гостиница. Мистер Коттедж повернул голову и увидел в отдалении за лугами и одинокими тополями Виндзорский замок. Он не попал в обещанную точку – в то самое место на шоссе, откуда покинул Землю, – оно находилось всего в сотне ярдов.
Мистер Коттедж посидел еще несколько минут, собираясь с мыслями. Затем снова завел «желтую угрозу» и подъехал к черным воротам.
Он вышел и остановился с красным цветком в руках. От него требовалось найти точное место, где он вновь появился в своей Вселенной, и оставить там цветок. Черту было не трудно определить по следам колес на скошенном лугу. И все-таки ему страшно не хотелось выполнять полученные инструкции. Что, если оставить этот цветок у себя? Ведь это последняя ниточка, связывающая здешний мир с золотым миром Утопии. Цветок, да еще приятный запах, оставленный им на пальцах.
Как странно, что он не додумался захватить с собой что-нибудь еще. Почему он не взял хотя бы букет цветов? Почему при всем их богатстве и великолепии утопийцы не дали ему ничего с собой, даже самой малой безделушки? Мистеру Коттеджу страшно захотелось сохранить цветок на память. Мелькнула шальная мысль: а не подменить ли его веточкой жимолости из живой ограды? Но тут он вспомнил, что такой дар мог принести утопийцам болезни. Нет, надо все сделать так, как ему сказали. Вернувшись по следам машины к самому их началу, он постоял в минутном колебании, оторвал от венчика единственный лепесток, бережно положил цветок на самый центр следа, а лепесток спрятал в карман. С тяжелым сердцем мистер Коттедж медленно поплелся к машине и замер возле нее, глядя на лежавшую на земле алую звездочку.
Его одолевали великая скорбь и бурные эмоции. Он горько сожалел, что согласился покинуть Утопию.
Судя по всему, засуха все еще продолжалась: мистер Коттедж никогда прежде не видел английские поля и живые изгороди такими побуревшими и иссохшими. Над шоссе висело облако мелкой пыли, которую то и дело поднимали проезжавшие автомобили. Старый мир был полон наполовину забытых неприятных картин, звуков и запахов. Раздавались гудки далеких машин, грохотал проезжающий поезд, жалобно мычала непоеная корова, ноздри щекотали пыль и запах нагретого солнцем гудрона, сквозь живую изгородь и поверх черных ворот была продета колючая проволока, под ногами валялись конский навоз и грязные обрывки бумаги. Прекрасный мир, из которого он был изгнан, съежился до размеров яркой алой точки.
И вдруг что-то произошло. Цветок исчез, словно схваченный невидимой рукой. Только что был здесь, и вот его нет. На месте, где он лежал, маленьким фонтанчиком поднялась пыль, повисела немного в воздухе и вновь опустилась на землю.
Вот и все.
При мысли о сутолоке на шоссе мистер Коттедж ссутулился, словно хотел спрятать лицо от посторонних. Несколько минут, не в силах совладать с собой, он стоял, закрыв лицо руками и наклонившись над облезлым капотом своего автомобиля.
Наконец миновал и этот приступ скорби. Мистер Коттедж снова сел за руль, завел двигатель и вывел машину на главную дорогу.
Оставив черные ворота открытыми, он наудачу повернул в восточном направлении, но двигался очень медленно: никак не мог сообразить, куда ехать. В голову пришла мысль, что в старом мире его могли хватиться и объявить в розыск. Чего доброго, кто-нибудь его опознает, и придется отвечать на тысячу неудобных вопросов. Это было бы слишком утомительно и неприятно. В Утопии он об этом как-то не думал. Там ему казалось, что он сможет вернуться на Землю относительно незаметно. Но на Земле такая уверенность выглядела верхом глупости. Он увидел впереди вывеску скромного кафе и решил, что мог бы остановиться здесь, прочитать газету, осторожно задать пару вопросов и выяснить, что произошло в этом мире, пока он отсутствовал, и объявлен ли он в розыск как пропавший без вести.
Мистер Коттедж нашел у окна столик, уже накрытый для чаепития. На столе в центре зала стоял большой зеленый горшок с фикусом и лежали газеты – в основном старые иллюстрированные издания, – но среди них нашелся экземпляр утренней «Дейли экспресс».
Мистер Коттедж с жадностью схватил его, опасаясь увидеть множество сообщений о таинственном исчезновении мистера Дюжи, лорда Барралонги, мистера Руперта Айдакота, мистера Хамлоу, отца Камертонга и леди Стеллы, не говоря уже о лицах, менее известных. Однако чем больше он листал газету, тем скорее улетучивались его страхи. Ни о ком из них не было написано ни слова!
– Но ведь друзья, – напомнил он себе, не желая расставаться со своим предположением, – наверняка заметили их пропажу.
Он прочитал всю газету от корки до корки. Ему попалось упоминание только одного имени, которое он рассчитывал увидеть меньше всех, – Фредди Соппли. Ввиду «прискорбного отсутствия мистера Фредди Соппли в связи с отъездом за границу» мистер Гортензий Гламур так никому и не вручил литературную премию принцессы Модены Фраскати (урожденной Хиггисботтом)[11].
Вопрос о том, почему исчезновение его спутников не наделало шума, открывал широкое поле для досужих гипотез, по которому мистер Коттедж блуждал еще некоторое время. Его мысли возвратились к лежащему на стерне алому цветку и схватившей его невидимой руке. Совершенно ясно: чудом приоткрывшаяся дверь между странным, прекрасным миром и Землей снова захлопнулась.
Разум мистера Коттеджа проникся восхищением. Милый ему мир честности и нравственного здоровья находился дальше самых дальних пределов земной Вселенной, он больше никогда туда не вернется, но в то же время, как ему сказали, Утопия всего лишь один из бесчисленных миров, которые, когда приходит время, сближаются и почти соприкасаются боками, как листы одной книги. И все они лишь ничтожная песчинка среди множества окружающих их систем и измерений.
– Если бы я мог размахнуться сильнее, чем позволяют физические пределы, – сказал однажды один из утопийцев, – я мог бы дотянуться до тысяч вселенных.
Официантка принесла чай, вернув мистера Коттеджа на грешную землю.
Пища показалась ему грубой и безвкусной. Он проглотил плохо заваренный чай, потому что хотел пить, но почти не притронулся к еде.
Случайно сунув руку в карман, он нащупал что-то мягкое и вынул лепесток, оторванный от красного цветка. Лепесток потерял свою яркость, как будто съежился и почернел от контакта с затхлым воздухом помещения. Тонкий аромат сменился тошнотворной приторной вонью.
– Ну конечно, – сказал мистер Коттедж. – Этого следовало ожидать.
Он бросил сгнивший лепесток на тарелку, затем поднял и положил в горшок с фикусом.
Взяв «Дейли экспресс», мистер Коттедж открыл газету на разделе зарубежных новостей.
Он еще долго медитировал над газетой в колнбрукском чайном салоне. Мысли унесли его далеко-далеко, и газета соскользнула на пол. Мистер Коттедж со вздохом поднялся и попросил счет. Заплатив, он обнаружил, что его бумажник по-прежнему набит фунтовыми банкнотами и подумал: «Отпуска дешевле этого у меня еще не было. Я не потратил ни гроша». Решив, что неплохо было бы отправить телеграмму, он спросил, как проехать к почтамту.
Через три часа «желтая угроза» подъехала к воротам маленького дома семейства Коттедж в Сиденхеме. Мистер Коттедж открыл ворота палкой, которую всегда держал в машине для этой цели, с привычной сноровкой объехал цветочную клумбу и остановил машину у дверей сарая. На крыльце появилась миссис Коттедж.
– Альфред! Вернулся наконец!
– Да, вернулся. Телеграмму получила?
– Десять минут назад. Где ты пропадал так долго? Больше месяца прошло.
– А-а… просто ездил, фантазировал. Я прекрасно провел время.
– Тебе следовало написать. Почему ты не писал? Почему, Альфред?
– Мне было неохота. Врач просил избегать волнений. Я ведь сообщал. Чай у тебя есть? Где мальчики?
– Гуляют. Давай я новый заварю.
Супруга выполнила обещание и присела в плетеное кресло за чайным столиком напротив мужа.
– Как я рада, что ты вернулся, хотя тебя есть за что поругать. Ты чудесно выглядишь. Я не помню, когда твоя кожа была такой свежей и загорелой.
– Я все время дышал чистым воздухом.
– На озера ездил?
– Не совсем. Но воздух там везде был хороший. Очень полезный для здоровья.
– И ты ни разу не заплутал?
– Ни разу.
– Я боялась, что ты заблудился и утратил память. Такое иногда случается.
– Моя память ясна, как бриллиант чистой воды.
– Но где же ты был?
– Просто странствовал и мечтал. Грезил наяву. Я редко спрашивал названия тех мест, где останавливался. Побыв немного в одном месте, переезжал в другое. А названий не спрашивал. Я не напрягал мозги. Совсем не напрягал. И прекрасно от всего отдохнул. В кои веки я почти не думал о политике, деньгах и социальных вопросах или о том, что мы называем социальными вопросами, и о прочих делах. Когда я только начал… это что, «Либерал» за последнюю неделю?
Мистер Коттедж взял газету, полистал ее и бросил на диван.
– Бедный старина Стон. Конечно, я теперь уйду из его редакции. Он похож на обои на отсыревшей стене. Ходит волнами, тихо шуршит, совсем расклеился. У меня от него ревматизм души.
Миссис Коттедж с сомнением посмотрела на мужа.
– Мне всегда казалось, что «Либерал» – надежное место работы.
– К надежности меня больше не тянет. Я способен на большее. Меня ждет работа иного порядка. Не волнуйся, после такого отдыха мне любое дело по плечу. Как мальчики?
– Фрэнки меня немного беспокоит.
Мистер Коттедж взял со стола «Таймс». Его внимание привлекла колонка объявлений о пропаже людей. Текст гласил:
«Сесил, твое отсутствие вызывает слухи. Что говорить людям? Пиши на адрес в Шотландии. Ди вне себя от беспокойства. Мы выполним все твои распоряжения».
– Извини, что ты сказала, дорогая? – Он отложил газету.
– По-моему, у мальчика не лежит душа к бизнесу. Он говорит, что не чувствует в себе деловой жилки. Хоть бы ты с ним побеседовал. Фрэнки боится, что ему не хватит знаний. Сказал, что хотел бы изучать точные науки в политехе, проводить всякие опыты.