Мистер Коттедж посмотрел на берег. Чересчур приметной мисс Грей нигде не было видно. Он убежденно сказал:
– Лихнис о ней позаботится.
– Надеюсь. Может, не стоит пока возвращаться.
– За ней присмотрят. Мне, однако, сдается, что группа мисс Грей и лорда Барралонги доставит нам много неприятностей. Жаль, что они проскочили сюда вместе с нами.
– Сесил тоже так думает.
– Естественно, нас всех будут держать вместе и обо всех судить одним чохом.
– Естественно, – эхом отозвалась леди Стелла.
Она некоторое время больше ничего не говорила, между тем было видно, что она еще не все высказала. Мистер Коттедж неторопливо греб.
– Мистер Кортеж, – снова заговорила леди Стелла.
Он опустил весла.
– Мистер Кортеж, вам страшно?
Мистер Коттедж проверил свои ощущения.
– Я был слишком восхищен, чтобы бояться.
Леди Стелла решила сделать признание.
– А мне страшно. Сначала я не боялась: все шло легко и просто. Тем не менее ночью я проснулась, охваченная ужасом.
– Нет, я пока не дошел до такой кондиции. Пока не дошел… Возможно, еще дойду.
Леди Стелла наклонилась вперед и заговорила заговорщицким тоном, наблюдая, какой эффект ее слова произведут на собеседника.
– Сначала я подумала: эти утопийцы простодушные, здоровые люди, артистичные и безобидные. Но это не так, мистер Кортеж. В них есть нечто жесткое и сложное, нечто нам недоступное и непонятное. Им нет до нас дела. Они смотрят на нас безразличным взглядом. Лихнис добра, но остальные не проявляют ни капли доброты. И мы, похоже, доставили им неудобства.
Мистер Коттедж взвесил ее слова в уме.
– Может, и так. Я настолько увлекся восхищенным созерцанием невообразимых красот, что у меня не было времени подумать, какое воздействие на них оказали мы. Вы правы: они как будто заняты своими делами и не очень-то нами интересуются, за исключением тех, кого, по-видимому, отрядили за нами наблюдать и нас изучать. А уж бешеная езда лорда Барралонги, не разбирая дороги, определенно доставила им неудобства.
– Он насмерть задавил человека.
– Я знаю.
Они с минуту сидели молча.
– Есть и другие вещи, – возобновила разговор леди Стелла. – Они думают не так, как мы. Мне кажется, они нас уже презирают. Я кое-что заметила. Вчера вечером у озера – вас с нами не было – Сесил спросил их, какой философии они придерживаются. Он рассказал им о Гегеле, Бергсоне и лорде Холдейне, а также о своем собственном удивительном скептицизме. Открыл им душу, что с ним редко бывает. Мне было очень интересно слушать. Но краем глаза я следила за Грунтом и Львом и убедилась, что они молча, как у них принято, беседуют друг с другом совершенно о других вещах. Они притворялись, что слушают. А когда Фредди Соппли попытался заинтересовать их неогеоргианской поэзией и влиянием войны на литературу, выразив надежду, что у них сочинили что-либо хотя бы наполовину такое же прекрасное, как «Илиада», хотя, как он сам признался, в это не верил, они даже притворяться перестали. Они ему вообще не ответили. Достижения наших умов их совершенно не интересуют.
– В этих областях – да. Они опережают нас на три тысячи лет. Однако мы можем быть им интересны в качестве обучаемых.
– Интересно ли вам будет возить какого-нибудь готтентота по Лондону и объяснять ему что и как, после того как его невежество уже перестало вас забавлять? Может быть, интересно. Но мне кажется, что нам здесь не очень рады и мы им не очень нравимся. Я не знаю, что они с нами сделают, если мы будем слишком уж их допекать. Вот почему мне страшно.
Она опять сменила тему:
– Ночью я вспомнила обезьянок моей сестры миссис Гиббель. Она на них помешана. Мартышки скачут по саду, заскакивают в дом, с ними постоянно что-то случается. Они толком не знают, что им можно, а что нельзя, зверьки страшно озабочены, их то и дело шлепают, выбрасывают за дверь и всячески третируют. Они портят вещи и нервируют гостей. Ведь никогда не знаешь, что может прийти в голову обезьяне. Все их терпеть не могут, кроме, разумеется, моей сестры. Но и она их без конца одергивает: «А ну слезь оттуда, Джако! Не трогай, Сэди!»
Мистер Коттедж рассмеялся.
– Нам это не грозит, леди Стелла. Мы все-таки не обезьянки.
Она посмеялась вместе с ним.
– Возможно, вы правы. Однако ночью мне показалось, что и с нами это может случиться. Мы для них низшие существа. Это следует признать.
Леди Стелла нахмурила брови. На прелестном личике отразилось серьезное напряжение мысли.
– Вы хотя бы представляете себе, насколько мы отрезаны? Вы можете считать меня глупой, мистер Кортеж, но вчера вечером перед сном я села писать письмо сестре, чтобы поделиться с ней событиями, пока они еще свежи в моей памяти. И тут я вдруг поняла, что с таким же успехом могла бы писать письмо Юлию Цезарю.
Мистер Коттедж раньше об этом не задумывался.
– Это не выходит у меня из головы, мистер Кортеж. В Утопии нет ни писем, ни телеграмм, ни газет, ни дорожных расписаний – ничего из того, что для нас важно. Ни одного дорогого нам человека. Мы отрезаны! И я не знаю на какой срок. Совершенно отрезаны. Долго ли они будут нас здесь терпеть?
Мистер Коттедж задумался.
– Вы уверены, что они вообще смогут отправить нас домой? – спросила леди Стелла.
– У них, похоже, есть некоторые сомнения. В то же время это невероятно находчивые люди.
– Сюда так легко было попасть – мы как будто свернули за угол, но на самом деле выпали из своего пространства и времени, причем больше, чем наши покойники. Северный полюс или Центральная Африка на целую вселенную ближе к нашему миру, чем мы. Это трудно себе вообразить. Под здешним солнцем все выглядит ярким и знакомым, но прошлой ночью временами мне хотелось кричать от ужаса.
Леди Стелла замолчала и окинула взглядом берег. Затем понюхала воздух. Мистер Коттедж тоже уловил до боли знакомый, аппетитный запах.
– Да, – констатировал он.
– Это же поджаренный бекон! – пискнула леди Стелла.
– Точно по рецепту мистера Дюжи, – машинально добавил мистер Коттедж и развернул лодку к берегу.
– Поджаренный бекон! Что может лучше успокоить тревогу. Возможно, глупо, что я боялась. Они подают нам знаки! – Леди Стелла помахала в ответ.
– Грита вся в белом, как вы и предсказывали. С ней говорит мистер Соппли, он в какой-то тоге. Где он взял здесь тогу?
Послышался слабый зов.
– Мы едем! – воскликнула леди Стелла и добавила: – Надеюсь, я не показалась вам пессимисткой, однако ночью я чувствовала себя просто ужасно.
Книга втораяКарантин на утесе
Глава 1Эпидемия
На второй день после вторжения маленькой группы землян на Утопию пала тень великой эпидемии. Утопийцы более двадцати столетий не ведали никаких заразных инфекционных заболеваний. Из жизни людей и животных исчезли не только серьезные эпидемии, такие как лихорадка, и всякого рода кожные заболевания, но и мелкие хвори вроде простуды, кашля и гриппа были обузданы и полностью преодолены. Изоляция, контроль над переносчиками и другие меры загнали смертельные микробы в угол, где они неизбежно вымерли.
В результате физиология местных жителей претерпела изменения. Выделения секретов и защитные реакции, позволявшие организму сопротивляться инфекциям, уменьшились. Энергия, уходившая на их выработку, нашла себе другое применение. Организм утопийцев, освободившийся от исключительно защитных функций, стал проще, прямолинейнее и эффективнее. Борьба с инфекционными болезнями принадлежала такому глубокому прошлому, что лишь специалисты, занимавшиеся историей патологий, понимали, как жестоко страдало от них человечество, но даже эти люди не могли себе представить, насколько их племя утратило сопротивляемость инфекциям. Первым об этой потерянной способности противостоять болезням вспомнил мистер Руперт Айдакот. Мистер Коттедж не забыл, как во время их встречи в первое утро в Месте совещаний мистер Айдакот намекал на то, что природа – союзница землян и необъяснимым образом им помогает.
Если превращение человека в источник скверны – это помощь природы, то она, несомненно, была союзницей людей. К исходу второго дня после их прибытия почти у всех, кто вступал в контакт с землянами, за исключением Лихнис, Серпентина и трех-четырех других утопийцев, сохранивших остатки иммунитета предков, начались жар, кашель, боли в горле, ломота в костях и такой упадок сил и подавленность, каких Утопия не знала последние двадцать веков. Первым из обитателей Утопии умер тот самый леопард, обнюхавший мистера Руперта Айдакота возле дороги. Труп животного, умершего без видимых причин, обнаружили на утро второго дня после прибытия землян. После обеда внезапно заболела и умерла одна из девушек, помогавших леди Стелле распаковывать вещи.
Утопия оказалась еще менее подготовленной к земным микробам, чем к факту появления их переносчиков. Чудовищное многообразие обычных и инфекционных больниц, врачей, аптек и так далее, существовавшее в Последнюю эпоху Смятения, давным-давно изгладилось в памяти утопийцев. В Утопии существовали хирургические пункты для помощи пострадавшим от несчастных случаев, служба контроля здоровья самых маленьких и места ухода за престарелыми, но не сохранилось даже следов санитарно-гигиенической службы, боровшейся с болезнями. Неожиданно разум утопийцев заново столкнулся с ворохом давным-давно решенных и забытых проблем, им пришлось импровизировать, создавая аппаратуру и пункты дезинфекции и лечения, возрождая навыки борьбы с болезнями, характерные для эпохи, закончившейся две тысячи лет назад. В некотором смысле эта борьба сохранила для Утопии кое-какие непреходящие преимущества. Почти все насекомые – переносчики заболеваний были истреблены. Крысы, мыши и мелкие вредные пернатые не преодолели санитарный рубеж. Это существенно ограничивало распространение заразных болезней и способы их передачи. Земляне были способны передавать только те заболевания, которые распространялись на короткое расстояние с выдыхаемым воздухом или при физическом контакте. Хотя никто из них не проявлял симптомов заболевания, быстро выяснилось, что кто-то привез во вселенную Утопии корь, а трое или четверо – не до конца залеченный грипп. Сами обладая крепким иммунитетом, земляне распространяли вокруг себя две эпидемии сразу; их жертвы, кашляя, чихая, целуясь и перешептываясь, разнесли заразу по всей планете. Утопийцы только к исходу второго дня после вторжения землян сообразили, что происходит, и принялись бороться с этим рецидивом варварской эпохи.