кончила работу, следователь проводил меня вниз, вывел из проходной, и я снова увидела за столом ту же женщину, которая продолжала всё так же нервно курить. Думаю, я всё же была там только один раз. Но и этого хватило на всю оставшуюся жизнь.
Ещё одним человеком, которого страсть к коллекционированию не довела до добра, был наш старый знакомый Виктор Ефимович М-с, который так виртуозно умел выводить штампы с библиотечных книг. Его квартиру просто нагло ограбили. В конце 90-х годов о нём самом и об его коллекции, и об ограблении был снят документальный фильм, который я видела по телевизору.
Была ещё одна история с нашим известнейшим математиком, академиком Алексеем Ивановичем М. В начале моей работы в магазине он довольно часто приходил к нам, что-то покупал, что-то, возможно, сдавал на продажу. А потом оказалось, что в его коллекции много книг из Ленинской библиотеки, правда, с вытертыми штампами. Конечно, он сам не воровал, но ему не следовало покупать эти книги. Для того чтобы избежать позорного скандала, академик завещал всю свою коллекцию той же Ленинке. И прожил он после этого скандала недолго.
Глава 24. Наши спекулянты
До поры до времени около нашего магазина не было постоянных спекулянтов, таких, которые беспрестанно толклись возле русских букинистических магазинов. Тех перманентно разгоняла милиция. Вся эта публика была так или иначе знакома между собой, так как они по «записным дням» собирались в каком-нибудь определённом месте и образовывали «чёрный рынок», о котором знала вся Москва. В конце шестидесятых – начале семидесятых к нам приходили, пожалуй, только двое из них, и то без цели поживиться, а просто для того чтобы сбыть ненужный им иностранный хлам. Одним из них был Владимир X., по прозвищу Володька Блок (он собирал книги о Блоке и книги самого Блока) – маленький, толстенький, конопатый, вечно подшофе, жуткий матерщинник. Помню, как он рассказывал какую-то историю, поразившую его воображение: «Подъезжает, б…, вся в шиншиллях, б…, в кадилляке, б…, и с доллярами в кармане». Говорят, у него был такой замечательный баритон, что его почти зачислили в консерваторию. Впервые услышав, как я на весь магазин воплю: «Кочерыжка, к телефону!», он уважительно произнёс: «О, контральто!» Проходя по центру – Охотному ряду, Лубянке, Пушечной улице, Сретенке – невозможно было не наткнуться на Володьку Блока, сновавшего между разными букинистическими магазинами, расположенными на этих улицах. У него была жена, которую он очень уважал, и маленькая дочка, которую он просто обожал, как всякий мужик, поздно ставший отцом. Самое удивительное, что и жена его очень любила. Она приходила к нам после его смерти, ранней и весьма неожиданной – Володьке было около пятидесяти лет, я думаю. Его жена оказалась очень симпатичной еврейской женщиной, лет на десять-пятнадцать моложе Володьки, и она очень хорошо о нём отзывалась, несмотря на то, что вырученные деньги Володька частенько просаживал на бегах. А мы тоже к нему хорошо относились, потому что он был весёлым и невредным.
Вторым привычным нашим спекулянтом был Володька Т-вич. Он был ещё молодой, лет тридцати или около, тоже часто пьяненький. Иногда такой пьяненький, что Александра Фроловна забирала у него паспорт, чтобы он его совсем не потерял, и мы все вместе уговаривали его идти скорее домой проспаться. Потом он приходил протрезвевший, забирал свой паспорт, благодарил нас и исчезал до следующего раза. Кончилось тем, что его нашли убитым ночью прямо на проспекте Мира. Кто, за что, почему – этого мы так никогда и не узнали.
Однако, с начала восьмидесятых годов и нас стали одолевать постоянные спекулянты. Они неотлучно толклись у дверей магазина и задавали входящим один и тот же вопрос: «Что несёте?» Иногда там были какие-то новенькие, которые не знали нас в лицо, и задавали этот же вопрос. Я обычно отвечала: «Собрание сочинений Харалда Роббинса». На тот момент это был самый спрашиваемый автор, написавший кучу романов о голливудской жизни с откровенными сексуальными сценами. Никакого собрания его сочинений тогда в природе не существовало, мне просто весело было смотреть на их ошарашенные физиономии. Кстати, для меня они все были противные. Вообще, состав покупателей к этому времени сильно изменился: вместо интеллигентных старушек и солидных мужчин, магазин наводнили какие-то бойкие молодые люди с бородами и без, и репертуар их запросов был до отвращения однообразен – модные каталоги, киношные журналы да романы авторов типа того же Роббинса. Ну, соотвественно, и спекулянт стал уже не тот.
Самым симпатичным из «новых» спекулянтов был Андрей С. Он был немного старше меня, очень худой, длинный, кареглазый, очень неглупый и нежадный. Английский язык он выучил почти самостоятельно, и очень любил хорошие детективы. Он скупал у нас книги по искусству и, как мы предполагали, перепродавал их с лихвой тем, кто не утруждал себя хождениями по книжным магазинам. Во всяком случае, я его об этом никогда не спрашивала. Книги я ему оставляла, но ни разу не выписала ни одной квитанции на книги с завышенными ценами. Все эти книги он сдавал Марине С., и на этой почве у неё бывали трения с отделом искусства, хотя и с продавцами из этого отдела Андрей прекрасно ладил. Он охотно возил нас с Мариной домой на своём «Москвиче», потому что мы все жили в одном конце Москвы, всегда был готов одолжить деньги, которые у него всегда были, охотно обсуждал всякие литературные и книжные проблемы, говорил о политике и, казалось, ничего особенно не боялся. Я относилась к нему хорошо, и он ко мне тоже, но никаких его дел я не знала, хотя мне, признаюсь, до сих пор любопытно, как он умудрялся выжимать из этих альбомов такие доходы.
Совсем иным был человек, которого назвать спекулянтом и язык-то не поворачивается. Тем не менее, он был одной из известных персон на книжном «чёрном рынке». Звали его Валерий Павлович А-ов. Невысокого роста, с очень красивым лицом, в резких чертах которого было что-то демоническое. Волнистые волосы, чёрные с проседью, повторяли изломанную линию губ. Странное дело: чем он был злее, тем красивее. А вот улыбка его очень простила и как-то ему не шла. Чем сумрачнее были его тёмные глаза, тем он был интереснее. Одевался он щеголевато и выглядел, несмотря на свой небольшой рост, очень импозантно. Галка «Сыр», которая знала его по «чёрному рынку», рассказывала, что А-ов приходит туда, быстро продаёт всё, что у него есть, причём не очень дорого, а потом идёт пропивать выручку в мои родные Сокольники, в кафе «Прага» на Майском проспекте, в компании «сотоварищей-чернокнижников». Упившись по мере сил и финансовых возможностей, иногда попадает в нелепые ситуации. Однажды заснул в трамвае, который поздно ночью завёз его в трамвайный парк, а потом, очнувшись, Валерий Павлович был вынужден перелезать через тройной забор, ограждавший парк, да ещё его чуть не покусали собаки. На самом деле, он был совершенно приличным членом общества, кажется, даже преподавателем, а на «чёрном рынке» и в Сокольниках он просто «оттягивался», как сейчас говорят. Услышав, как я восхищаюсь его несказанной красотой, Галка заявила, что может замолвить за меня словечко, хотя я вовсе об этом не просила. Но потом она рассказала, что Валерий Павлович на её предложение отозвался приблизительно так: «Ты что, с ума сошла? У меня уже есть две в «Доме Книги», одна в художественном отделе, другая в отделе детской книги. Что я тебе, железный?»
Ну, не знаю, так ли оно было и было ли вообще, но у меня с ним произошли две забавные встречи. Иду я как-то раз со своей Большой Оленьей-стрит мимо Ростокинского проезда к «Красному Богатырю» и вижу, что навстречу мне попадаются какие-то не наши, не сокольнические типы, и все с портфелями, а некоторые в очках. Мне это показалось странным, но не будешь же их спрашивать, кто они такие и что здесь делают. Прошла мимо. А когда возвращалась обратно, увидела, что на крохотном треугольнике, образованном пересечением Богородского шоссе и дорогой, уходящей в сторону ВДНХ, толпится куча этих самых, с портфелями. Была зима, кругом лежал грязноватый снег, и все эти типы были в чёрных пальто или тёмных куртках, поэтому и весь этот треугольник между трамвайными линиями и расхлюстанной мостовой кишел, как муравейник, покрытый чёрными муравьями. Я шла к себе домой, дивясь этой картине, по противоположной стороне улицы и вдруг, подняв глаза, увидела А-ова, который шёл прямо на меня. «Здравствуйте, Валерий Павлович», – сказала я ему, и он хмуро мне поклонился. И тут до меня доехало: ведь это же книжный «чёрный рынок» переместился к нам сюда, потому что недавно его прогнали с родного места на Кузнецком мосту. Я от души пожалела этих «бедолаг-чернокнижников», потому как у нас им было тесно и неудобно. Правда, при появлении милиции разбежаться было совсем нетрудно.
Ну а во второй раз я встретила Валерия Павловича прямо-таки в семейной обстановке. Оказывается, он был хорошим знакомым моей подруги Надежды и её мужа Вадима. Валерий Павлович пришёл к ним в гости со своей женой, когда я была у Нади. Вот тогда-то я и увидела, что он может улыбаться, и подумала, что лучше бы он этого не делал, настолько улыбка его не красила.
Зато к нам приходили двое покупателей, чьими улыбками я просто любовалась. Одним из них был известный художник Михаил Ромадин – высокий, широкий, темноволосый, бородатый, обаятельный, и его-то улыбка очень даже красила, он становился ещё обаятельнее. То же самое происходило с Игорем Можейко, которого многие знают под именем Кира Булычёва. Он был не таким высоким, как Ромадин, но тоже широким, светловолосым, с бородой чуть рыжеватого оттенка и такой же обаятельный. Мне он напоминал древнего викинга, и однажды я сказала ему об этом. Он расхохотался и сказал лукаво: «А вы бы, наверное, хотели, чтобы вас умыкнул викинг?» «Ну, если только такой, как вы», – ответила я, и это было правдой. Так вот, когда эта парочка стояла рядом и вела беседу, я на них просто не могла налюбоваться. Оба славные, добрые, весёлые, как два солнышка. К сожалению, они были последними из могикан. За те семнадцать лет, что я оттрубила в своём магазине, многие из тех, кого мы любили и уважали, перестали приходить к нам просто потому, что состарились или даже умерли, да и времена изменились. И для меня магазин наполнился призраками. Ибо своим внутренним зрением я как бы видела тех, кого там уже не было, а тех, кто был, мне уже видеть не хотелось. То был не мой контингент. Замечала, что наша молодёжь – моя племянница Маша Ж., Леночка А., Ира Б. охотно общаются с этими новыми покупателями, но мне с ними было неинтересно. Вообще, по своей натуре я скорее склонна жить прошлым, чем настоящим или будущим, а тут и вовсе потеряла интерес почти ко всему, что происходило в магазине. Где-то внутри я чувствовала, что уже давно топчусь на месте, но не знала, что делать дальше. С другой стороны, как говорится, от добра добра не ищут, и я не предпринимала никаких решительных шагов, ожидая, что судьба распорядится за меня. Ну, она и распорядилась. Почти всем нам пришлось распрощаться с нашим магазином. Однако я не жалею об этом. Судьба подарила мне удивительную сцену, на которой я блистала целых семнадцать лет. Здесь, в нашем магазине, я нашла замечательных друзей, и здесь же я училась жизни, общению с людьми и получала ежедневное бесплатное образование, благодаря прекрасным к