— Твоя мать… когда-нибудь любила меня?
Тед перестал жевать и обернулся. Это было что-то новенькое.
— Почему ты думаешь, что нет?
— Я этого не говорил.
— Если бы ты был уверен в обратном, ты бы не спрашивал.
Хэнк смущенно улыбнулся и не без гордости заметил про себя, что, в общем-то, парень далеко не глуп. И, следовательно, не стоит делать ему никаких скидок на молодость, неопытность и прочие недостатки нового поколения.
— Не думаю, что я ей подхожу, — честно ответил он. — И если только не случится чего-то экстраординарного…
— Ничего не случится, — улыбнулся Тед, — все всегда будет точно так же, как сейчас и даже мое рождение ничего не изменит. Мама не начнет ни с того ни с сего разбираться в квантовой физике, ты не бросишь исследования и не станешь уделять ей больше времени. Она будет злиться, ты будешь отмалчиваться…
— Не очень хорошая перспектива.
— Почему? — удивился Тед, который прекрасно знал, что по сравнению, например, с Морриган, родители которой расставались «навсегда» не менее семи раз, причем через раз по причине смерти Джин, он просто счастливчик! — Это… нормально. У других семей и того нет.
— Ты понимаешь, что рискуешь своей жизнью, рассказывая мне о событиях будущего? — поспешил напомнить Хэнк, ему совершенно не хотелось быть причиной смерти собственного сына.
— Я верю в вас двоих, ребята, — ответил Тед, глядя куда-то за спину отца. — Мне нечего бояться.
Зверю потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что парень обращался не к нему одному, а затем еще несколько секунд, чтобы понять, как долго Шторм стоит в дверях и как много она слышала.
— Ну, я пойду, — засобирался Тед, хотя торопиться ему, конечно же, было некуда, — у меня там… дела.
— В два часа ночи? — строго уточнила Шторм.
И тут Тед сделал то, чего не делал никогда в жизни и что, возможно, всего два часа назад даже в голову бы ему не пришло. Он остановился, улыбнулся виновато и шкодливо, посмотрел на Шторм и гнусаво протянул:
— Ну, мааам! — точно так, как это делают все нормальные дети, когда отпрашиваются у своих нормальных родителей нормально погулять. И пусть нормальность в любом из этих проявлений ему не светит и, в общем-то, никогда не светила, попробовать хоть раз в жизни он был обязан.
Шторм на секунду растерялась и посмотрела на Зверя, тот фыркнул и пожал плечами, и получив поддержку, она благосклонно кивнула. Тед вышел из кухни, думая о том, какие они оба все-таки замечательные. Он понял бы это и раньше, если бы они виделись немного чаще, чем раз в год.
Возможно, он немного обманул их, но пусть лучше думают, что у них была нормальная семья. Тогда, чем черт не шутит, может быть, именно так оно и будет?
Ночной Змей не спал, хотя ночь была практически на исходе. И он не был уверен, что в особняке сейчас спит хоть кто-нибудь, после таких-то новостей. Курт сидел в своей комнате на подоконнике, читая какую-то книгу, но сюжет не увлекал его. Тусклого света от лампы на столе вполне хватало для чтения, его ярко-желтые глаза были созданы для того, чтобы видеть в темноте. Тонкий хвост с острым наконечником то и дело постукивал то по стене, то по стеклу темного окна, выдавая своего хозяина, вовсе не такого спокойного, как могло бы показаться на первый взгляд.
У него были определенные подозрения насчет девочки со скрипкой, но, к сожалению, кровное родство не определяется общей любовью к музыке. Кроме того, разве стала бы его дочь ни с того ни с сего бросаться на людей? Гамбит может довести кого угодно, с этим не поспоришь, но…
К тому же, она ни разу не попыталась заговорить с ним. Если бы ему выпал шанс встретиться со своей матерью еще до его рождения, он непременно попытался бы сказать ей… что-нибудь.
Дверь бесшумно отворилась, хотя Ночной Змей готов был поклясться, что закрывал ее.
— Эй, Вагнер! — позвал Гамбит и, когда Курт обернулся, бросил ему через всю комнату позолоченный крестик. Тот ловко схватил летящий предмет еще в воздухе и, только раскрыв ладонь, понял, что это такое.
— У тебя совесть есть? — прошипел Ночной Змей. Судя по тому, как гневно сузились его глаза, он провел немало времени в поисках пропавшего имущества. — Хоть немного?
«Некоторые люди совершенно не умеют ценить доброту и честность», — вздохнул про себя Гамбит, который до этого украденное никогда в жизни по своей воле не возвращал, да и сейчас делал это вопреки всем своим принципам.
— Сейчас нет, — усмехнулся Гамбит, — но не проблема достать. Смотря сколько ты готов заплатить.
Курт не понял тонкого французского юмора или сделал вид, что не понял. Он сжал крестик в кулаке и вернулся к чтению. Реми заметил, что Вагнер не торопится одевать вновь обретенную ценность, и поймал себя на мысли, что прежде он хорошенько промоет ее с мылом и трижды окропит святой водой, дабы смыть нечестивые прикосновения вора.
— О, mon Dieu! — разворачиваясь с тем, чтобы уйти, протянул Гамбит. — Было бы из-за чего обижаться! Это же совершенно заурядная вещь — есть у каждого второго. Только сегодня видел точно такой же на той ненормальной, которая меня чуть не убила…
Когда он обернулся, чтобы посмотреть на реакцию Вагнера, того уже и след простыл — только брошенная книга переворачивала страницы под собственным весом и, наконец, закрылась, не поддерживаемая ничем. Реми усмехнулся и вышел из комнаты, не забыв тихонько прикрыть за собой дверь. Похоже, в отличие от своей сводной сестры, Курт отлично понимал тонкие намеки.
Гамбит был одним из тех людей, которые никогда не изменяют своему стилю. Сказать правду: «Иди, поговори со своей дочерью. Готов поклясться, ей это сейчас нужно», — было бы слишком просто. К тому же, стоит один раз показать людям, что ты не такая уж и скотина, как они начинают ждать от тебя невесть чего: вежливости, сочувствия, самопожертвования, в конце концов!
Нет, быть честным — чересчур обременительно.
В камере становилось все холоднее: то ли действительно падала температура, то ли ей казалось, потому что все жарче разгорался огонь внутри нее самой. Воистину, самой страшной пыткой всех времен и народов является вынужденное бездействие. Мелисса лежала на жесткой койке лицом к стене и буквально кожей ощущала, как впустую уходит время: главная база «Оружия» в Оклахоме продолжает свою работу, антимутантские движения набирают силу и сторонников, война приближается и шаги ее пока не слышны, но, когда они начнут отдаваться громогласными выстрелами плазменных пушек, будет слишком поздно. Люди уже готовы к войне — она видела это собственными глазами в Небраске. А мутанты слишком разрознены, слишком слабы уже в начале, чтобы надеяться на победу…
Она чуть пошевелилась и придвинулась к стене, чтобы прижаться горячим лбом к холодному камню. Терпение. Только терпение. Выбраться отсюда — раз плюнуть, разорвать наручники и согнуть прутья решетки не составит никакого труда. Но если она сделает это, утратит остатки доверия и никто никогда не станет ее слушать. Сколько бы примеров своей правоты она не привела, Люди Икс будут продолжать верить в свое «мирное сосуществование» и, когда придет время поверить в войну, они снова будут безоружны.
И все повторится сначала.
Девушка зажмурилась, перед глазами снова стали появляться кровавые картины ее последнего дня в будущем. Ни за что. Даже если они все ее возненавидят, даже если ей придется умереть, этот кошмар больше не повторится.
Было бы славно, если бы Бог в самом деле существовал. Можно было бы спросить у него, что делать. Говорят, некоторым он даже отвечает, но такое чаще случается в анекдотах, чем в реальной жизни. Так что придется подумать над этим самой…
Где-то в начале коридора раздался характерный звук телепортации. Мелисса сделала глубокий вдох и не без труда выдохнула.
Нет, Бога точно нет. А если есть, то он редкий гад.
Мелиссе показалось, что Вагнер шел по коридору целую вечность. Во всяком случае, он никогда не передвигался так медленно. Обычно, чтобы попасть из пункта А в пункт Б, ему требовались доли секунды. Наконец, он остановился перед решеткой ее камеры, которая, в принципе, не являлась для него преградой. Девушка не шевелилась. Вряд ли его удастся провести, притворяясь спящей, но посмотреть ему в глаза — все равно, что признать, что она его дочь. Признать это — значит снова ему доверять. Доверять — значит рассказать, как они выбирались по ночам из Академии и направлялись в разные концы города, чтобы прикончить лидеров людского движения, которым от роду на тот момент было не больше десяти лет…
— Мне жаль, — осторожно произнес он. — Твой друг был хорошим человеком.
Мелисса стиснула зубы. Дэниел не «был». Он никогда не существовал. Никогда не закрывал их от пуль, никогда не делился со всеми безвкусным, но драгоценным пайком… Все воспоминания о нем — всего лишь иллюзия, порожденная временной петлей.
Раздался тяжелый вздох. Видимо, Курт понял, что с ним и впредь не собираются разговаривать.
— Я что, был настолько плохим отцом?
«Лучшим, о каком я только могла мечтать».
— И что же я такого сделал, что ты со мной даже ни разу не заговорила?
«Умер».
В отличие от всех остальных, Мелисса собственными глазами видела, как умирали Икс-мены. В том числе Курт Вагнер. Тед, Дэниел и Сайрин слышали, что она говорит, но в глубине души не верили ей. Практически в тот же самый день они обрели своих родителей снова, в лице их более молодых версий. Они могли теперь любить людей, которые их никогда не знали, как людей, которые их вырастили. Фактически, незаслуженно, но также сильно.
И только потеря Мелиссы была необратима. Она не могла видеть в двадцатилетнем Вагнере своего отца, потому что твердо знала, что он мертв и ничто его не вернет. А этот Курт, молодой, еще не тот человек, который ей нужен, и еще долго им не будет.