По обе стороны от него бежали штурмовики и короткими очередями стреляли по неясным расплывчатым силуэтам. Батарея 152-миллиметровых орудий продолжала бить по верхним этажам зданий равелина, однако стены были толстыми, снаряды не причиняли особого ущерба строению.
— Вперед! Вперед!!! — до хрипоты кричал Прохор и понял, что из-за звуков близких разрывов не слышит собственного голоса.
Боковым зрением Бурмистров уловил, как справа от него, всего в нескольких метрах, словно натолкнувшись на какую-то непреодолимую преграду, упал боец, за ним еще один, споткнувшись… Вот сейчас они поднимутся и заторопятся за остальными. Но нет, так и застыли на стоптанном снегу, далеко вперед вытянув руки.
По каске опасно чиркнул осколок. Над ухом, обжигая жаром скулу, просвистел еще один, а в грудь, едва не сбивая с ног, ударило что-то тяжелое. Нагрудник выдержал испытание, и тотчас с правой стороны по бронированному металлу шаркнула пуля. Били прицельно, откуда-то сверху, вот только с какой именно позиции, не разобрать.
Химики-дымовики усердно заполняли место боя дымом, на этот раз пошел белесый, вызывая неприятные ощущения, он лез в глаза. Пригнувшись, майор Бурмистров нырнул в плотный густой дым, дыхание на какое-то мгновение перехватило, стало трудно дышать. Нагрудные металлические пластины отяжелели, не давали возможности ускорить движение.
Порыв сильного холодного северного ветра перемешал клубы черного и белого дыма, образовав темно-серую смесь. В плотных наслоениях, подсвеченных близким разрывом, показалась брешь, через которую были видны поваленные на землю ворота, по обе стороны от которых, спрятавшись за кирпичную кладку, залегли немецкие пулеметные расчеты и палили по наступающим бойцам.
Майор откатился в сторону, за ворох развороченного бронированного железа, сунул в кобуру пистолет и, взявшись за автомат, выпустил в пулеметный расчет длинную очередь. Первый номер ткнулся лицом в пулемет, а второй откинулся на спину.
— Отбой! Ожидание полчаса! — приказал генерал-полковник Казаков артиллерийским подразделениям.
Почти сразу же во многих местах по линии соприкосновения с противником серую пелену дыма рассекли красные ракеты, извещавшие о временном прекращении огня.
Грохот умолк не сразу: сначала затихли гаубицы, находившиеся в глубине тыловой линии, имевшие со штабом прямую связь, а за ними артиллерия поменьше — дивизионная и полковая, вытянувшаяся в кривую линию в первом эшелоне, — а затем последние (мортиры и гаубицы), расстреливавшие крепостные стены прямой наводкой.
Дымовая завеса, застилавшая город, сходила неохотно. Прошло несколько долгих минут, прежде чем на холме, размазанном дымкой, появились башни форта «Виняры». Ветер, подувший с севера, разметал пороховую гарь и обнажил гранитные бастионы и казематы.
Миновало тридцать минут. Василию Чуйкову доложили о том, что штурмовые бригады залегли в ожидании очередных залпов, следовало поторопиться.
— Товарищ генерал-полковник, не пора ли еще раз ударить, пока немцы не пришли в себя? — предложил стоявший рядом Чуйков.
— Не торопитесь, Василий Иванович, — продолжая рассматривать Цитадель в оптическую трубу, ответил Казаков. — Пусть вся пыль как следует уляжется. Для артиллерии видимость важна. Чего же снаряды понапрасну переводить.
Артиллерия — это бог войны. И управлявший в эту минуту сотнями орудий генерал-полковник Казаков ощущал себя если уж не самим богом войны, то апостолом наверняка.
Ветер трепал дымовые лоскуты, то последнее, что еще разделяло немцев, засевших в крепостях, от русской армии, вставшей под стенами лагерем.
Дым рассеялся. Гарь улетучилась. Пыль осела. Перед глазами Казакова предстала Цитадель — помятая, поцарапанная, словно выскочившая из жестокой драки, но по-прежнему крепкая. А с высоты холма и вовсе выглядевшая неприступной.
— Сейчас мы тебя научим учтивости… Всем артиллерийским соединениям приготовиться к артиллерийскому штурму. Двойной огневой вал, — приказал командир фронтовой артиллерии.
Связист, сидевший за рацией, немедленно передал артиллерийским подразделениям сообщение генерал-полковника.
Осматривая Цитадель, Василий Казаков отмечал в ней новые разрушения, в некоторых местах губительные. Но белый флаг немцы не поднимали, а стало быть, предпочитали сражаться до последнего. За стенами Цитадели укрывались самые непримиримые. Тем хуже для них.
— Огонь, — негромко произнес генерал-полковник.
Его приказ был передан в артиллерийские дивизии прорыва, чьи орудия были направлены на стены непокорной Цитадели. Прозвучавший залп всколыхнул землю, потряс ее до самых недр, выбросив на поверхность каменистый грунт.
Обстрел крепости продолжался четыре часа. Два раза залпы ненадолго прерывались на несколько минут, дожидаясь, когда поднятая в воздух земля осядет, а потом артиллерийский штурм возобновлялся с прежней силой.
Казалось, что не только земля, но и сама крепость будет перепахана снарядами. Вряд ли после такого обстрела отыщется хотя бы единственное целое здание, останется нетронутым хоть одно деревце, но всякий раз, когда поднятая земля оседала, а дым рассеивался, Цитадель стояла на прежнем месте, несмотря на тонны раскаленного железа, выпущенного по ее стенам.
В недолгие минуты затишья, когда казалось, что в крепости было уничтожено все живое, возобновлялась автоматная перестрелка в местах тесного соприкосновения немецких и русских позиций. Немцам в упорстве не откажешь.
Цитадель частично была разрушена, особенно досталось верхним этажам, где кладка была не столь крепкой. Нижние этажи тоже пострадали, их изрядно поковыряли снаряды повышенной мощности, но не настолько, чтобы можно было считать разрушения фатальными. Крепость по-прежнему была крепка. Гарнизон не был уничтожен и даже показывал характер, давая серьезный отпор штурмовым отрядам, пытавшимся приблизиться.
Изрядно пострадали подходы к крепости. Вместо мощеных улиц — дымящиеся воронки. Вместо прямых аллей — вырванные из земли деревья, а оставшиеся стволы, поломанные снарядами и побитые осколками, сильно обожженные взрывами и пламенем, напоминали инвалидов. Сражение не закончилось, продолжалось дальше, и чем ближе Красная армия будет продвигаться к центру Цитадели, тем яростнее будет сопротивление.
День выдался ясным. Солнечным. По-настоящему весенним. Воздух был необычайно прозрачен и свеж. Немцы выбирались на свои позиции из глубоких подземных казематов. То там, то здесь раздавались вразнобой отрывистые очереди немецких пулеметов, как бы заявляя: мы здесь и будем воевать дальше.
— А вот теперь слово «катюшам»! Огонь перенести на северную и восточную части крепости, а то фрицы думают, что мы о них позабыли, — усмехнулся Василий Казаков. — Придется о себе напомнить.
Посмотрев на ручные часы, подаренные женой на день рождения, отметил: артиллерийская атака превысила запланированное время на целый час. Немудрено, приходилось приостанавливать артиллерийскую атаку и дожидаться, когда спадет дым и уляжется земля, чтобы наблюдать за мишенями и правильно осуществлять прицеливание. Но затягивать с паузой не стоило, не следовало предоставлять немцам время для подготовки к атаке.
— Семнадцатая гвардейская минометная бригада реактивной артиллерии и двадцатая гвардейская минометная бригада реактивной артиллерии залпами бьют по восточной стороне крепости. Двадцать шестая гвардейская минометная бригада реактивной артиллерии, пятьдесят девятый гвардейский минометный полк реактивной артиллерии и триста одиннадцатый гвардейский минометный полк реактивной артиллерии — огненный вал по северной стороне крепости. Начало в четырнадцать пятьдесят!
— Есть! — отозвался связист. Он, подсоединившись через коммутатор к минометным бригадам реактивной артиллерии, стараясь подражать интонациям, которыми был отдан приказ, сообщил дословно. Выждав небольшую паузу, продолжил: — Первый залп в четырнадцать пятьдесят!
На крепости происходило некоторое оживление. Немцы поверили, что самое страшное осталось позади. Как же они ошибались! Это было всего лишь начало их конца.
Ровно в назначенное время воздух резанул сильный свист летящих четырехметровых снарядов, заставлявших холодеть в жилах кровь. Достаточно всего лишь однажды услышать вой гвардейских минометов, чтобы потом никогда его не позабыть.
Окутанные черным облаком дыма, пронеслись снаряды. Громкие взрывы потрясли окрестность, в воздух взметнулись пласты земли. Горела техника, трескались от жара камни, ощущение было таким, будто плавилась и дымилась земля. Вряд ли останется что-нибудь живое после адского пламени. Немцы не без иронии прозвали «катюши» «оргáном Сталина» — свист летящего снаряда отдаленно напоминал звуки органных труб. Вот только божественного в них было мало, скорее всего, в свистящих звуках слышалось завывание чертей, нежели песнопение ангелов.
Реактивные снаряды перепахали все подходы к крепости, подняв в воздух тысячи тонн земли. Пробиваясь через плотную завесу пыли, в разных местах вспыхивал огонь, пуская кверху черные клубы дыма, — то горела уцелевшая техника. Вместе с обломками покореженного металла раскалывались и ломались уцелевшие строения, снарядами разлетались кирпичи.
Следующий залп, со свистом ударивший в гранитный монолит стен, проделал в верхних этажах крепости проломы. Во дворе крепости ахнуло — взорвалась тяжелая техника, окутав бастионы тяжелыми черными клубами дыма.
Не жалея снарядов, «катюши» утюжили город-крепость Познань не менее получаса. Это был настоящий ад огня, из которого не существовало выхода. Все горело, все ломалось и все полыхало. Повсюду обломки изувеченной раскаленной стали, разорванная и обожженная плоть. Дважды залпы прошлись по северной и восточной сторонам Цитадели. Добрались до южной. И, когда крепость утонула в дыму, в коптящей гари, в поднятой пыли, когда возникла стойкая убежденность, что в наполовину разрушенных стенах вряд ли что-либо может уцелеть, залпы неожиданно прекратились.