На контакт пошёл, как на костёр,
А она прекрасна, как звезда Венера,
На меня бросала нежный взор.
Мы с ней трое суток предавались страсти,
Это буря, смерч и ураган,
Как, примерно, Галька из военной части,
Что с поста влекла меня в туман.
А потом мы виски в кабаке хлестали
С дружбаном, с военным атташе.
Я ему конкретно излагал детали,
И звенели скрипки на душе.
Он мне ром ямайский лил в коньяк и в воду,
Он меня омарами кормил,
А к утру проспался и начальству продал,
С потрохами, сука, заложил!
На ковре у шефа в состоянье шатком
Я в окно смотрел на горизонт,
И, трясясь от злобы, два урода в штатском
Брали меня внаглую на понт!
«Ты чужой разведке передал секреты,
Ты в тайник записку положил,
Брат, скажи нам правду, и вопросов нету,
Что ты прибыль в фунтах наварил!»
И, глотая воздух, как пескарь на суше,
Мой дружбан, войдя, мотал башкой:
«Мы живём для долга, ты его нарушил.
Ты не друг мне больше никакой!»
Я сказал им: «Хватит, на хрена всё это?
Режь меня, копытами дави,
Мне ваш долг до фени, если дружбы нету,
И на кой мне служба без любви!»
Мне сказали: «Сволочь!», а потом, в подвале
Продержав неделю взаперти,
Два кило печенья на дорогу дали:
«Будь здоров, счастливого пути!»
От дождя, от снега, от судьбы паскудной
На душе у Шуры грусть-печаль.
И сосед Виталик, корефан приблудный,
Льет ему на рожу спирт «Рояль».
Может, он Андрюха, но не в этом дело.
Может, он вообще Смирнов Степан.
Главное, не дрогнуть в ходе опохмела,
Руку не обрезать об стакан!
«Главное, чтоб дружба в людях оставалась! —
Это Шура тост нам прокричал, —
Чтоб душа горела, и земля вращалась,
И скворец на ветке щебетал!»
…Мы на Север Гальке в часть письмо послали,
Чтоб опять в туман его влекла!
Вот уже с ней Шурка все забыл печали,
У него на роже взор орла!
«Мне сто лет не нужен город Улан-Батор, —
Там у них сквозняк из всех углов.
Вот же оно, счастье, — Галька, дом, ребята,
Жизнь, Россия, Родина, любовь!!!»
«Ой, время нынче подлое, лихое…»
Ой, время нынче подлое, лихое
Кувалдой колошматит по башке.
Бригада не вернулась из забоя.
И нет у нас ни мира, ни покоя
В шахтёрском захудалом городке.
И, чтобы нам чихать от чёрной пыли
Без лишних слёз, вожди родной земли
Похорона по полной оплатили
И пива две цистерны привезли.
И мы сидим во дворике продмага,
И тётя Зина встала на розлив,
И пес Полкан, заморыш, бедолага,
Нас охранять приплёлся, еле жив.
И мы бежим за воблой к бабе Варе,
Глаза горят на рожах, как угли,
Она в кредит нас оптом отоварит,
Она всё знает: пиво привезли!
Его сюда сто лет не привозили
И тыщу лет ещё не привезут,
И шо́ фер Федька едет к нам на ЗИЛе,
И бабы с коромыслами бегут!
И старикан Антоныч выгнул шею,
И побросал в крапиву костыли,
И покатился с горки: так быстрее!
Пошло всё к чёрту! Пиво привезли!
И машинист от Бога, друг наш Колька,
На переезде бросил паровоз,
И прибежал на шум, и пляшет польку,
И пиво пьёт, и по хрену мороз!
Он от колёс, от шпал воротит рыло,
Душа поёт под стук людских сердец:
«Спасибочки, товарищ Ворошилов!
Спасибо, Сталин, наш родной отец!»
Нам машет лапой заяц на опушке,
На нас гудит гружёная баржа́:
«Я б тоже с вами вмазала по кружке,
Но путь далек, и нету куража!»
И комсомолец Васька — жук, проныра,
Ведро наполнил: вот оно, ура!
Какой там, к чёрту, марш во имя мира,
Какой там, на хрен, уголь «на гора»!
У воробья вираж заложен криво,
И журавлиный клин вошёл в пике:
«Курлы-бурлы! — кричат, — мы хочем пива
И жить не хочем в грусти и тоске!»
А Кольке пятки чешут ради смеха
И чешую за шиворот суют.
Он никуда сегодня не доехал,
Он болт забил на график и маршрут!
А за рекой великие просторы,
Там тоже люди русские живут,
Там лопухи, полынь и мухоморы,
И нет дорог, и пива не дают!
Колян кричит: «За тех, кто спит в могиле!
Скорби и плачь, Сибирь, родная мать!
Их не за счастье наше положили,
А чтоб в продмаге выручку собрать!»
И ветер зол, жесток. На кружках наледь,
И пиво на исходе. Кончен бал.
И шахта нам сиреною сигналит:
«Пора на смену, чёрт бы вас побрал!»
И котелок, вон, пуст у Николая,
Он глазом вертит красным и кривым:
«Отговорила роща золота!
И жизнь прошла, как с белых яблонь дым!»
И нам туда, где сумрачно и сыро.
Закат холодный замер над землёй.
И тучи в небо впились, как вампиры.
И пива нет. И мы идем в забой…
«Очнувшись от сладких снов…»
Очнувшись от сладких снов,
Пожрав из кастрюли корм,
Мой друг Федосей Ершов
Дудит в пионерский горн —
С последнего этажа,
С балкона на Млечный Путь,
Впотьмах, под дождём дрожа,
Дудит, надрывая грудь.
Секретный сотрудник служб,
Он в норах торчал, как крот.
Забитая в тишь да глушь,
Душа всё равно поёт!
В душе объявилась боль,
В душе разошёлся шов.
Тоскует, берёт бемоль
Мой друг Федосей Ершов.
До слёз, до разрыва жил,
Как скот ломовой в хлеву,
Мычит Федосей: «Я жил!
И даже сейчас живу!»
Он хочет к честной братве
Подвинуться на вершок.
С людьми хочет быть в родстве
Крутой музыкант Ершов!
И пятна лиловых лиц
Из окон, как из могил,
В пейзаж свысока вплелись,
И свет над землёй уныл.
Из пыльных глухих щелей
Во мглу, как на кол, на крюк,
Случайных ночных людей
Зовёт заунывный звук.
Сбиваются ноты с ног,
Как психи, как псы в бегах,
И вот уже — прыг да скок —
Попрал сапогом порог
Сержант со свистком в зубах.
Сожрав вместо хлеба кляп,
В прохладу, как в чёрный ров,
В полёт из железных лап
Ушёл Федосей Ершов!
Сбивая с пространства спесь,
В пути из последних сил
Он людям играет песнь
Про то, как он жил и был…
«Я со всех постов смещённый, я собрался в даль степную…»
Я со всех постов смещённый, я собрался в даль степную,
Вышел с горя из горкома и пошёл,
От меня отцы и дети, как от чёрта, врассыпную,
И кабан летит галопом, и козёл.
Скука, холод в чистом поле, сквозняки свистят, как пули,
Но, пробравшись через травы-ковыли,
Мне совхозные девчата руку дружбы протянули,
В пункт приёма стеклотары привели.
И сказал начальник пункта: «Безнадёжных нынче нету,
Даже если ты — ЦК КПСС!
Нас не бойся, мы не будем привлекать тебя к ответу,
Коль от скверны душу выскреб и воскрес!»
Я всё понял, я вписался, я от жидкости лечебной
Позабыл свои чины и должностя.
И плевать, что градус крепок, и что транспорт мой служебный
Переве́ден на запасные путя.
Широка душа у шефа, как река, примерно, Волга,
Он сказал: «Ты план составь и курс наметь.
Чтобы Родина воскресла, наше дело — первым долгом
К человеку уважение иметь!»
Пьём во имя человека, стаканы́ сдвигаем стоя,
На пейзажи, на окрестности глядим,
Балагурим с комсомолом: «Здравствуй, племя молодое,
Заходи сюда, подлечим, похмелим!»
Комсомол на нас очами из-под зонтиков сверкает,
Ноги в руки: надо взносы собирать!
Комсомол воротит рожу, перегаром вдаль икает:
«Одобряем, блин, и будем одобрять!»
Принимаю стеклотару, для ребят внедрил новинку:
Четверть суммы сухарями выдавать,
И народ бежит в обнимку под берёзку, под рябинку
Угощения на ящик накрывать.
Вася, вечный посетитель, войлок вытащив из уха,
Душу словом поразил мне, как копьём, —
Спотыкаясь об окурки, подошёл, сказал: «Братуха,
Мы тебя за человека признаём!»
Я вождей не уважаю, их снимают, мне не жалко,
В гордом нищенстве не сдохнуть никому,
Я вождей хочу направить в люди, в жизнь железной палкой,
Пусть бутылки собирают, я приму!
Может, завтра нас в натуре приспособят для расстрела,
Но сегодня у народа путь прямой —