Любой утопиец имел право свободно обсуждать и критиковать что угодно при условии, что он не будет – прямо или косвенно – лгать. Степень уважения или неуважения высказываний никто не контролировал. Человек мог выдвигать любые, даже самые крамольные идеи, имел право выражать свои мысли в прозе или в стихах, а также в любом литературном жанре или в виде рисунков и карикатур. Главное – не лгать, это было единственным жестким правилом для выражения несогласия. Человек мог потребовать, чтобы сказанное им было опубликовано и разослано в новостные центры. А будут ли его читать, зависело от предпочтений самих читателей. Если прочитанное им нравилось, читатели нередко забирали с собой личную копию. В библиотеке Хрусталика имелись восхитительные научно-фантастические романы о покорении космоса. Мальчишки буквально проглатывали такие книги объемом в тридцать – сорок страниц, напечатанные на прекрасной бумаге, которую, по словам юноши, делали из льна и некоторых пород тростника. Библиотеки следили за чтением и выдачей книг и газет, вовремя пополняя фонды новыми экземплярами. Горы невостребованных книг сокращали до одного-двух экземпляров, а остальные отправляли для переработки на целлюлозные фабрики. Тем не менее многие поэты, философы и романисты, чьи идеи не вызвали широкого отклика, пользовались уважением, и память о них сохраняли немногие, но преданные почитатели.
– Кое-что мне по-прежнему непонятно, – сказал мистер Коттедж. – Я не увидел в вашем мире монет или чего-либо напоминающего деньги. Судя по всем внешним признакам, вы построили коммунизм – формацию, описанную в популярной на Земле книге Уильяма Морриса под названием «Вести ниоткуда». Эта книга – милая мечта о несбыточном. У автора все работают исключительно из любви к труду, а получают по своим потребностям. Однако я никогда не верил в коммунизм, потому что вижу не хуже вас природную свирепость и алчность невежественного человека. В служении обществу есть своя прелесть, но когда старания остаются без ответа, природа человека не позволяет ему испытывать радость в полной мере. В человеке потребность в справедливости по отношению к нему самому развита сильнее желания служить другим. В Утопии, очевидно, сумели найти некий баланс между личным вкладом человека и тем, что он портит или потребляет. Как вы умудрились его найти?
Хрусталик задумался.
– В Утопии во время эпохи Смятения тоже были коммунисты. В некоторых частях планеты они попытались резко, в декретном порядке отменить деньги, вызвав повальное расстройство экономики, нужду и прозябание. Прямой переход к коммунизму обернулся трагедией. И все-таки сегодняшняя Утопия практически коммунистическое общество. Я никогда не держал в руках монет, кроме как из любопытства.
В Утопии, как и на Земле, объяснил Хрусталик, деньги явились великим открытием, средством к достижению свободы. До появления денег весь обмен услуг между людьми осуществлялся в форме рабовладения или бартера. Вся жизнь была рабством с крайне узким выбором возможностей. Деньги предоставили работнику свободу выбора. Прошло больше трех тысяч лет, прежде чем Утопия смогла полностью использовать потенциал денег. Идея денег допускала множество извращений и подвохов. На пути к экономическому благоразумию Утопия много веков преодолевала бурное море долгов и кредита, фальшивомонетничества и обесценивания валют, безудержного ростовщичества и всякого рода спекуляций и злоупотреблений. В области денег, как ни в какой другой важной для человека сфере, всяческие пройдохи злостно, коварно злоупотребляли нуждой ближнего в своих интересах. Утопия некогда тащила на себе, как сейчас тащит Земля, ораву паразитов, спекулянтов, барыг, азартных игроков и охочих до халявы шейлоков, извлекавших из слабостей денежной системы мыслимые и немыслимые выгоды. Планете потребовались целые века, чтобы оздоровить экономику. И только когда в Утопии взошли ростки полного единства, когда статистика начала точно учитывать мировые ресурсы и мировое производство, общество наконец смогло дать отдельному работнику уверенность в деньгах, сохраняющих свою ценность как средство эквивалентного обмена сегодня, завтра и в любое другое время. По мере укрепления мира и социальной стабильности на всей планете процентные ставки, эта мера страха и неуверенности в завтрашнем дне, практически сошли на нет. Банки в итоге стали служить людям, потому что банкиры перестали получать личную прибыль.
– Класс рантье, – закончил объяснения Хрусталик, – не является неизменным элементом какого-либо общества. Этот класс – признак фазового перехода от периода нестабильности и высоких процентных ставок к периоду полного благополучия и отсутствия нужды в кредитном проценте. Он как тьма перед рассветом.
Мистер Коттедж не сразу поверил и долго переваривал сказанное. Он задал несколько наводящих вопросов, чтобы убедиться, понимает ли молодежь Утопии, что такое класс рантье, в чем состоит его нравственная и умственная ограниченность, а также ту роль, которую он сыграл в развитии идей гуманизма как класс независимых мыслителей.
– Жизнь не терпит существования независимых классов, – ответил Хрусталик, словно повторяя аксиому. – Человек либо работает, либо грабит других. Мы избавились от грабежа.
Мальчик, придерживаясь учебников, объяснил, как произошла постепенная отмена денег. Она явилась следствием всеобщего прогресса организации экономической системы и замены конкуренции коллективными предприятиями, а продажи штучного товара – оптовым снабжением. В прошлом деньги переходили из рук в руки в процессе любой мелкой сделки и в обмен на любую услугу. Человек платил наличными, когда ему требовались газета, спички, букет цветов или билет на городской транспорт. Все носили в карманах мелочь и платили монетками на каждом шагу. Экономическая наука, продвинувшись вперед, изыскала способы оплаты по принципу членства в клубе или подписки. Люди стали покупать проездные на все виды транспорта сроком на год, десять лет или пожизненно. Государство переняло опыт клубов и отелей и начало предоставлять спички, газеты, канцелярские принадлежности и транспорт за фиксированную ежегодную плату. Система распространилась с мелких расходов на важные и насущные стороны жизни: жилье, питание и даже одежду. Государственная почтовая система, имея сведения о местонахождении каждого гражданина Утопии, сумела в сочетании с общественной банковской системой гарантировать кредит в любой точке мира. Люди перестали получать за свой труд наличные деньги. Различные учреждения сферы услуг, а также здравоохранения, образования и научной деятельности начисляли каждому человеку кредит в общественном банке под его заработки и потом снимали плату за предоставленные услуги из поступлений.
– Кое-что из этого существует на Земле уже сегодня, – сказал мистер Коттедж. – Мы пользуемся наличными только в крайних случаях. Огромная часть деловых операций построена на взаимных бухгалтерских зачетах.
Несколько веков единства и энергичности позволили Утопии полностью взять под контроль источники природной энергии планеты, и теперь это наследие было доступно каждому новому гражданину. Хрусталику по факту рождения выделили сумму, достаточную для получения образования и безбедной жизни, пока ему не исполнится двадцать четыре года или двадцать пять лет. Предполагалось, что к этому возрасту он выберет себе какое-нибудь занятие и начнет пополнять свой счет.
– А если этого не произойдет? – спросил мистер Коттедж.
– Так не бывает.
– Ну а если?
– Такому человеку будет очень неуютно и неудобно жить. Я ни разу не слышал о подобном. Наверно, о нем бы много писали и говорили. С таким человеком работали бы психологи. Занятие должен иметь каждый.
– Допустим, что в Утопии для него не нашлось занятия?
Хрусталик не мог представить себе такую ситуацию.
– Занятие всегда найдется.
– Но ведь в прошлом у вас существовала безработица?
– Она была атрибутом эпохи Смятения. Гипертрофированная долговая кабала поразила и парализовала весь мир. Люди сидели без работы, но в то же время не хватало жилья, еды, одежды. То есть безработица и дефицит существовали одновременно. Просто невероятно.
– У вас каждый получает за свой труд примерно одинаковую зарплату?
– Энергичным и творческим людям часто выдают гранты покрупнее, особенно когда им требуется привлечь других людей или природные ресурсы. Люди искусства могут разбогатеть, если их творчество пользуется успехом.
– А золотые цепочки, как у вас, тоже приходится покупать?
– Да, у ювелира в его магазине. Мне ее мама купила.
– Значит, у вас есть магазины?
– Вы их увидите. Люди ходят туда посмотреть на новые интересные вещи.
– Если художник получает много денег, на что он может их потратить?
– На время и материалы, чтобы оставить миру поразительное по красоте творение. Или на помощь другим художникам. Да на что угодно; главное – чтобы это воспитывало в наших гражданах понимание прекрасного. А может просто бездельничать. Утопия не пропадет, если он решит больше не работать.
– Кедр и Лев, – сказал мистер Коттедж, – объяснили моим соотечественникам, что ваше правительство как бы разбито на части и распределено между людьми, обладающими специальными познаниями в соответствующих областях. Баланс интересов, как мы поняли, поддерживают те, кто изучал общую психологию и педагогику. Поначалу наш земной разум не мог взять в толк, почему у вас никто нигде не претендует на всезнайство и практическое всевластие, на, так сказать, суверенное правление одного лица или органа, чье решение являлось бы законом для других. Мистер Дюжи и мистер Айдакот считали такую вещь совершенно необходимой, да и я – с некоторыми оговорками тоже. Они все время гадали, кто же у вас принимает решения. Оба рассчитывали, что их представят президенту или верховному совету Утопии. Я вижу, что отсутствие чего-либо подобного воспринимается вами как совершенно нормальное явление и что любой вопрос должен передаваться естественным образом тому, кто в нем разбирается лучше всего.