки:
Суды-муды, развод, прощай, семья!
Такая же дележка, те же деньги,
И даже, вон, та самая судья.
Мне фотку её факсом Вовка скинул.
Он некий в голове имел пробел —
Он сунуть ей хотел серьёзный стимул
В конверте. И за это чуть не сел.
Она на этот раз была значительно мрачней:
«Любовь мертва. Аминь! И я не буду больше в ней
Копаться, как паталогоанатом!»
Она взяла и отписала Ольге всё, чего могла —
Всё, что у Вовки было, вот такие вот дела.
Эх, жаль, ребята, не было меня там!
Он пришёл на завод к нам, как после наркоза,
Будто все эти годы проспал крепким сном.
А теперь он у нас — машинист тепловоза,
Он по рельсам тягает ковши с чугуном.
Девяностые кончились. Жалко. А то бы
Быть бы Вовке министром железных дорог,
Мы б собрали деньжат и сказали бы: «Пробуй!»
Он бы с топливом нам, с запчастями помог!
Лондон, Женька, развод, — был период тяжёлый,
Но теперь-то он стал человеком опять:
Он с приёмщицей грузов Тамаркой Чижовой
Ходит в лес по субботам грибы собирать.
Знаю я: Вовка будет начальником цеха —
Не того, так другого, — он жить не устал!
Женьки нету, хоть он к нам в район переехал.
Вовка есть. Он на бабки ребят не кидал.
Мы как-то пиво пили: «Вовка, вспомни
Танюху, Женьку!» «Нет уж, — был ответ, —
Не потому, что это тяжело мне,
А потому, что темы просто нет.
Ведь я тогда не то, чтоб кверху лапки,
(Хоть раздолбай я был и ротозей),
Но, если друг развёл меня на бабки,
Не надо мне ни бабок, ни друзей.
С товарищем по-трезвому, по пьяни —
С таким, как этот, спорить смысла нет.
Как тёзка мой у Пушкина в романе,
Я не хотел уйти во цвете лет.
Разбор, сыр-бор, — зачем, какая цель-то?
Катись всё на хрен! — вот он, мой девиз.
Я Женьке пятьдесят моих процентов
Швырнул, как шоколадку — подавись!
И сколько ты на музыке ни бренькай,
И сколько ни пиши своих поэм,
Забвение — удел таких, как Женька,
Их комбинаций, замыслов и схем.
Ну что там твоя песнь, на самом деле,
Что Женька твой? К нему была давно
Привязана халява, как гантеля.
Вот он и завалился с ней на дно».
Да, жизнь прожить, как надо, —
не в Париж свозить б…й.
Мы с Вовкой на природе в ресторане «Берендей»
Сидим и потихоньку выпиваем.
Берёзы, ёлки, сосны, лучше места в мире нет.
Мы вспоминаем юность и в ментовке тот рассвет,
Когда ещё мы с ним там побываем!
Вовка тост предложил: «За любовь! За свободу!
Да за бизнес давай по пять капель на грудь!
Как же я их люблю, девяностые годы!
Ну чего? Понеслась — буль-буль-буль! по чуть-чуть!»
…Есть мечта у меня, интерес такой кровный —
Всех живых на завод к нам загнать, кинуть клич —
Да хотя бы таскать на субботнике брёвна,
Ведь таскал же их Ленин Владимир Ильич!
Нет халявы у нас, мы её, как окурок,
Растоптали в труху где-то в тёмном углу —
Всё, привет. Мы готовы девчат белокурых
Да и прочих девчат обучать ремеслу
И парням инструмент выдавать для работы.
Я халяве вендетту, войну объявил.
«Эй, расслабься! — мне Вовка сигналит, — чего ты?
Лучше б пива ещё нам обоим налил!»
С героями моими расставаться
Не хочется, но надо. Час настал.
Пора бы мне, ребята, закругляться,
И так я тут немало накатал.
Всё отнятое Ольгою у Вовки
Она вложила, дура, в некий фонд,
Где вскоре, по её формулировке,
Какой-то там дефолт или дисконт
Ударил, гад, в режиме беспредела
По сумме вкладов. Он их обнулил.
Короче, всем обратка прилетела,
И даже педагог, вон, получил
Свой срок в тюряге, хоть, по всем расчётам,
Был должен лютой кары избежать,
Но это не учить Танюху нотам
И даже не на клавишах играть.
Бедняга Джон повесился в сортире.
Друзья, чего ещё мне вам сказать?
Того, что дважды два всегда четыре,
А пятью пять, хоть тресни, двадцать пять.
И если кто, завистливый и злющий,
Капкан готовить ближнему горазд,
Его судьба раздавит и расплющит,
И соскочить по-тихому не даст.
Вот и городит Женька свой унылый огород.
Танюха в дурке, в Англии уже который год
От психики оправиться не может,
А Олька в вечный транс от фонда этого вошла,
Всё жалобы строчит в прокуратуру: бла-бла-бла!
Пять лет её колбасит и корёжит!
Мне на это глядеть как-то грустно, ребята:
Было всё у людей — деньги, дружба, любовь,
И какой-то микроб изнутри хреноватый
Схавал душу у них. Что сказать? Нету слов.
Хорошо хоть, Вован своё доброе имя
Сохранил, отстоял. Он хитёр, как лиса, —
Уцелел в этой рубке своих со своими
И вернулся домой. Всё же есть чудеса!
Много мест на Земле, все объехать едва ли
Нам дадут, да и на хрен их все объезжать?
Надо меньше смотреть в эти светлые дали
И родным нашим воздухом глубже дышать!
Он полезен и сладок, как мёд при простуде,
Так глотай же его, чтоб кружилась башка,
И не просто живи, а с мечтою о чуде,
Будет лучше, я знаю, а хуже не будет,
Будь здоров, мой читатель. До встречи. Пока.
«Коромыслом нынче дым…»
Т. К.
Коромыслом нынче дым
У соседей за стеной.
Посидим, поговорим —
Ты да я, да мы с тобой.
В кровь изранена душа,
Что ни день — то новый бой.
На ночь глядя, не спеша
Чай заварим мы с тобой.
Пусть матёрые скоты
Нам мычат за упокой.
Друг за другом я и ты —
Как за каменной стеной.
Вот и спятила страна,
Потеряла стыд и ум.
Ночь за окнами черна.
Месяц бледен и угрюм.
Поумнел бы я, притих,
Со своими встал бы в строй,
Но всего-то нас своих —
Ты да я, да мы с тобой.
…Дом вздыхает, старый дед,
Тени пляшут на стекле,
Мы с тобой погасим свет,
Мы одни на всей земле…
«Скучно ей, одиноко жить в рыбацком посёлке…»
Скучно ей, одиноко жить в рыбацком посёлке
На отшибе у моря, хоть кричи «Караул!».
Но однажды с прогулки, с городской барахолки
Развесёлый матросик в гости к ней завернул.
В шарфе клетчатом
Ходит кречетом,
Луком репчатым
Закусил.
Выпил стопочку,
Шкалик, соточку,
Бьёт чечёточку,
Что есть сил.
Вот уже и объятья, стол от смеха трясётся.
А она всё мечтает, втихомолку скуля,