Лучшего времени, чтобы покинуть обреченный форт, трудно было представить. Втянувшись в перестрелку, русские даже не сразу сообразят, что значительная часть гарнизона уже покинула форт и движется по подземному переходу в сторону Цитадели.
— Второй и третий взводы уходят через тоннель, первый прикрывает отход, — приказал майор Шпайнер.
— Есть, господин комендант! — дружно отозвались лейтенанты.
Двое пехотинцев потянули на себя с трудом поддавшуюся тяжелую чугунную дверь и впустили в черный, дохнувший сыростью проем первую группу солдат. Широкий, выложенный со всех сторон тесаным камнем, тоннель позволял передвигаться по двое; свет включенных фонарей шарил по гранитной кладке, по влажному потолку, с которого скупой слезой скатывалась влага. Через несколько шагов выстрелы, заглушенные многими метрами земли и гранитной кладки, были едва слышны.
Вместе с первым взводом уходил и майор Шпайнер. В нескольких шагах от него, прикрывая отход его группы, сражался двадцатилетний лейтенант Михаэль Брудер, еще месяц назад служивший при нем ординарцем. Михаэль был сыном его однокашника Фердинанда, с которым Шпайнер учился в Берлинском пехотном училище. Фердинанд погиб два года назад под Курском, и незадолго до своей смерти он попросил Шпайнера взять сына в Позен, под свою опеку, полагая, что этот город будет самым тихим уголком в рейхе, где можно будет пересидеть всю военную кампанию.
Как же он ошибался на сей счет! Последние две недели Позен был самым страшным местом на всем Восточном фронте.
Лейтенант Брудер оказался думающим офицером: отличался смелостью, умел разумно рисковать и старался беречь солдат. Майор Шпайнер доверял ему наиболее ответственные задания, зная, что приказ будет исполнен в точности. Не хотелось бы, чтобы лейтенант сложил голову в сражении, которое уже ничего не решает.
Приостановившись, майор сказал Брудеру, продолжавшему наравне с пехотинцами отстреливаться от наседавших русских:
— У вас ровно три минуты. За это время мы успеем уйти достаточно далеко, потом немедленно следуйте за нами!
— Слушаюсь, господин майор! — зычно отозвался лейтенант.
Кивнув, майор Шпайнер решительно шагнул в черный зев тоннеля.
Рота, вытянувшись в длинную ленту, подсвечивая дорогу карманными фонариками, двигалась вперед к выходу. Шум боя затих где-то позади, за многометровой кирпичной кладкой. Полнейшее безмолвие, если не считать тяжеловатых шагов пехотинцев, утомленных затяжными боями.
Протопали метров триста, когда позади приглушенно бабахнуло. Взвод Михаэля, уходивший последним, взорвал за собой вход, исключая всякую возможность для преследования.
Майор Шпайнер не раз проходил по этому тоннелю. Помнил каждую щербинку на средневековой кладке. Даже без белых маркеров, что были нанесены на стенах, с уверенностью мог сказать, сколько еще топать до выхода. Далеко впереди все такая же непроглядная темнота, подсвеченная тусклым рассеивающимся светом карманных фонарей. Вход загораживал огромный валун, замаскированный снаружи под каменные нагромождения, поросшие густыми кустами.
Первыми, как и было запланировано, пойдет разведка. Если опасности нет, она подаст сигнал для продвижения остальным.
Четверка крепких парней, прихватив шанцевый инструмент, уже вплотную подошла к шероховатому камню, которым был заложен выход; остальные, держась на значительном расстоянии, наблюдали за тем, как разведчики, поддев ломиками валун, пытались скатить его по склону. В тусклом свете майор Шпайнер рассмотрел даже сомкнутые челюсти ефрейтора Штарке, человека необыкновенной силы, пытавшегося едва ли не в одиночку отодвинуть тысячекилограммовую глыбину. Когда камень все-таки дрогнул и неохотно покатился, подминая округлыми боками ссохшиеся затрещавшие кусты, майор испытал чувство облегчения. Неужели все обошлось?
Вместе с тусклым вечерним светом в тоннель ворвались звуки далекого боя. Четверо разведчиков вышли наружу и, отступив на несколько шагов от входа, принялись бдительно осматриваться. Через кусты, торчавшие во все стороны сухими ветками, были видны их нечеткие, размазанные вечерними сумерками силуэты.
Убедившись, что опасность им не грозит, ефрейтор Штарке призывно махнул рукой, давая понять, что остальные тоже могут выдвигаться. Великан не успел даже опустить руку, как рядом громыхнуло и взрывная волна легко швырнула его могучее тело за колючий кустарник. За первым разрывом прозвучало еще несколько столь же сильных, разметав по земле, как невесомых кукол, передовую группу. В темном тоннеле раздались несколько длинных очередей. Трассирующие пули отскакивали от стен и летели дальше, отыскивая свои жертвы.
Сраженный пулей в голову, упал ординарец Шпайнера, а лейтенант Ланге, считавшийся невероятным везунчиком, провоевавший три года на Восточном фронте и не получивший ни единой царапины, был сражен короткой очередью в грудь.
Стало трудно дышать, вход затянуло дымовой завесой. Разрезая плотную стену дыма, вовнутрь тоннеля ворвалась упругая огнеметная струя, ударившая по стоящим в отдалении пехотинцам. Шинели ярко полыхнули, отбросив черный дым под самый потолок. Тоннель заполнился криками животного ужаса. В ответ в сторону огнемета прозвучали автоматные очереди. Пули летели мимо цели, высекая искры на потолке и стенах.
— Вперед! — закричал майор, понимая, что путь к отступлению закрыт. Оставалось единственное: пробиваться через плотный пулеметный огонь и огнеметные очереди. Повезет не всем, многие погибнут.
Опасаясь сгореть заживо, комендант бросился к выходу, увлекая за собой солдат. Стиснув зубы, он давил на спусковой крючок автомата, увидел, что упал один русский, следом другой, скошенный короткой очередью. Справа и слева Шпайнера поддержали винтовочным и автоматным огнем, позволив продвинуться вперед на десяток метров. Плотность огня усиливалась, заставив русских отступить.
На свет выскочили несколько пехотинцев лейтенанта Ланге и, угодив под автоматный огонь, полегли. За ними благополучно проскочила группа из пятнадцати человек, в числе которых был Михаэль, поливавший автоматным огнем справа налево и слева направо.
Тоннель окутал густой черный дым. Дышать становилось все труднее: горела человеческая плоть, потолок, стены. Огненная смесь, не давая пройти, полыхала под ногами, а на полу маленькими коптящими кострами горели тела убитых.
Майор Шпайнер вдруг почувствовал, что не может сделать и шага. Грудь сдавила невероятная боль, не давая возможности вздохнуть. «Ранен!» — промелькнуло в затуманившемся мозгу. Он даже не понял, в какой момент это произошло. Те немногие, что еще могли двигаться, выскочили из тоннеля, остались лежать только раненые или контуженные, с ужасом наблюдавшие за тем, как плазма, растекаясь, захватывает все большее пространство. Скоро огонь дойдет и до них.
Майор почувствовал, что не может двигаться. Тело все более слабело. Жить оставалось немного. Возможно, сутки… Но смерть придет к нему раньше, когда растекающаяся раскаленная смесь достигнет его стоп, вот тогда он сгорит заживо, чувствуя каждой клеткой невероятную боль. Этого не должно произойти, ему все равно не жить. Пусть лучше огонь обглодает его мертвое, бесчувственное тело.
Приподняв автомат, комендант форта «Раух» неуверенной походкой зашагал навстречу русским, продолжавшим наступать. В грудь сильно ударило, как будто кто-то швырнул в него крупный камень. Боли он не почувствовал, его мертвое тело, простреленное навылет, упало прямо на лужицу красного огня, разметав на сухие ветки тяжелые сверкающие капли.
Глава 12Второй день рождения
Утром наступила тишина. После тяжелого ночного боя, непрерывной трескотни автоматных очередей, разрывов гранат, выстрелов из фаустпатронов она представлялась какой-то неправдоподобной. Казалось, что пройдет еще минута, и все повторится — длинные дробящие пулеметные очереди, уханье минометов, беспрерывная орудийная стрельба.
Улицы города были покрыты телами убитых, своих и чужих, часто лежавших вповалку, позабытых до времени. Все выжившие наслаждались покоем и набирались сил.
Вскоре, насладившись нежданно свалившейся тишиной, улицы оживут. Первыми начнут действовать похоронные команды. На себе и на телегах они будут подтаскивать к могильным ямам убитых. Вторыми придут в движение полевые кухни, в огромных котлах которых для живых станут готовить сытное густое варево.
Рота железнодорожников уже растаскивала на путях разбитую разрывами технику, чинила железнодорожные пути. Скоро через Познань, прямиком на Одер, пойдут первые эшелоны.
Сразу после боя вокруг форта было выставлено охранение, и бойцы, утомленные сражением, расположились в очищенных от врага помещениях; улеглись на дощатом скрипучем полу, подложив под головы кто ладонь, а кто рукав шинели.
Крыша над головой имеется — уже хорошо. По-военному времени это редкость. Чаще всего приходилось спать где придется: в траншеях, заполненных водой, в глубокой глинистой воронке, а то и под кустом, прячась от недоброго взгляда. На неудобства жаловаться не приходится, тут главное — уцелеть! Майор Бурмистров, несмотря на офицерский чин, и сам половину войны провел под открытым небом. Спал, не замечая порой ни грохота разрывающихся снарядов, ни роя пуль, пролетающих со свистом над головой.
На плечи давила смертельная усталость, ноги с трудом отрывались от земли, и каждая клетка тела взывала к покою. Но он не уснет, пока не проверит выставленные посты, не убедится, что огневые точки надежно укреплены и в правильных местах установлены пулеметы. Со стороны его усталость была малоприметна: все такая же распрямленная спина с выправкой кадрового офицера, все такой же острый пронзительный взгляд, узкие губы сложены в едкую усмешку, словно он насмехался над смертью, не однажды пронесшейся мимо.
Бойцы, имевшие огромный опыт сражений, мало нуждались в рекомендациях. Позиции выбрали правильно, спрятавшись за толстыми стенами. На чердаке оборудовали наблюдательный пункт, по углам форта, где имелся широкий угол обзора, установили тяжелые пулеметы. В глубине позиций, укрывшись маскировочной сетью, как одеялом, дремали зенитки.