менный американский приключенческий роман. Однако, как это часто случается с нашими писателями, «сказалось не то, что хотелось». Получилась какая-то жуткая бредятина, на которую тем не менее были потрачены бумага, типографская краска и переплётный материал, а прыгуны с шестом могли свободно потешать свой невзыскательный вкус.
Вот это всё и пронеслось у меня в голове, когда Овидий сказал: «А вот некоторые думают, что это американец написал».
– Да нет же! – горячо возразила я. – Какой там американец! Это же трое наших припадочных написали! Как их там, ну…
С Овидием вдруг что-то произошло. Лицо его сделалось одновременно и суровым и совершенно растерянным.
– Вот как, – сказал он. – А знаете, я ведь один из них.
Тут пришла моя очередь растеряться, чего на работе я себе никогда не позволяла. Идиотка, идиотка я этакая! Действительно, он ведь не только Овидий, он ведь ещё и Горчаков! А эти чёртовы Горпожаксы – это же Горчаков, Поженян и Аксёнов. Надо было расплачиваться за своё хамство, и я начала лепетать:
– Ну, понимаете, это мне «Джон Грин» не понравился, другим же очень нравится. Вот, например, у меня сосед…
Но Овидию уже не хотелось мне внимать. Он был уязвлён бесповоротно.
– Припадочные, – повторял он, – припадочные! Вот сейчас приеду домой, позвоню Аксёнову, скажу ему, что он – припадочный. А я-то ещё хотел вам эту книгу подарить!
– Спасибо большое, я знаю, что другим очень нравится, а я вот как-то не прониклась, – продолжала я оправдываться, не зная, как выйти из этого дурацкого положения и лихорадочно дописывала квитанцию.
На моё счастье зазвонил телефон. Я схватила трубку и впервые в жизни с наслаждением вступила в официальную беседу. Разговора мне хватило как раз до конца списка: прижимая к уху телефонную трубку, я сунула Овидию список и квитанцию и потыкала ручкой по направлению к кассе: иди, мол, получай свои деньги. Разумеется, «спасибо» я от него не услышала.
Когда Овидий удалился, я стала размышлять над тем, что произошло, и, скажу честно, довольно быстро успокоилась. В конце концов, ну что я такого сделала? Ну, нечаянно сказала правду. Пусть хоть один раз в жизни её услышит, может быть, в следующий раз подумает, прежде чем что-нибудь написать. Во всяком случае, тут мне бояться нечего. А вот чего я действительно боюсь – вдруг мой сосед Валера обо всём этом узнает? Он меня тогда просто, как лось, затопчет. Поэтому я вас попрошу: никогда, ни за что, ему об этом не рассказывайте. Даёте честное слово?
Я всё никак не подберусь к главной теме своего повествования. Мне очень хочется рассказать о том, как мы умудрялись существовать в море лжи, дурацких обманов и миражей, которые сами же и создавали, и при этом оставаться, как говорится «внутренне свободными».
Одним из таких дурацких миражей было так называемое «соцсоревнование». Сейчас, пожалуй, и не сразу вспомнишь, о чём, собственно, идёт речь. А в те времена это самое социалистическое соревнование никому житья не давало, как будто нельзя было просто тихо-мирно и хорошо работать и ни с кем при этом не соревноваться. Меня эта чушь, как и всех остальных, ужасно раздражала, но мы настолько привыкли ко всякой большой и маленькой лжи, что эта средняя ложь погоды не делала. Мы придуривались, что соревнуемся, а начальство придуривалось, что оно нас за это награждает. С кем, интересно, мог соревноваться наш магазин, когда он был монополистом? А вот, поди ж ты, соревновался. Что из этого получалось, я вам сейчас расскажу.
Глава 14. «Соцсоревнование» (глава написана в 1987 году)
«Да, чести много, а денег мало!
Тра-ля, тра-ля, тра-ля!!!»
Наш коллектив не любил занимать первое место по соцсоревнованию. Это вовсе не означает, что нам нравилось проигрывать. Мы любили занимать второе. На это у нас был свой резон.
Дело в том, что в случае, когда мы занимали первое место, нам вручалось переходящее красное знамя и премия – ну, скажем, рублей сто. Если же мы оказывались на втором – нам доставался вымпел и что-то около пятидесяти рублей премии. Так какая же в этом выгода? А вот какая.
Во-первых, премию за первое место полагалось пропивать директору и профоргу вкупе с высоким начальством: из чувства благодарности за то, что «треугольник» нам её присудил. После торжественного вручения знамени в доме ВТО, где обычно проходили москниговские вечера в те времена, сбивалась тесная компания из директора Москниги Сергея Ерофеевича Поливановского, директора Мосбуккниги Нила Ивановича Адреева, секретаря парторганизации Валентина Семёнова, председательницы месткома Скавинской да ещё двух-трёх директрис магазинов, наиболее близких начальству. Разумеется, ста рублей на эту гоп-компанию было маловато, тем более в ресторане ВТО, поэтому Александре Фроловне приходилось докладывать свои.
В празднике по поводу получения 79-м переходящего красного знамени обычно участвовала наша магазинная элита: само собой разумеется, директор Александра Фроловна, наш бессменный профорг Фира и бухгалтер Мария Яковлевна. Высокое начальство всякий раз заманивало Елену Павловну, но она от этой чести всякий раз отказывалась под каким-нибудь благовидным предлогом.
Короче говоря, праздник обходился недёшево, но радости нашему коллективу он никакой не приносил, если не считать, конечно, самого красного знамени, которое на целый год поселялось в кабинете Александры Фроловны, куда почти никто никогда не входил, включая её самоё, поскольку она предпочитала нашу кухню. Иногда в кабинете в двух креслах отсыпалась Фира (по слабости здоровья), иногда по телефону битый час трепалась Мария Яковлевна. И всё.
Был ещё один минус в получении именно знамени. Дело в том, что его надо было доставить из Дома ВТО (то, бишь, с угла улицы Горького и Тверского бульвара на улицу Качалова). Эта честь всегда выпадала на Фирину долю. Однако, наша Эсфирь Юрьевна и пятидесяти метров не способна пройти на собственных ногах; обычно, она ловит первую попавшуюся машину, в крайнем случае, пытается остановить троллейбус. А тут надо пройти весь Тверской бульвар, да ещё пол-улицы Качалова, да ещё под красным знаменем, потому что Фиру с красным знаменем ни один шофёр в машину не сажал: оно просто туда не влезало. Одним словом, хлопот с этим знаменем не оберёшься, а радости никакой.
Ну, теперь вы сами пронимаете, что весь здоровый коллектив 79-го магазина дружно предпочитал второе место первому. Это не было продажей первородства за чечевичную похлёбку, это было разумнее. Маленький скромный вымпел и в смысле доставки не был обузой, и висел прямо в торговом зале, у всех на виду, а честно заработанные пятьдесят рублей мы могли спокойно пропить все вместе, без высокого начальства, так как оно в это время пропивало деньги того магазина, который занял первое место.
Наш обычай в подобном случае был патриархально прост. В первый же удобный для всех день Фира звонила в ресторан гостиницы «Советская», узнавала, есть ли там цыплята или бастурма, на худой конец, сациви или шашлык, брала нашу самую большую алюминиевую кастрюлю с помятыми боками, пару сумок, побольше обёрточной бумаги, прихватывала с собой одну из девчонок – обычно, Риту или Наталью Кочерыжку – и на машине (обязательно на машине!) отбывала в гостиницу «Советская». Там у неё всегда была какая-нибудь знакомая официантка. Мы все нетерпеливо ожидали её возвращения, глотая слюни и считая минуты, оставшиеся до обеда. В этот день мы норовили закрыть магазин на обед как можно раньше и ругались с покупателями особенно рьяно.
Длинный стол в кухне накрывался старенькими белыми скатертями, расставлялись разномастные тарелки и стаканы, на плиту ставился налитый доверху чайник и на салфетки резалась всё та же обёрточная бумага – билетная, самая дефицитная, раздобытая всё той же Фирой по огромному блату в нашем ОХО.
На стол ставились бутылки с вином – чаще с сухим, иногда с портвейном, порою водка или коньяк. Вина у нас всегда было навалом, покупатели нас баловали. Ну, а коли не было презентованного, то кого-нибудь из нас спешно командировали к Никитским, «да чтоб успела к часу»! По дороге прихватывались и пирожные, если не было в наличии дарёного торта или конфет.
Вокруг стола на кухне расставлялись все стулья и банкетки, какие только были в магазине, выносился даже стул из кассы (прямо из-под очередного кассира). Но за стол никто не садился; голодные, мы бродили по магазину, ожидая кормилицу Фиру Наконец раздавался яростный стук в дверь, кто-нибудь бросался открывать, и появлялась Фира, гордая и счастливая, а за ней – Рита, держа в объятиях кастрюлю, обёрнутую бумагой, чтобы сохранить тепло. У Фиры в руках была сумка с лавашем и заветной бутылкой, в которую был налит чесночный соус. В отдельной бумаге был завёрнут гарнир – крупно нарезанный репчатый лук и солёные огурцы или, редко, оливки.
Вот тут уж все дружно бросались усаживаться, всегда было тесновато, хотя каждый занимал своё место, практически несменяемое годами. Например, Галина Андреевна всегда сидела за дальним концом стола, у окна. За колонной, рядом с ней – Татьяна Н-ва. Напротив Галины Андреевны сидели Александра Фроловна и Мария Яковлевна. С другой стороны колонны сидела Елена Павловна, которая не любила быть на виду. Фира сидела посередине стола, спиной к плите, чтобы удобнее было обслуживать публику, мы с Верой занимали место ближе к дверям, чтобы подходить к телефону. В общем, все свято блюли традицию и находили в этом своё удовольствие.
Наливались стаканы и рюмки, Александра Фроловна произносила тост, что-нибудь вроде: «Ну что ж, девочки, большое спасибо, хорошо поработали, будем здоровы», мы дружно выпивали, а потом принимались за цыплят и бастурму, демократично и в то же время в высшей степени лояльно разложенных Фирой по нашим тарелкам.
Собственно говоря, даже по остаткам на тарелках я и сейчас бы могла определить, кто из них ел. Вот остаток двух «архиерейских носов» – это Ритина тарелка, она их любит, и кто-то пожертвовал ей свой; вот горка перемолотых зубами куриных косточек – совсем крошечная – всё, что оставила Наталья С, да и у меня не больше; вот начатые и недоеденные кусочки бастурмы – это Галина Андреевна, как всегда, не сумела с ними справиться; вот почти нетронутая тарелка с цыпленком – ну, конечно, это – Александры Фроловны, в компании она всегда очень медленно и мало ест. После пиршества Елена Павловна заботливо собирает все косточки в полиэтиленовый мешок – для своих собак. Пусть у них тоже будет праздник.