Лихнис заводила разговоры о сыновьях мистера Коттеджа, очевидно, из зависти, потому что потеряла своих собственных детей, но этим только лишний раз напоминала об отсталости земной системы образования и ограниченности перспектив развития для его мальчиков, чья жизнь была бы в Утопии намного прочнее, чище и счастливее. Мистер Коттедж рискнул бы утопить сыновей хоть десять раз, лишь бы спасти их от участи клерков и подневольных работников. Теперь он ощущал, что не сделал для них всего, что мог бы сделать, даже если мерить земными мерками. Он пустил слишком многое в их и своей жизни, а также в жизни жены на самотек, о чем теперь горько сожалел. Если бы он мог начать все сначала, то, как ему казалось, позаботился бы о том, чтобы сыновья более живо интересовались политикой и наукой, не позволил бы им увязнуть в пустяках мещанской жизни: теннисных матчах, любительских постановках, глупом волокитстве и прочем. Его мальчики, как он считал, в сущности, были хорошими ребятами, он лишь зря передоверил их матери, а на мать махнул рукой, вместо того чтобы отстаивать в спорах с ней собственные идеи. Их семья влачила мелочную жизнь в тени, отбрасываемой великой катастрофой, не имея ни от нее, ни от того, что последует за ней, никакой защиты. Его сыновья жили в мире вялой расточительности и застарелой неудовлетворенности. И вся его жизнь тоже протекала вяло и расточительно.
Мистера Коттеджа начали преследовать картины жизни в Сиденхеме.
– Я все на свете критиковал, но ничего не пытался изменить, – говорил он. – Я был не лучше мистера Стона. Какой от меня прок: что здесь, что на Земле? Правда, на Земле мы все расточители.
Он избегал Лихнис пару дней и в одиночестве бродил по долине. Зашел в большой читальный зал, полистал книги, которые не мог прочесть. Постоял в мастерской скульптора, наблюдая, как тот отливает из золота прекрасную статуэтку обнаженной девушки много лучше любых земных поделок и недовольный своим творением отправляет обратно на переплавку. Посмотрел, как строители возводят здание, на полевые работы, на шахту, вырубленную в склоне холма, увидел, как там в глубине что-то сверкало и загадочно мерцало (ему не разрешили подойти ближе). Он начал ощущать себя как смышленый пес в кругу людей, но пес, не имеющий ни хозяина, ни инстинктов, скрашивающих собачью участь. Утопийцы занимались своими дневными делами. Проходя мимо, они улыбались, вызывая у него нестерпимую зависть. Они знали, что делать, были на своем месте. Вечерами местные жители гуляли по двое или по трое, дружески общались, иногда пели. Порой мистеру Коттеджу попадались влюбленные парочки, светлые, улыбчивые лица тянулись друг к другу, в такие минуты неосуществимые желания превращали его одиночество в невыносимую пытку, ибо, как бы он ни старался вытеснить свои желания за рамки сознания, ему страстно хотелось любить и быть любимым. Понимание, что никому из этих людей не придет в голову сблизиться с ним телом или душой, унижало его еще больше, чем ощущение собственной бесполезности. Очарование местных девушек и женщин, бросавших на него любопытствующие взгляды или проходивших мимо со спокойным равнодушием, перемалывало в пыль остатки его самоуважения, делая окружающий мир совершенно невыносимым. Не говоря ни слова и сами того не ведая, эти богини Утопии наносили ему жесточайшее оскорбление – оскорбление демонстрацией его кастовой и расовой неполноценности. Он не мог заставить себя не думать о любви в месте, где, казалось, у каждого человека был свой любимый и своя любимая. Увы, в Утопии любовь оставалась для него фантастической, несбыточной мечтой.
Однажды ночью, когда он лежал без сна, бесконечно растревоженный этими мыслями, ему пришла в голову идея, как он мог бы восстановить уважение к себе и получить нечто вроде гражданства Утопии.
Более того, как сделать, чтобы о нем помнили и отзывались с интересом и симпатией.
Глава 3Землянин приносит пользу
После долгого наведения справок мистер Коттедж обратился к человеку по имени Златосвет. Этот утопиец был, вероятно, очень стар: вокруг глаз и на благородном лбу залегли глубокие морщины, в рыжей бороде просвечивали седые пряди, под нависшими бровями мелькал юркий взгляд карих глаз. Немного поредевшие волосы ниспадали назад львиной гривой, но потеряли свой медный оттенок. Златосвет сидел за столом с бумагами и делал пометки в рукописях. Он улыбнулся мистеру Коттеджу, потому что ждал его прихода, и указал на стул крепкой рукой в веснушках. Потом, продолжая улыбаться, подождал, когда гость заговорит первым.
– Этот мир – торжество стремления человеческого ума к порядку и красоте, – начал мистер Коттедж. – Но в нем нет места для бесполезной души. Все довольны и чем-нибудь заняты. Все, кроме меня. Мне нигде не находится места. У меня нет никакого дела. И нет ни одного близкого человека.
Златосвет повел головой в знак того, что понял.
– Землянину с его нехваткой опыта у вас трудно найти себе место, привычную работу или привычные отношения. Землянин для вас чужой. Но не иметь никакого места еще труднее. Мне говорили о новой работе, о которой вы больше всех знаете; более того, вы ее главное звено и координатор, и мне показалось, что я тоже мог бы принести какую-никакую пользу, причем не меньшую, чем любой утопиец. Если это правда, я к вашим услугам. Может быть, вам пригодится человек, готовый рискнуть жизнью, чтобы отправиться в опасное место и тем послужить Утопии, и кому не обязательно обладать навыками и знаниями, красотой или физической силой?
Мистер Коттедж замолчал.
Златосвет подтвердил, что прекрасно понял направление мыслей гостя.
Мистер Коттедж терпеливо сидел, дожидаясь, когда Златосвет закончит размышления.
Вскоре слова и фразы Златосвета зазвучали прямо в уме мистера Коттеджа.
Златосвет спросил, понимает ли мистер Коттедж размах или границы великих открытий, которые сейчас совершаются в Утопии. На планете, сказал он, наступил период мощного интеллектуального прорыва. Новые возможности захватили воображение народа, и вполне понятно, что отсталый, растерянный землянин неизбежно ощущает ущемленность и неудобство перед лицом колоссальной, непонятной деятельности, которая вот-вот начнется. Более того, многие жители Утопии, отставшие в своем развитии, чувствуют такую же растерянность. Многие века философы и исследователи Утопии критиковали, пересматривали и перестраивали прежние интуитивные традиционные концепции пространства и времени, формы и сущности, и теперь новое мышление быстро обретает простоту и четкость, принося плоды в самых неожиданных прикладных областях. Кажущаяся недосягаемость космоса исчезает на глазах странным и ошеломляющим образом, но исчезает. Появилась теоретическая возможность – и она быстро превращается в возможность практическую – перенестись с планеты Утопия, от которой люди до сих пор не могли оторваться, в другие точки местной вселенной, на другие планеты и далекие звезды. Такова суть настоящего момента.
– Мне трудно это себе представить, – признался мистер Коттедж.
– Вы не в силах это себе представить, – добродушно согласился Златосвет, – но это правда. Всего сто лет назад мы о таком и не мечтали.
– Вы намерены попасть туда через эдакий черный ход в другом измерении?
Златосвет взвесил предположение в уме.
Образ несколько карикатурный, сказал он, но для землянина вполне подходящий. Он передает некоторые аспекты открытий, но в на самом деле они еще более поразительны.
– Жизнь на этой планете вышла на новый, потрясающий этап. Мы давным-давно разгадали загадку счастья на этой планете. Наша жизнь хороша. Ведь она вам тоже нравится? Этот мир будет нашим оплотом и жилищем еще по меньшей мере тысячу лет. Но ветер новых приключений уже подул. Вся планета ощущает себя кочевниками, сворачивающими зимнее становище перед наступлением весны.
Златосвет наклонился над бумагами в сторону мистера Коттеджа, выставил палец и заговорил вслух, как если бы хотел, чтобы его лучше поняли. Мистеру Коттеджу показалось, что каждое произнесенное собеседником слово автоматически превращается в английское. Как бы то ни было, он все понимал.
– Столкновение Утопии с Землей очень любопытное явление, но для истории оно лишь незначительный, случайный эпизод. Я хочу, чтобы вы это хорошо поняли. Земля и Утопия всего лишь две вселенные среди огромного числа вселенных гравитационно-темпорального типа внутри бесконечного Божьего множества. Они во всем похожи, но отнюдь не идентичны. Ваша и наша планеты оказались, так сказать, по соседству, но они движутся не с одинаковой скоростью и не в одном параллельном направлении. Они снова разойдутся в стороны, каждая навстречу своей собственной судьбе. Когда Садд и Прудди проводили свой эксперимент, вероятность наткнуться на что-либо в вашей вселенной была бесконечно мала. Они решили ее проигнорировать и попросту развернули часть нашей материи в другое измерение, чтобы потом повернуть ее обратно. Так что вы попали к нам к такой же неожиданности для нас, как и для себя самих. Но для нас важность этого открытия ограничена нашей планетой и не затрагивает вашу. Мы не собираемся вторгаться в вашу вселенную, но и вас к себе больше не пустим. Вы слишком похожи на нас, слишком увязли в негативе, проблемах, болезнях, слишком заразны, мы не сможем вам помочь, потому что мы не боги, а люди.
Мистер Коттедж молча кивнул.
– Что могут утопийцы дать обитателям Земли? У нас нет большой склонности поучать других взрослых людей или властвовать над ними. Эту привычку вытравили из нас многовековые равенство и свободное сотрудничество. К тому же вас слишком много, чтобы вас учить, причем большинство выросло на дурных привычках и упорствует в них. Нам бы постоянно мешали проявления вашей глупости, ваши склоки, зависть и традиции, ваши флаги и религии, въевшаяся в плоть и кровь злоба, подавленные инстинкты – все это на каждом шагу вставляло бы палки в колеса всех наших начинаний. Мы бы начали вести себя нетерпеливо, предвзято, заносчиво. Вы слишком похожи на нас, чтобы прощать вам недостатки. Нам было бы трудно постоянно держать в уме оправдания вашего хамства. В Утопии мы давно сделали вывод, что ни один народ не может быть настолько выше, умнее и сильнее, чтобы думать и решать за другой народ. Возможно, на Земле по мере роста контактов между вашими народами вы сами скоро придете к такому же заключению. Это тем более верно для отношений между Утопией и Землей. Судя по тому, что мне известно о невежестве и упрямстве землян, мне ясно, что наши люди будут вас презирать, а ведь презрительное отношение – главная причина предвзятости. Дело может дойти до того, что мы вас уничтожим. Зачем допускать такую вероятность? Нам следует оставить вас в покое. В отношении вас мы не можем быть уверены в своих действиях. Поверьте, это единственный разумный выход для нас.