Чистенький и сияющий мистер Коттедж, одетый в белое, с открытой шеей, босой, вышел из дома навстречу восходящему утопийскому солнцу. Он улыбнулся, потянулся и всей грудью вдохнул ароматный воздух, но тут его лицо вдруг посуровело и напряглось.
Из соседнего домика для ночлега, ярдах в двухстах, появился отец Камертонг. Мистер Коттедж шестым чувством понял, что священник намерен простить ему вчерашнюю ссору или даже первым попросить за нее прощения. Какую роль он изберет: обличителя или жертвы – определялось случайной прихотью. Но в одном можно было не сомневаться: отец Камертонг обязательно испортит жемчужную ясность и блеск утра нудной кашей из личных эмоций и выяснения отношений. Чуть правее и впереди мистер Коттедж увидел ступени, ведущие к озеру. Сделав три широких шага, он сбежал вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки подряд. Возможно, это ему померещилось второпях, но он как будто услышал за спиной голос отца Камертонга:
– Мистер Амбарскре-е-еп!
Удвоив скорость движения и потом удвоив ее еще раз, он перебежал по мосту, перекинутому через оставленную ледником лощину. Сложенный из могучих валунов мост с крышей и легкими, преломляющими свет стеклянными колоннами вел к озеру. Отражаясь от граней колонн, солнечный свет распадался на красные, голубые и золотистые блики. На заросшем синими горечавками пятачке мистер Коттедж чуть не налетел на мистера Руперта Айдакота. На нем был тот же наряд, что и вчера, за исключением серого цилиндра. Мистер Айдакот гулял, заложив руки за спину.
– Привет! – сказал он. – Куда вы так спешите? Мы, кажется, поднялись первыми.
– Я заметил отца Камертонга.
– Это все объясняет. Вы испугались, что вас затащат на службу – заутреню, обедню или что-там у них еще бывает. Мудрое решение. Пусть он один за нас помолится. И за меня тоже.
Не дожидаясь ответа мистера Коттеджа, мистер Айдакот продолжал:
– Хорошо спали? Что вы думаете о реакции этого дедули на мою речь? А? Избитые увертки. Когда нечего сказать, обвиняй адвоката истца. Мол, мы с ним не согласны из чистой вредности.
– О каком дедуле вы говорите?
– О почтенном господине, который выступал после меня.
– О Грунте! Но ведь ему нет еще и сорока.
– Ему семьдесят три года. Он сам потом признался. Здесь долго живут или, вернее, влачат существование. На их взгляд, наша жизнь – судорожные, суматошные конвульсии. Однако, как сказал Теннисон, пять десятков лет Европы лучше, чем века Китая[6]. А? Он уклонился от моих доводов. Здесь, мол, край молочных рек и кисельных берегов. А мы, неблагодарные, потревожили их дрему.
– Я сомневаюсь, что они дремлют.
– Возможно, вас тоже укусила муха социализма. Да-да, я это вижу! Поверьте, перед вами самое полное выражение упадка, какое себе можно только представить. Полнее не бывает. И мы нарушим их дрему, даже не сомневайтесь. Вы еще увидите, что природа с нами заодно, причем настолько, что все остальные будут сильно удивлены.
– Но я не вижу здесь упадка, – возразил мистер Коттедж.
– Нет большего слепца, чем тот, кто не желает видеть. Упадок повсюду. Их дутое розовощекое псевдоздоровье. Как у откормленного скота. Их отношение к Барралонге. Они не знают, что с ним делать. Его даже не арестовали. У них вообще не было арестов последнюю тысячу лет. Лорд Барралонга гоняет по их земле, убивает, калечит, наводит ужас и нарушает порядок, а они только смотрят, вытаращив глаза, как громом пораженные. Просто как громом пораженные. Он носится как сорвавшийся с цепи бешеный пес по миру, населенному одними овцами. Если бы его машина не завалилась набок, он и сейчас бы, наверно, разъезжал, давя на клаксон, рыча мотором и сбивая насмерть любого встречного. Эти люди утратили коллективный инстинкт самосохранения.
– Я теряюсь в догадках.
– Очень удобная позиция – в умеренной дозе. Но когда перестанете теряться в догадках, вы поймете, что я прав. А? Ага, гляньте-ка на террасу. Кажется, лорд Барралонга и его французский приятель собственной персоной? Да, это они. Вышли подышать утренним воздухом. С вашего позволения я подойду к ним перекинуться парой слов. Куда, говорите, пошел отец Камертонг? Я не хочу мешать его ревностным молитвам. Сюда? Тогда я иду направо.
Мистер Айдакот, обернувшись, дружелюбно улыбнулся.
Мистеру Коттеджу попались навстречу два утопийца, занятые садовыми работами. Вооружившись тачками из легкого серебристого металла, они обрезали старые ветки и отцветшие кисти густого кустарника, свисающего с гряды наваленных камней, покрытой пеной алых и темно-красных роз. На садовниках были большие кожаные рукавицы и фартуки, в руках – крючья и ножницы.
Мистер Коттедж никогда прежде не видел роз такого сорта. Воздух был напоен их ароматом. Махровые розы и так высоко в горах? На швейцарском высокогорье он видел сорт с одиночными алыми цветками, но не такое красочное буйство. Цветы выглядели гигантами по сравнению с листьями. По камням змеились и свешивались вниз длинные, колючие, ядовито-алые стебли. Крупные лепестки, как красный снег, мотыльки или капли крови, сыпались на мягкую почву между бурыми осколками скал.
– Вы первые жители Утопии, кого я вижу за работой, – сказал он.
– Это не наша работа, – улыбнулся тот, что стоял ближе: светловолосый голубоглазый юноша в веснушках. – Но раз мы поддержали сохранение этого сорта роз, то должны за ними ухаживать.
– Значит, это ваши цветы?
– Многие думают, что с горными махровыми розами слишком много возни, у них острые шипы, ползучие стебли. Другие считают, что на высокогорье следует выращивать только одиночные сорта, а эта прелесть пусть сама собой вымирает. Вам нравятся наши розы?
– Эти-то? Абсолютно.
– Отлично! Тогда пододвиньте тачку поближе, чтобы собрать мусор. Мы в ответе за то, чтобы эти кусты, достающие почти до воды, вели себя прилично.
– И вы сами должны за ними ухаживать?
– А кто же еще?
– Разве вы не можете кому-нибудь заплатить, чтобы не делать эту работу самим?
– А-а, реликт седой старины! – воскликнул молодой человек. – Ископаемый невежда из варварской вселенной! Вы до сих пор не поняли, что в Утопии нет класса наемных работников? Он прекратил свое существование еще полторы тысячи лет назад или около того. Наемное рабство, сводничество и прочее – ничего этого больше нет. Мы знаем о таких вещах по книгам. Если любишь розы, ты должен сам за ними ухаживать.
– Но вы-то работаете…
– Не за деньги. И не потому, что кому-то чего-то надо или хочется, а он слишком ленив, чтобы служить этому делу или добывать нужное своими силами. Мы работаем как часть разума, часть воли всей Утопии.
– Позвольте спросить: в чем состоит ваша основная работа?
– Я исследую недра нашей планеты. Изучаю химию высоких давлений. А мой друг…
Юноша спросил приятеля, чье смуглое лицо и карие глаза неожиданно появились над цветочной пеной.
– Я занимаюсь пищей, – ответил тот.
– Вы повар?
– Вроде того. В данный момент я забочусь о питании землян. У вас очень интересный и любопытный рацион, но слишком, на мой взгляд, вредный для здоровья. Я планирую ваше питание. Вижу, вы встревожены, однако о вашем завтраке вчера вечером позаботился именно я. – Утопиец взглянул на миниатюрные часы под садовой рукавицей. – Он будет готов примерно через час. Как вам понравился утренний чай?
– Он был превосходен.
– Отлично, – сказал смуглый юноша. – Я старался как мог. Надеюсь, что завтрак понравится вам не меньше. Мне пришлось слетать вчера вечером за двести километров, найти и зарезать свинью, разделать, научиться солить и коптить мясо. В Утопии бекон давно уже не едят. Надеюсь, вам понравится ветчина моего приготовления.
– Для ветчины процесс обработки выглядит чересчур быстрым, – заметил мистер Коттедж. – Мы могли бы обойтись без нее.
– Ваш представитель очень на ней настаивал.
Светловолосый юноша выбрался из кустов и укатил тачку прочь. Мистер Коттедж попрощался, пожелав смуглому молодому человеку доброго утра.
– С чего бы ему быть недобрым? – удивился он.
Тут мистер Коттедж заметил приближавшихся к нему Хека и Геккона. На щеке и ухе Геккона все еще красовался пластырь, лицо излучало настороженность и тревогу. Хек шел, немного приотстав, держась за скулу. Оба были облачены в свой профессиональный наряд: кепи с белым верхом, угловатые кожаные куртки и черные краги. Шоферы не собирались поддаваться местному вольнодумству.
Геккон заговорил, как только приблизился на достаточное расстояние, чтобы его услышали.
– Вы, случаем, не в курсе, мистер, куда эти вырожденцы задвинули наши машины?
– Я слыхал, что ваша полностью разбита.
– «Роллс-ройс»? Как бы не так! Ветровое стекло, крылья, подножки могли пострадать. Мы опрокинулись набок. Надо бы проверить. Я не отключил бензопровод. Карбюратор немного подтекал. Это моя вина. Не поменял вовремя фильтр. Если весь бензин вытечет, где мы его возьмем в этих проклятых райских кущах? Я нигде не видел никаких дорожных знаков. Если я не приведу машину в порядок к тому времени, когда ее прикажет подать лорд Барралонга, мне не поздоровится.
Мистер Коттедж понятия не имел, где могли находиться их автомобили.
– Разве вы сами не ехали на своей машине? – с упреком спросил Геккон.
– Ехал. Но я о ней даже не вспомнил, после того как покинул.
– Любитель, что и говорить, – едко заметил Геккон.
– Увы, я ничем не могу вам помочь. А утопийцев вы не пробовали спросить?
– Нет уж. Нам не нравятся их повадки, – ответил Хек.
– Они не станут ничего скрывать.
– Зато проследят, что мы делаем с машинами. У них небось не каждый день есть шанс заглянуть под капот «роллс-ройса». Не успеешь оглянуться, как они сами на них будут разъезжать. Мне не нравится это место и люди эти тоже не нравятся. Чокнутые, бесстыжие. Его светлость говорит, что здесь много вырожденцев, и мне кажется, что его светлость совершенно прав. Я не ханжа, но разгуливать нагишом – это уж слишком. Узнать бы только, где они прячут наши автомобили.