на мосту приободрились, работа пошла поживее. Бульдозеры разгребали проходы от завалов, а «Студебеккеры» подвозили перекрытия. На мосту продолжился деловой стук кувалд и молотков; если бы не свистевшие вблизи пули, строительство моста выглядело бы вполне мирно. Те немногие огневые точки, что пытались помешать завершению строительства, подавлялись дивизионной артиллерией и танковыми обстрелами.
Еще через час мост был построен, и по нему, гулко стуча на стыках гусеницами, на противоположную сторону рва выкатились танки. Дело оставалось за малым — войти во двор форта «Виняры» и расстрелять из орудий тех немногих, что продолжали сопротивляться.
Западный равелин «Виняры» был блокирован через несколько дней упорных боев силами 27-й гвардейской стрелковой дивизии. Сопротивлялись немцы яростно, кольцо вокруг редута удалось сомкнуть лишь с помощью танков, сумевших уничтожить пулеметные гнезда, контролировавшие все подступы к зданию. Но гитлеровцы продолжали упорно сражаться, предпочитая гибель в бою плену. В умении воевать фрицам не откажешь, мужества им тоже не занимать. Кроме кадровых частей, гарнизон «Виняры» составляли резервисты, державшие в последний раз оружие в Первую империалистическую, а также новобранцы, получившие боевой опыт именно в Познани. Большая часть из них была вооружена фаустпатронами, винтовками и доставляла красноармейцам немало хлопот. Знание города позволяло резервистам ориентироваться на разрушенных улицах, и через коммуникации, которых в городе было во множестве, они заходили в тыл передовым частям и расстреливали их в спину.
Оборону Западного редута составлял сборный полк из резервистов и кадровых частей. Даже находясь в безнадежном положении, немцы продолжали яростно отстреливаться и даже предприняли несколько серьезных контратак. Им удалось закрепиться на верхних этажах здания, где они установили тяжелые пулеметы и яростными гремучими очередями реагировали на всякое передвижение. На штурм не пойдешь, чревато большими потерями. Редут, выпиравший острым углом прямо в позиции советских солдат, был у них как кость в горле: и проглотить нельзя, и выплевывать уже поздно.
Посмотрев на окруженный равелин в бинокль, командир дивизии генерал-майор Мотылевский спросил у стоявшего рядом замполита:
— Сколько мы у этого города возимся?
— Если брать все в целом, то недели четыре будет.
— Четыре недели, — задумчиво протянул Мотылевский. — За это время наш фронт уже к Одеру подошел. Плацдарм отвоевал на противоположном берегу. До Берлина километров двести осталось, а мы все тут топчемся.
— Крепок немец. Дерется за каждый дом. Чем ближе подходим к Берлину, тем немец злее. Крепость мы в любом случае возьмем. Только уж очень неохота погибать в конце войны… Предложим командованию равелина сложить оружие. Выделим им на обдумывание полчаса.
Первые пятнадцать минут пролетели. Если сдача не произойдет, то возобновится обстрел равелина из полковых пушек и танков. А далее штурм! Оставалась некоторая надежда, что гарнизон все-таки проявит благоразумие и сложит оружие.
Генерал-майор Мотылевский наблюдал в бинокль некоторое оживление в равелине. В амбразурах замелькали офицеры. Не будь перемирия, так они стали бы очень удобной мишенью для снайперов.
Немцы злоупотребляли отведенным временем и проводили в крепости серьезные перестановки: подтаскивали поближе боеприпасы, закрывали амбразуры мешками с песком, залатывали пробоины. Ну что ж, пусть пользуются до поры до времени добродушием русского солдата.
Глава 29Мы сдаемся
Капитан пехоты Вильгельм Ландман, начальник гарнизона Западного равелина, связался с комендантом Позена генерал-майором Эрнстом Гонеллом сразу после предложения русских о сдаче гарнизона с гарантией жизни каждому солдату и оказания помощи раненым.
Эрнст Гонелл ответил не сразу. Пауза в разговоре затянулась.
Капитан Ландман, воевавший с первого дня войны и, казалось бы, не боявшийся ни бога, ни черта, несказанно робел перед комендантом Гонеллом, чем походил на неопытного новобранца. Было в облике генерала нечто такое, что заставляло подчиняться ему самых закаленных. Даже его тягостное молчание наполнялось каким-то глубинным смыслом. А уж если он принимался говорить, то каждое слово наливалось тяжестью.
Капитан Ландман уже давно понял бессмысленность сопротивления. Если оно продолжится и далее, то погибнет весь личный состав гарнизона. Если же они предпочтут смерти плен, то имеется шанс сохранить жизни. Была еще одна причина, по которой капитан желал согласиться на предложенную русскими капитуляцию: хотелось выжить в этой нечеловеческой бойне и увидеть жену, проживавшую в Позене. Еще две недели назад, рискуя жизнью, он подземными коммуникациями пробирался к своему дому, стоявшему на окраине города, только для того, чтобы обнять любимую и подержать на коленях дочь. В последний раз увидеться не удалось, жена оставила для него на столе записку, прижав тяжелой чернильницей, в которой сообщала о том, что оставаться в городе опасно, а потому решила уехать к тетке, проживавшей поодаль от жестоких сражений. Просила его беречь себя и надеялась на скорую встречу. Записка находилась у него в кармане френча в качестве оберега.
— Думаю, излишне напоминать, капитан, что мы солдаты, — наконец проговорил генерал-майор Гонелл. — И должны защищать фюрера и рейх до последнего вздоха с оружием в руках. Какие еще могут быть переговоры с русскими? Гарнизон должен сражаться до последнего солдата. Если вы думаете иначе… Любое другое решение буду расценивать как нарушение военной присяги. Вам понятно, капитан, что за этим последует?
— Так точно, господин генерал-майор. Я просто хотел выяснить…
— Если вы меня поняли, тогда покажите своим солдатам пример доблести и бесстрашия.
— Слушаюсь!
Капитан Ландман положил трубку. Призрачная надежда уцелеть в этом кошмаре была мгновенно разрушена. Комендант города-крепости уверенно шагает в ад и тащит за собой всех тех, кому каким-то чудом удалось выжить в череде непрекращающихся боев.
Офицеры, стоявшие рядом, с надеждой ждали ответа генерала и по тому, как помрачнело лицо капитана, догадались, что сопротивление будет продолжено. Вытащив письмо из кармана, Ландман порвал его на несколько кусочков и швырнул в камин. Теперь держать при себе письмо в качестве оберега не имеет смысла — оно вряд ли сумеет уберечь в этом кровавом месиве!
— Укрепляйте позиции и подтаскивайте к амбразурам боеприпасы. Они нам еще пригодятся, — напомнил капитан.
Офицеры разошлись по местам расположения подразделений, чтобы передать приказ капитана солдатам. Из подвалов, где находились склады с оружием, зазвучали команды. Солдаты торопливо, понимая, что срок затишья ограничен, волокли ящики с патронами к огневым точкам.
Генерал-майор Мотылевский посмотрел на ручные часы и отметил, что ультиматум о капитуляции гарнизона равелина закончился десять минут назад. Обещание следовало исполнять, а стало быть, придется предпринять нечто более кардинальное, чтобы принудить немцев к сдаче гарнизона.
Равелин размещался внизу, к нему вела хорошо утоптанная дорога, контролируемая тяжелыми пулеметами. Если начать его атаковать, то за пару минут можно потерять целый батальон. В других местах тоже не лучшее место для атаки — глубокие рвы, простреливаемые пулеметными расчетами; снайперы, затаившиеся у брешей. Танкам амбразуры равелина не поразить — слишком низкое расположение, следовало придумать нечто похитрее.
После короткого стука в штаб дивизии вошел капитан Велесов.
— Тебе чего? — раздраженно спросил генерал-майор. Не самое подходящее время, чтобы заниматься личными делами офицеров.
— Товарищ генерал-майор, я знаю, как можно взять равелин совершенно бескровно.
— Так уж и бескровно? — хмыкнул Мотылевский. — Мы тут головы ломаем, как эту задачу решить, а у тебя, значит, уже и готовый рецептик имеется.
— Так точно, товарищ генерал-майор, имеется.
— Давай выкладывай.
— Равелин находится под горой. Нужно наполнить мазутом бочки, поджечь их и пустить вниз, прямо на ворота равелина. Бочки разобьются о каменную стену и подожгут ее, а еще через несколько минут пламя перекинется на весь равелин. Если немцы не желают сгореть заживо, они вынуждены будут сдаться.
— Вижу, смекалка у тебя работает, капитан. Ты кто по специальности?
— Архитектор.
— Ах, вот оно что… Только где ты столько бочек возьмешь для поджога? Не собирать же нам их по всему фронту.
— В одном из гаражей стоят пустые двухсотлитровые бочки. Бензин в них был, немцы самолеты заправляли.
— Твоя задумка — вот давай ты ее и реализовывай. Обратись к танкистам за мазутом, скажешь, что действуешь по моему распоряжению. И не медли!
— Есть! Разрешите идти?
— Ступай.
— Как у танкистов с мазутом? — спросил Мотылевский у зама по тылу, когда Велесов вышел.
— Хватает, — ответил зам по тылу. — А потом, танкам сейчас особенно и некуда разъезжать.
Еще через двадцать минут пехотинцы подкатили бочки на маковку горки и по сигналу красной ракеты подожгли, после чего столкнули их разом вниз. Бочки, полыхая черным едким смрадом и тяжело постукивая на неровностях, устремились в атаку на гранитные стены. За ними узкой змейкой тянулись огненные полосы, также испускавшие черную удушливую вонь. Все более набирая разбег, бочки подпрыгивали, стучали, выбивали какую-то замысловатую дробь. Ударившись в стену, расшиблись, и через пробоины, заливая стены и землю, брызнули раскаленные горящие струи мазута. Еще через минуту равелин полыхал. Узкие языки пламени расползались по стенам, проникали вовнутрь. Тяжелый черный дым не давал продохнуть, казалось, сжигал легкие. Внутри равелина полыхнул пожар, быстро распространявшийся по многим помещениям. Горели перекрытия, слышался треск крошившегося камня. Пройдет несколько минут — и на месте равелина останется лишь пепелище.