неядка, другая – неумеха. Разве можно по ним судить обо всех женщинах Земли?
Для Утопии земляне не придумали ничего лучше, как побыстрее вернуть ее обратно в состояние насилия, порабощения, жестокости и бесчинств эпохи Смятения, в которой жили сами. Они попытались захватить в заложники хаоса Серпентина, большого ученого, и Кедра, целителя, а когда это им не удалось, убили или попытались убить.
Они тщатся вернуть Утопию к состоянию Земли, но если бы не их глупость, злоба и малодушие, Земля сама была бы сейчас Утопией. Да, старая Земля была бы сейчас Утопией, цветущим садом, славным земным раем, вот только сад втоптали в грязь и разорили айдакоты, хамлоу, барралонги, гекконы, дюпоны и им подобные. Их дурацкому суетливому топтанию сейчас, похоже, во всем мире нет никаких преград, кроме скулежа мистеров стонов, робкого осуждения мистеров дюжи и бесконечных, бесплодных возражений таких людей, как он сам, да еще нескольких писателей и учителей, чьи усилия не оставляют заметного следа.
Мысли мистера Коттеджа вновь вернулись к старому другу, школьному инспектору и автору учебников, который так много и упорно работал, а надорвавшись, так бесславно умер. Он всю жизнь трудился во имя Утопии. Быть может, на Земле работают еще многие сотни или даже тысячи таких «утопийцев»? Каким чудом они еще держатся?
– Если бы я мог отправить им весточку, – сказал мистер Коттедж, – подбодрить их.
Хотя сам он умрет от голода, как провалившееся в ловчую яму животное, Утопия побеждала и будет побеждать. Рвачи и задиры, гонители и патриоты, линчеватели и ниспровергатели и вся прочая близорукая, одержимая насилием людская пена сбилась в кучу и катится навстречу окончательному поражению. Они не ведают в жизни истинного счастья и только спешат от одной бури эмоций к другой, от одного удовольствия к другому. Все их затеи и успехи, войны, слава ярко вспыхивают и гаснут. И только правда, истина, чистый идеал растет год за годом, медленно и неостановимо, как растут алмазы во мраке под давлением земной толщи или как занимается заря среди угасающих свеч затянувшейся ночной оргии.
Какой конец уготован ничтожным людишкам наверху? Их жизнь еще больше висит на волоске, чем его собственная, ибо он мог еще пролежать, постепенно теряя силы от голода, не одну неделю, прежде чем в разуме погаснет последняя искра. Они же открыто выступили против могущества и мудрости Утопии, и в эту минуту организованная сила Утопии, вероятно, уже смыкалась вокруг них со всех сторон. И все же он ощущал легкие угрызения совести из-за того, что выдал засаду Айдакота. Острая уверенность в том, что Земля могла взять верх над Утопией, если позволить Айдакоту захватить заложников, которую мистер Коттедж почувствовал в тот момент, теперь вызывала лишь улыбку. Именно эта убежденность подтолкнула его к необдуманным действиям, как если бы своим слабым окриком он мог в одиночку предотвратить чудовищную катастрофу. А если бы его не оказалось на месте? Или он подчинился бы застарелой привычке поддерживать своих и та заставила бы его встать в их ряды? Что тогда?
Вспомнив, как Кедр отшвырнул Соппли словно комнатную собачонку, а также рост и фигуру Серпентина, мистер Коттедж усомнился, что земляне справились бы с этими двумя даже на лестнице под аркой. Им пришлось бы воспользоваться револьверами, что они, впрочем, сделали еще на склоне, и вместо двух заложников Айдакоту достались бы два мертвых тела.
Как невыразимо глуп весь этот план! Однако он был не глупее того, как себя вели Айдакот, Дюжи и прочие государственные деятели Земли в последние несколько лет. Временами, когда мир корчился в агонии великой войны, казалось, что Земля приближается к Утопии. Сквозь черные тучи и дым этих роковых лет светил огонек странной надежды, посул преображения мира. Но националисты, толстосумы, попы и патриоты всех мастей уничтожили эту надежду. Они сделали ставку на старую отраву, старую чуму, на слабость духа цивилизованного человека. Пересчитав оружие, они вновь принялись устраивать засады и усадили женщин за шитье флагов раздора.
Им удалось убить надежду, но только на время, ибо надежда, спасительница человечества, способна возрождаться, как феникс.
– Утопия победит, – уверенно произнес мистер Коттедж, сел и стал прислушиваться к звуку, раздававшемуся уже некоторое время, но прежде не привлекавшему его внимание, низкому рокоту где-то наверху, в скалах, словно там работала какая-то гигантская машина. Звук усилился, затем снова стал тише и почти пропал.
Мысли мистера Коттеджа вернулись к его спутникам. Не слишком ли они сейчас напуганы и растеряны? Ему особенно хотелось, чтобы какое-нибудь событие ободрило леди Стеллу. К его тревоге о ней примешивалась ласковая симпатия. Остальные могут сохранять свой драчливый настрой хоть до самого конца. Наверно, пыжатся сейчас, выполняя очередной нелепый и отчаянно оптимистический проект обороны Айдакота. Кроме, конечно, мистера Дюжи, который и пальцем не пошевелит в уверенности, что всегда найдется какой-нибудь джентльменский выход. А если не найдется, тоже не беда. Камертонг и, возможно, Соппли ударятся в религию, других это будет немного раздражать, но для леди Стеллы и мисс Гриты Грей религия может сыграть роль своего рода умственного опиума. Ну а Хеку будет достаточно вина в подвале…
Они будут следовать законам своего естества, делать то, что от них требуют природа и привычки. Что им еще остается?
Мистер Коттедж погрузился в пучину метафизики.
Он поймал себя на том, что смотрит на часы. Двадцать минут первого. То ли он теперь чаще смотрел на часы, то ли время текло медленнее. Как быть: завести их или дать остановиться? Голод уже основательно давал о себе знать. Конечно, это пока еще не настоящий голод – просто воображение разыгралось.
Глава 4Конец карантина на утесе
Мистер Коттедж медленно, неохотно пробуждался ото сна, в котором видел себя на кухне. Он был Сойером, знаменитым шеф-поваром Реформ-клуба, занятым изобретением и дегустацией новых блюд. В то же время благодаря порядкам в краю сновидений он был не только Сойером, но и одним страшно умным утопийским биологом, а сверх того Господом Вседержителем, поэтому мог выдумывать не только новые блюда, но и новые виды овощей и мяса для их приготовления. В особенности его заинтересовали куры породы «шатобриан», чье мясо сочетало в себе сочность стейка и тонкий вкус куриной грудки. Он собирался нафаршировать ее смесью из вишневого перца, лука и грибов, вот только грибы были какие-то не такие. Грибы – он их попробовал – требовалось немного подправить. В сон вторгся помощник повара, много помощников, все были нагими, как утопийцы, помощники принесли кур из кладовки и заявили, что куры несвежие: мол, они поднялись и поднимутся еще выше. В подтверждение своих слов один из помощников воздел руки с куриной тушкой над головой и начал карабкаться вверх по стене кухни, на удивление напоминавшей скалу, причем стены эти находились очень близко друг от друга. Фигуры помощников потемнели, превратились в черные контуры на фоне сверкающего пара, валившего от чана с кипящим супом. Суп кипел, но в то же время и суп, и пар оставались холодными.
Мистер Коттедж проснулся.
Вместо сверкающего пара он увидел ярко освещенный лунным светом туман, заполнивший все ущелье. На фоне тумана выделялись фигуры двух утопийцев.
Откуда им здесь взяться?
Разум метался между сном и реальностью. Мистер Коттедж с напряженным вниманием посмотрел наверх. Фигуры двигались плавно, однако его, несмотря на близкое расстояние, никто не замечал. Скалолазы уже закрепили где-то наверху тонкую веревочную лестницу, но как они это сделали, он не мог взять в толк. Один все еще стоял на уступе, второй покачивался над расселиной, ухватившись за канат и упираясь ногами в стену. Над краем карниза появилась голова третьего. Эта голова тоже покачивалась из стороны в сторону. Видимо, ее обладатель поднимался по второй веревочной лестнице. Между утопийцами шел безмолвный разговор. Разум мистера Коттеджа уловил мысль третьего: он со спутниками взобрался достаточно высоко, но верхний настаивал на том, чтобы подняться еще выше. Через пару секунд они пришли к единому мнению.
Верхний скалолаз резко подтянулся, качнулся и пропал из поля зрения мистера Коттеджа. Его спутники последовали за ним и один за другим пропали из виду, ничего не оставив после себя, кроме дергавшейся веревочной лестницы и каната, который они, похоже, подтягивали за собой на вершину скалы.
Мистер Коттедж расслабил онемевшие мышцы. Он беззвучно зевнул, потянулся, расправляя затекшие члены, осторожно встал и выглянул из своего закутка. Утопийцы, как видно, добрались до верхнего карниза и чем-то были там заняты. Свободно болтавшийся канат натянулся. Они что-то поднимали снизу. Это был большой тюк: возможно, какие-нибудь инструменты или оружие, обернутые непонятным материалом, чтобы заглушить звуки ударов о камни. Тюк появился у него перед носом, покрутился немного на месте и затем, подчиняясь новому рывку, резко взмыл вверх. На некоторое время установилась тишина.
Мистер Коттедж услышал металлический звон и глухое постукивание: «тук-тук-тук». Мимо пролетел свободный конец каната, по-видимому, отпущенного с блока, заставив его отскочить назад. Сверху послышались звуки, напоминавшие работу напильником, в пропасть посыпалась каменная крошка.
Мистер Коттедж не знал, что делать: боялся окликнуть утопийцев и выдать себя. После убийства Серпентина у него не было уверенности, как местные жители поступят, обнаружив прячущегося в темном углу землянина.
Он осмотрел веревочную лестницу, по которой скалолазы поднялись на его уступ. Ее удерживал на месте длинный штырь, вбитый в стену расселины. Возможно, штырем выстрелили снизу, пока он спал. Лестница состояла из колец, примерно через каждые два фута скрепленных веревками. Она выглядела такой хлипкой, что мистер Коттедж усомнился бы в ее способности выдержать человека, если бы своими глазами не видел, как по ней поднимался утопиец. Ему пришло в голову, что он мог бы спуститься и рискнуть предать себя в руки хозяев Утопии, если застанет их внизу. Появиться перед тремя наверху можно было только резко и неожиданно, что скорее всего вызвало бы у них неблагоприятную реакцию, но если спуститься медленно, утопийцы, находящиеся внизу, смогут вовремя его заметить и решить, что с ним делать. Кроме того, ему не терпелось поскорее покинуть свое убогое убежище.