Он опять подошел к парапету, поставил ногу на скамью, а локти – на колено, уткнул подбородок в кулак, не в силах оторвать взгляд от мира, который скоро покинет.
– Мы могли бы справиться.
В это мгновение мистер Коттедж осознал, что он теперь душой и телом принадлежит революции, великой революции, которая уже занимается на Земле. Она будет продолжаться, не угаснет, не прекратится, пока Земля не станет единым градом, градом победившей Утопии. Он четко понял, что революция – это жизнь, а все остальные формы существования лишь сделка со смертью. И потому, что эта мысль четко выкристаллизовалась в его голове, он немедленно почувствовал, что она вскоре выкристаллизуется в головах многих других сотен тысяч землян, чей разум настроен на волну Утопии.
Он выпрямился и опять принялся расхаживать, заявив:
– Мы справимся.
Мышление землян едва проснулось, чтобы охватить задачу и возможности, стоящие перед человечеством. Вся его история до наших дней была не более чем сонными телодвижениями, накоплением недовольства, бунтом против ограниченности жизни, бестолковым протестом фантазеров-неудачников. Все конфликты, восстания и революции, происходившие на Земле, лишь смутная прелюдия грядущей великой революции. Мистер Коттедж отправился в свой невероятный отпуск в состоянии подавленности: земные дела казались ему совершенно запутанными и безнадежными, – но теперь, увидев Утопию воочию, восстановив душевное здоровье, вполне отчетливо различал, что люди на Земле на ощупь продвигаются вперед – неудача за неудачей – к первому акту последней революции. Он вдруг увидел, как его современники избавляются от лжи монархий, религиозных и моральных догм в борьбе за открытое самоуважение, чистоту тела и разума. Они борются во имя международной филантропии и освобождения экономической жизни общества от притворства, вранья и жульничества. Всякая борьба проходит через периоды растерянности, отступлений и поражений, однако, если смотреть со спокойных высот Утопии, виден эффект неуклонного движения вперед.
Да, бывают неудачи и промахи, потому что силы революции пока еще действуют в потемках. Мистер Коттедж при жизни стал свидетелем великой попытки социалистического движения создать государство нового типа и ее не менее великого провала. Социализм был евангелием его отрочества. Мистер Коттедж разделял надежды социалистов, их сомнения и ожесточенную междоусобную борьбу. Он наблюдал, как движение теряет очарование и костенеет, зажатое в узкие рамки марксистской доктрины. Видел, как оно жертвует конструктивностью в угоду воинственности. Пример России показал его способность к разрушению устоев и одновременно немощь в планировании и созидании. Как и любого либерала во всем мире, мистера Коттеджа бросали в оторопь самонадеянность большевиков и крушение их представлений. Временами казалось, что очевидный крах великого творческого порыва есть, по сути, победа реакции, что поражение опять оживило все увертки, мошенничество, коррупцию, привычную безалаберность и чужое влияние, ущемляющие и калечащие жизнь человека. Но теперь, глядя с высоты Утопии, он понимал: феникс революции обратился в пепел, чтобы вновь возродиться. В то время как старого учителя ведут на эшафот, молодежь зачитывается его трудами. Революции набирают силу и выдыхаются, но великая революция грядет неостановимо и неотвратимо. Она уже близко, и в оставшееся время он сам сумеет помочь еще больше ее приблизить, чтобы силы последней, настоящей революции не плутали в потемках, но шли навстречу заре, чтобы тысячи разных людей, пока что разобщенных, неорганизованных и враждебно настроенных друг к другу, объединились, сплоченные общим идеалом будущего мира.
Марксисты полвека бесполезно растрачивали силы революции, у них не было картины будущего, их заботило одно только отрицание сложившихся порядков. Своими напыщенными претензиями на научность они оттолкнули от себя всех умных и талантливых людей, отпугнули их своей упрямой ортодоксальностью. Заблуждение марксистов насчет того, что все идеи создаются материальными обстоятельствами, выработало у них небрежение к поиску знаний и критике. Марксисты попытались построить единство общества на ненависти и не признавали иных движущих сил, кроме ожесточенной войны между классами. Но сегодня, в дни сомнений и упадка сил, к социализму возвращается способность видеть будущее, и на место безрадостного фарса диктатуры пролетариата вновь приходит идея Утопии, жажда мира справедливости и подлинного покоя, где все ресурсы сберегаются и используются для общего блага, где каждый гражданин освобожден не только от подневольного труда, но и от невежества, где излишки энергии направляются на расширение знаний и развитие красоты. Ничто больше не сможет помешать этой идее овладевать все большим количеством умов. Земля пойдет путем, проторенным Утопией. И на Земле закон, долг и образование сольются воедино, породив такой здравый смысл, какого человечество еще не знало. Скоро люди будут смеяться над своими прежними страхами, отметут фальшь, перед которой преклонялись, те нелепые поверья, что всю жизнь терзали и калечили их. И когда великая революция свершится, когда мир повернется лицом к свету, груз человеческих невзгод спадет, и мужество изгонит скорбь из человеческих сердец. Сейчас Земля не более чем джунгли, иногда ужасные, иногда живописные, джунгли с жалкими островками, выцарапанными у природы ради пропитания, с лачугами, трущобами и горами отходов. Эта Земля станет богатой, прекрасной и благородной, какой стала Утопия. Сыновья Земли, избавленные от недугов, свежие разумом, сильные и красивые, будут с гордостью шагать по планете, которую они себе вернули, и устремят свои дерзания к звездам.
– Было бы желание, – произнес мистер Коттедж. – Было бы только желание.
Где-то далеко раздался серебристый звон колокольчика, отбивающего часы.
Приближалось время выполнять обещанное. Сейчас он спустится, и его увезут к месту проведения эксперимента.
Мистер Коттедж бросил последний взгляд на ущелье, затем перешел к панораме великой долины с ее озерами, искусственными водоемами и террасами, рощами и беседками, общественными зданиями и виадуками, широкими склонами с подставленными солнцу полями, с ее неповторимой изысканной эстетикой.
– Прощай, Утопия! – сказал мистер Коттедж и сам удивился глубине своего чувства.
Он стоял, охваченный ощущением горькой потери, настолько печальной, что не оставалось места слезам. Ему показалось, будто дух Утопии склоняется над ним подобно ласковому, прелестному, но недосягаемому божеству. Все мысли на минуту прекратили свой бег.
– Ничего… – прошептал он, – для меня… кроме служения… нет ничего…
Он начал спускаться со смотровой площадки по ступеням, некоторое время не замечал ничего вокруг, но тут его внимание привлек аромат роз. Он заметил, что идет по крытой аллее с колоннами, увитыми белыми розами, в зарослях которых среди цветов резвились зеленые пташки. Он остановился посмотреть на листья, сквозь которые проникал сочный солнечный свет, и на небо, потом, протянув руку, наклонил один из цветков так, чтобы он скользнул по его щеке.
Мистера Коттеджа на аэроплане доставили на стекловидную дорогу, где начались его приключения в Утопии. С ним отправились Лихнис и Хрусталик. Мальчику хотелось посмотреть, как будут проводить эксперимент.
На месте их ждала группа из двадцати – тридцати человек, и среди них – Златосвет. На месте развалин лаборатории Садда и Прудди уже красовались новенькие здания, в отдалении на дороге высились еще какие-то сооружения. Мистер Коттедж легко узнал место, где мистер Дюжи вступил с ним в разговор, а мистер Айдакот наткнулся на леопарда. Теперь здесь росли цветы других пород, но среди них по-прежнему преобладали голубые, те, что так понравились ему в первый день. На дороге стоял его автомобиль, «желтая угроза», неуклюжая скобяная раскоряка. Мистер Коттедж подошел к машине и тщательно ее осмотрел. Она была как будто в полном порядке, тщательно смазана, даже бензобак был наполнен до краев.
В небольшой беседке лежали и его сумка и земная одежда – все чистое, отглаженное и аккуратно свернутое. Он оделся. Рубашка показалась ему тесной на груди, воротничок еще теснее, пиджак давил под мышками. Возможно, одежда немного усела в процессе дезинфекции. Он уложил сумку, и Хрусталик отнес ее в машину.
Златосвет в простых словах объяснил, что нужно делать.
– Направьте свою машину прямо на эту паутину и прорвите ее. Больше ничего от вас не требуется. Затем возьмите этот красный цветок и положите на то место, где следы колес обозначат ваше возвращение на Землю.
Мистера Коттеджа оставили одного у машины. Утопийцы отошли на двадцать – тридцать шагов и образовали круг. На несколько мгновений наступила полная тишина.
Мистер Коттедж сел в машину, завел двигатель, дал ему немного прогреться на холостых оборотах и включил передачу. Желтый автомобиль двинулся к линии, где поперек дороги была натянута тончайшая паутина. Он помахал рукой, Лихнис помахала в ответ. Златосвет и другие утопийцы тоже приветливо пошевелили руками. Один Хрусталик слишком жадно наблюдал за происходящим, чтобы вспоминать о каких-то жестах.
– Прощай, Хрусталик! – крикнул мистер Коттедж.
Мальчик, вздрогнув, отреагировал.
Мистер Коттедж набрал скорость, сжал челюсти и, вопреки решению не закрывать глаза, зажмурился ровно в тот момент, когда машина коснулась паутины. Он опять ощутил невыносимое давление и услышал звук лопающейся струны. Его охватило непреодолимое желание остановиться и повернуть назад. Он убрал ногу с педали газа, машина словно провалилась на один фут или около того и остановилась так тяжело и резко, что его бросило на рулевое колесо. Давление исчезло. Мистер Коттедж открыл глаза и посмотрел по сторонам.
Автомобиль стоял в поле, откуда недавно вывезли скошенную траву. Из-за неровности рельефа машина накренилась на один бок. Покос от шоссе отделяла живая изгородь с распахнутыми черными воротами. Неподалеку стоял рекламный щит мейденхедского отеля. По другую сторону шоссе расстилались ровные поля с низкими лесистыми холмами на горизонте. С левой стороны дороги виднелась небольшая