В этот раз миновало уже десять часов, но артобстрел даже не начинался. Возникало обманчивое чувство, что он не начнется и в ближайший час. На вражеской позиции стояла такая тишина, что безмолвие давило на барабанные перепонки, а случайный выстрел, порой резавший тишину, воспринимался едва ли не полетом шмеля над ухом.
Что-то в этом затишье было не так. Шло вразрез с устоявшимися правилами. А все непонятное на фронте, прочувствованное на собственной шкуре, представляло нешуточную угрозу.
Прошедшей ночью наблюдение заприметило на позициях русских передвижение артиллерии. Ее подтянули на предельно близкое расстояние к крепости и тщательно замаскировали. Значит, планировался усиленный артиллерийский обстрел, после которого русские начнут штурмовать Цитадель. Но тогда почему же они медлят?
Русские очень здорово преуспели в войне. А во взятии крепостей использовали тактику, не применяемую ими прежде, — штурмующая пехота шла на крепость при поддержке артиллерии, двигаясь в тот самый момент, когда залпы орудий были направлены в глубину обороны. А первые ряды штурмующих буквально вплотную подступали к огневому валу. Кроме личного мужества атакующих требовалась слаженность действий пехоты с артиллерией. В противном случае снаряды могут накрыть собственных солдат.
Русские хитры, горазды на выдумки, весьма изобретательны. Все их измышления никоим образом не вписывались в законы военной науки. Интересно, что же они предпримут на этот раз?
Теперь, глядя на расположение русских, на танки, едва проглядывавшие из-за руин, на маскировочные сетки, под которыми угадывались очертания гаубиц и мортир, на тонкие струйки дыма над блиндажами и землянками, выдававшие расположение позиции русских, генерал-майор Гонелл понимал, что «иваны» будут наступать именно сегодня.
Русские уже не столь тщательно, как это было перед штурмом Позена, маскировали свои орудия, они прекрасно были осведомлены, что в Цитадели осталось немного орудий, способных причинить им значительный урон. Советские солдаты, находясь на вторых рубежах, не особенно прятались, уверенные, что вряд ли миномет, хорошо замаскированный в стенах крепости, станет выдавать себя выстрелами из-за единственного человека, выскочившего наружу из землянки, чтобы глотнуть свежего воздуха или просто по нужде. Теперь Цитадель представлялась для них всего-то небольшим пятнышком на карте, которое следует закрасить как можно быстрее в ярко-красный цвет — цвет победы.
Попытки узнать направление главного удара ни к чему не привели. Две группы разведчиков, отправленные позавчера в тыл к русским, не вернулись. Вчера на рассвете, незадолго до артобстрела русских, Гонелл созвал оперативное совещание, чтобы совместными усилиями определить, в каком именно направлении русские начнут атаковать крепость. После недолгой дискуссии и анализа оперативных данных, поступивших в последние дни, было решено, что русские будут наступать с севера, — с наиболее удобного равнинного подхода для штурма, где сосредоточены их значительные силы.
И вот сейчас, обозревая позиции противника со всех сторон, генерал-майор Гонелл видел, что за прошедшую ночь на позициях русских произошли немалые перемещения полков. Северная сторона, где прежде собирался ударный кулак, вдруг неожиданно оскудела: количества техники, несмотря на искусную маскировку, стало значительно меньше, но вот юг заметно усилился, пополнился людьми и техникой, что было приметно даже при беглом осмотре.
За первым эшелоном атаки, просматривавшейся по выведенной на позиции технике (полковые и дивизионные пушки), был виден второй, почти у самого горизонта, слегка подернутый утренним клочковатым туманом, столь характерным для этих мест, но вместе с тем весьма узнаваемым, несмотря на нежданно изменившейся рельеф (инженерные батальоны русских слегка перемудрили с маскировкой, чуть приподняв холмистость; наверняка под маскировочной сетью прячутся целые гаубичные батареи), а также по количеству траншей, вырытых за ночь.
Маскировочные сетки, местами наброшенные небрежно, сильно провисавшие, выдавали очертания тяжелого вооружения: мортир, гаубиц, которыми можно разрушать стены даже такой крепости, как Цитадель.
Русские не раз атаковали Познань именно с юга, и, невзирая на крепкое противостояние, им неизменно сопутствовал успех. Их штурмовые бригады захватывали квартал за кварталом. О южной части города русские имели намного больше информации, чем о других районах: имели представление о ее слабых и сильных сторонах; им было известно, где находятся укрепленные огневые точки. Прекрасно знали, где следует применять тяжелые орудия, а где можно обойтись полковыми пушками. Были осведомлены о численности подразделений в каждом укрепленном районе, а самое главное — знали, как следует брать укрепрайоны и то, что еще оставалось от города, а именно Цитадель!
Входная дверь штаба была выбита взрывной волной при последнем артналете, разбита была часть кровли, и оставалось только удивляться, почему гаубичный снаряд, разорвавшийся в соседнем помещении, не принес больших разрушений.
Подняв трубку, Эрнст Гонелл спросил:
— Майор Штольц?
— Так точно, господин генерал-майор.
Майор Штольц отвечал за оборону северной части крепости. Было непонятно, когда он спит и спит ли вообще. Уже с трех часов утра майор был на ногах: беседовал с командирами подразделений, ходил по позициям, подбодрял солдат, в общем, делал все, что положено боевому офицеру. Майор Штольц был убежден, что русские будут наступать с севера, и уже давно свыкся с мыслью, что их артиллерия разрушит форты до основания. А значит, его подразделения и он сам погибнут одними из первых.
— Штольц, отведите пехотный полк на южное направление в распоряжение подполковника Хаммера.
— Господин генерал-майор, русские будут атаковать с северной стороны, с оставшимися силами нам просто не справиться с поставленной задачей.
— Послушайте меня, Штольц… Русские будут атаковать с юга. По самым примерным подсчетам, в этом направлении они сосредоточили не менее двух дивизий.
— По вчерашним данным, на южной стороне было не более двух полков.
Похоже, что этот чудак готов был погибнуть, нежели отдать вверенный ему полк.
— Все решено. Выполняйте! Ваши форты русские будут атаковать во вторую очередь. И объясните солдатам, что нам нечего терять. Пусть каждый метр немецкой земли они польют русской кровью.
Не прошло и нескольких минут — жахнуло так, как будто бы на землю обрушилось небо. Видно, атланты, не удержав его на своих плечах, просто сбросили его за ненадобностью, от чего оно громыхнуло и затряслось под ногами.
Фронтовая линия русских озарилась сотнями белых вспышек. Стреляла малая и большая артиллерии; грозно ухали тяжелые гаубицы и мортиры, и на крепость, уже изрядно покалеченную, во многих местах подремонтированную и залатанную, упали тысячи снарядов.
Форты, бастионы, равелины и казематы сотрясались от бесчисленных взрывов. Вспыхнул склад с обмундированием. За ним столь же ярко заполыхал склад с резиной, пустив в сумрачное небо клубы темно-серого дыма. Город заволокло чернотой, едкая гарь проникала во все щели, заполнила пустые помещения, тяжело стелилась по земле, не давала возможности дышать. А грунт, поднятый взрывами в воздух, не желал опускаться, встав между землей и небом непроницаемой стеной.
Прошло немало времени, но артналет не прекращался. Снаряды продолжали взрываться внутри крепости, разбивали стены фортов, выворачивали с корнями деревья, осколками начиняли землю, разрывали живую плоть; сокрушали незыблемое, превращали в пыль разрушенное.
В какой-то момент наступила оглушительная тишина. Эрнст Гонелл подумал, что барабанные перепонки лопнули, не выдержав грохота орудий. Притронулся ладонями к ушам, рассчитывая обнаружить кровавые струйки. Услышал легкое шуршание от прикосновения пальцев к перепачканной гарью щеке, а в углу комнаты, рядом с обрушившейся стеной, стиснув голову руками, глухо стонал контуженный ординарец.
Эрнст Гонелл глянул на часы и невольно удивился: оказывается, артналет продолжался всего пять минут, а ощущение было таковым, как если бы он провел под взрывами несколько часов. Временные понятия сместились. Время не шло равномерно и последовательно, как происходит в обычной жизни, оно вдруг то растягивалось до бесконечности, а то спрессовывалось и ускорялось, и тогда день проходил очень быстро. Невольно возникала мысль, что проживаешь еще одну жизнь, возможно, чью-то другую. На фронте такое случается.
Глянув в амбразуры, Гонелл не увидел позиции русских. Стена, состоящая из поднятой пыли, дыма, гари, заслонила не только вражьи позиции, она закрыла и небо. Показалось, что наступил вечер, и только стрелки часов, уверенно продолжавшие отсчитывать прожитые секунды, терпеливо и бесстрастно говорили, что это не так.
Эрнст Гонелл поднял трубку. И в ней была тишина — связь прервана. В полумраке он рассмотрел посыльных, лежавших на полу прикрыв голову руками, они продолжали, стиснув зубы, дожидаться артиллерийских ударов.
— Вы двое, ступайте к капитану Кройсбаху и соберите данные о погибших и раненых. Их должно быть немало после этого ада. А вы… — Он посмотрел на трех посыльных, уже поднявшихся, старавшихся выглядеть перед комендантом города-крепости боевито. Полевая форма, обсыпанная серой штукатуркой, потеряла первоначальный цвет, смотрелась неряшливо и грязно. Но под строгим взглядом Эрнста Гонелла никто из присутствующих не решался смахнуть с френча и с брюк налипший сор. — Вы поторопитесь к майору Шлоссеру в пехотный полк. Пусть он выделит солдат для переноски раненых. Налет может повториться в любую минуту, как только уляжется пыль. В крепости есть еще немало безопасных мест, где можно укрыть раненых. Связь должна работать через несколько минут, — строго посмотрел генерал-майор на связистов.
Подступы к крепости охранял батальон СС (наиболее боеспособное соединение гарнизона под командованием штандартенфюрера СС Маттиаса Эберле), десять человек из которого несли службу при штабе. На то были свои причины: существовала немалая вероятность, что в Цитадель может просочиться группа русских диверсантов.