– ……! Чтоб я когда, старая дура, снова потащилась в этот … кабак! И так здоровья нет, а ещё эти …, в гробу я их видела! …, я вас умоляю!
Вот так, ругаясь, хватаясь одной рукой за голову, а другой за прочие части своего нежного организма, посасывая валидол, глотая аллохол и запивая всё это кефиром, Фира просидела на кухне вплоть до самого обеда. Когда мы собрались там все вместе, Александра Фроловна нравоучительно сказала:
– Вот что значит ходить в ресторан одним. Будь с вами мужчина, такого бы не было.
Что ж, в общем, она была права, но однажды нам довелось пойти в ресторан с «одним» мужчиной. Однако об этом – в следующей главе.
Глава 15. Поход в «гадюшник»
Этот новый выход в свет оказался не менее скандальным, чем первый, хотя при нас и находилась дуэнья в мужском образе. Роль дуэньи играл один из наших постоянных покупателей, Фирин клиент по имени Евгений Александрович, или Иванович, сейчас уже не помню. Фамилию его не знаю, потому что наши девочки называли его либо по имени-отчеству, либо «зять Поспелова». Для непосвящённых и забывчивых сообщаю: был у нас такой партийный деятель высокого полёта при многих наших правителях, кандидат в Президиум ЦК КПСС или куда-то там ещё, в общем, сталинско-хрущёвско-брежневский сокол. А этот самый Евгений женился на его дочери, и было ему в это время лет сорок с лишним, мне кажется. Он как-то пообещал пригласить нас всех куда-нибудь на маленький банкет и сдержал своё обещание.
Насколько мне помнится, стояла глубокая осень, и на улице было довольно холодно и неприятно. Вместо того чтобы повести нас в какое-нибудь обычное кафе, где можно поесть, выпить и согреться, он почему-то потащил нас в кафе-мороженое «Метелица» на Новом Арбате. Слава Богу, на этот раз Фира не заставила нас битый час ловить такси, чтобы проехать два шага, и мы попросту, пешочком дошли до этой самой «Метелицы».
Это происходило после работы, все были ужасно голодными да ещё и прогулялись. Глотать холодное мороженое на пустой желудок мне лично не очень хотелось, поэтому я даже обрадовалась, увидев, что «Метелицу» осаждают плотные ряды совсем молоденьких мальчишек и девчонок – школьников и студентов, сквозь которые нам никогда не пробиться. Всё же мы пристроились в хвост огромной очереди и некоторое время как-то странно качались, как на волнах, вместе со всей огромной толпой из стороны в сторону. Затем благоразумие взяло верх, мы выбрались из этого безумного омута и стали обдумывать, куда бы теперь податься.
Сначала тыкались по очереди в разные забегаловки на Новом Арбате, потом перебрались на Старый Арбат и там, когда совсем уже отчаялись, нашли приют в заведении неподалёку от Арбатской площади, которое на языке того времени метко называлось «гадюшником».
Это и вправду был настоящий гадюшник: стены серые, полы чёрные, свет тусклый, метрдотельша под хмельком, дым коромыслом. В общем, как-то мы там расселись, и тут оказалось, что в меню только три названия – коньяк, шампанское и мороженое. Шикарный выбор, особенно когда живот подводит с голодухи, не правда ли? Однако делать было нечего, коньяк мы дружно отринули, а на мороженое с шампанским пришлось согласиться.
В жизни не видела, чтобы наши девы так быстро нализались. Конечно, виной всему были наши пустые животы и избыток шампанского. Друг Евгений, скажем прямо, не поскупился и заказал сразу бутылок пять, а нас всего было человек шесть-семь. При этом надо из этого количества исключить меня: я шампанское почти не пила, не потому, что я такая трезвенница, а потому, что я его не очень люблю. Ну, выпила бокал, и хватит. Зато я оказалась единственным трезвым членом во всей нашей компании, способным контролировать свои действия и наблюдать за действиями других. И вот что я увидела.
Не прошло и пятнадцати минут с начала нашего бражничанья, как Наталья Кочерыжка, потеряв всякое соображение, начала подливать шампанское из своего бокала в вазочку с мороженым и размешивать эту бурду ложечкой. На голове у неё был кокетливый платочек, который совсем съехал набок, так что его узелок оказался у неё на ухе, но это никого не смущало. На мой вопрос, что это она такое делает, Наташка глупо улыбнулась и ответила: «Кашку». А потом съела всю эту бурду из вазочки, предварительно размазав её по краям, как будто это и вправду была горячая каша.
Фирюня, тоже быстро наклюкавшись, бросала грозные взгляды в сторону метрдотельши, а потом стала строить ей рожи и даже показала язык. Надо сказать, что и та в долгу не оставалась и тоже строила Фире гримасы. Потом настроение у нашей Фирюни изменилось, потому что с соседнего столика к нам залетел воздушный шарик, и она стала перекидываться с соседями этим шариком и даже вроде бы как подобрела.
Но больше всех меня поразила Вера. Вечно такая «сурьёзная и в очках», наша Вера Александровна совсем отпустила вожжи и сидела с блаженным видом, при этом она одной рукой гладила по колену Евгения, а другой, кажется, Татьяну Н., и тоже по коленке. Вот это любвеобилие!
В гадюшнике было накурено и довольно холодно. Шампанское и холод сделали своё дело, и нам всем приспичило в туалет. Мне выпала честь отправиться туда вместе с Фирой. И тут, разумеется, наша Фира не преминула отличиться. Мы вошли вдвоём в тесную кабинку, и тут Фира умудрилась зацепиться петлёй кофты за крючок на двери. Чтобы не испортить вещь, мне пришлось долго повозиться. Пока мы занимались всем этим, в дверь отчаянно забарабанили. В конце концов, мне удалось разъединить эту петельку и крючок. Фира, благополучно снятая с крючка, оправила юбку, шапочку и откинула крючок с двери, в которую всё ещё продолжали стучать, со словами: «Какого же х-ра?»… и осеклась. В дверях стояла молодая девица лет эдак девятнадцати с такими признаками беременности, что можно было опасаться скоротечных родов. Думаю, только это обстоятельство избавило её от грозной филиппики нашей Фиры, которая уже, было, упёрла руки в боки и набрала воздуху в лёгкие. Мы просочились мимо огромного живота будущей мамочки, а она скрылась от нас за дверью кабины.
После этого мы гордо прошествовали за наш столик, при этом Фира сохраняла вид великосветской дамы и не выходила из этого образа до конца вечеринки. Впрочем, мы довольно скоро оттуда убрались, потому что было уже поздно, а назавтра надо было опять на работу. После этого похода мы окончательно убедились, что нашу кухню ничто не заменит.
Вы, наверное, уже поняли, что самой яркой личностью среди нашего достаточно пёстрого коллектива была Фира Ц. Она всегда рьяно отстаивала права нашего магазина и стояла на страже его интересов, но при этом не забывала и о своих. В связи с этим мне хочется вспомнить одну небольшую, но показательную историю, случившуюся в нашем магазине.
Глава 16. «О том, как Фира заговорила по-французски» (глава написана в 1987 году)
По словам известного писателя Юлиана Семёнова, любой человек в экстремальной ситуации обязательно должен говорить на родном языке: ну, например, женщина, когда рожает. Но чтобы человек в стрессовом состоянии заговорил на языке, которого не знает, случается крайне редко. Однако я была тому свидетелем.
Как-то раз один мужчина, назовём его для удобства товарищ А., сдавал в наш магазин большое количество итальянских книг. Как это часто случалось, все книги мы взять у него не могли, по разным причинам. Большую часть книг мы приняли и выплатили ему деньги, а оставшиеся книги (их было довольно много, почти полный чемодан) лежали в товароведке, дожидаясь того момента, когда товарищ А. соизволит их забрать. Почему-то сразу он этого не сделал.
Прошло две недели, а товарищ А. не появлялся. В товароведке и без его чемодана было тесно, все постоянно об него спотыкались, проклиная и сам чемодан, и его владельца, но потом начали проявлять к нему весьма живой интерес.
Особое любопытство по отношению к чемодану испытывала наша Фира. Всякий раз, когда она бросала на него свой взгляд, глаза у неё становились точь-в-точь, как две черносливины, такие же чёрные и блестящие. А когда Фирины глаза делались такими, это означало что в её голове роятся или очень приятные мысли, или очень интересные идеи. В данном случае это была идея. Заключалась она в следующем: чемодан открыть, книги просмотреть, и если среди них найдется что-нибудь стоящее, благородно разделить их между сотрудниками, которые пожелают их взять. Никакого криминала здесь не усматривалось: очень часто владельцы таких книг, несмотря на неоднократные наши напоминания, так и не являлись за своими книгами, а некоторые прямо говорили, чтобы мы их взяли себе. Конечно, должно было пройти достаточно времени, чтобы стало ясно окончательно и бесповоротно: товарищ А. за своими книгами никогда не явится. Но посмотреть на них можно было и сейчас.
Сказано – сделано. Чемодан открыли, и Фира принялась за работу. Она тщательно перебрала всё содержимое чемодана, профессионально отделила овнов от козлищ, отобрав при этом кучу книг, на которые она могла бы рассчитывать в дальнейшем. То, что книги были на итальянском (а Фира ни одного иностранного языка, кроме нескольких слов на идише, не знает), её нисколько не смущало. Нужны они ей были вовсе не для чтения. Просто человек не ленивый и капельку предприимчивый мог всегда столковаться хотя бы с Иностранной библиотекой и продать туда эти книги. В таких делах наша Фирочка никогда лености не проявляла. Она вообще терпеть не может бесхозяйственности.
Прошло ещё несколько недель. Товарищ А. не давал знать о себе, и Фирины шансы на владение итальянскими книгами всё возрастали. Не поручусь за то, что она уже не начала переговоров с Иностранной библиотекой. Все остальные тоже было порешили, что товарищ А. вряд ли придёт за своими книгами, как он вдруг неожиданно, без звонка, приехал в магазин. Честно говоря, мы почти позабыли, как он выглядит, и были сильно удивлены, когда он предъявил нам свою расписку, удостоверяющую его право на итальянский чемодан.
Испытывая лёгкое разочарование, мы позволили товарищу А. пройти в товароведку и забрать своё имущество. Товарищ А. вошёл, взял чемодан, извинился, что долго не приезжал, и уже занёс ногу, чтобы переступить порог. И тут прямо из кухни навстречу ему вышла Фира. Когда она увидела товарища А. и поняла, что облюбованный ею чемодан с книгами уплывает от неё навеки, все её чувства пришли в такое смятение, что она, по-видимому, начисто забыла русский язык. Фира уперла руки в боки и яростно выкрикнула пронзительным голосом единственное слово: