компании неосторожно подписал документы о персональной ответственности перед банком. Когда его затравили и кредитчики, и вчерашние партнеры, у молодого здорового мужика, бывшего десантника, не выдержало сердце. Однако самая глупая история приключилась в Волгограде. Но для начала надо пояснить, кто такой Эдуард.
Землю для нас искали люди разные. Честные трудяги и мелкие жулики, молодые ребята и советские зубры. Эдуард стоял среди них особняком. Это был поэт риелторского дела, с лучшими и худшими чертами, свойственными поэтам. Эдуард был раздолбаем лет сорока пяти. Длинный, как жердь, с курчавой, как у Пушкина, шевелюрой и добрым взглядом большого ребенка. Отправляясь за казенный счет в новый город, он зависал там, и через пару дней на всех городских дискотеках его знали в лицо. Всюду он заводил множество контактов, и у всех его новых знакомых как на подбор были приятные женские голоса. Независимость Эдуарда могла разозлить и самого демократичного шефа. Он постоянно опаздывал на рейс, появляясь у стойки регистрации в последний момент, но судьба и здесь благоволила ему – самолет, на который он не успел, взорвали террористы.
Почему же его терпели? Ответ был прост. Каким-то невероятным образом этот патологический растяпа ухитрялся находить больше интересных участков, чем все остальные агенты. Так произошло и с Волгоградом. Примчавшись на работу с полустертым отпечатком помады на шее, Эдуард показал нам такой вариант, что сразу стало понятно: строить будем здесь.
И понеслось. Поездки, учреждение компании, переговоры с владельцами…
Их было несколько. Миллионов долларов – тоже. В итоге, едва мы договорились о цене, как один владелец совершил очень странное самоубийство – вдруг решил выпить бутылку – другую концентрированной уксусной кислоты.
А еще через неделю наш директор, объезжая участок, заподозрил неладное. В тот же день он спешно вернулся в Москву и вызвал в кабинет Эдуарда. Тот, как обычно, расселся в кресле, заложил ногу на ногу и воссиял безоблачной детской улыбкой. Когда ему показали заново перечерченную карту, он лишь широко развел руками – бывает, мол. Выяснилось, что Эдуард ошибся с границами участка, и в действительности его площадь раза в два меньше.
Сделка, конечно, не состоялась. Как смотрели друг другу в глаза оставшиеся владельцы земли, которые зря поторопились, история умалчивает. А Эдуарда потом вышвырнули. Но он не растерялся, подал на компанию в суд за незаконное увольнение и отсудил кучу денег, вполне достаточную, чтобы резвиться на дискотеках еще долгие месяцы, а то и годы.
Музей греха
У Юрия Кирилловича Щукина, тридцать пять лет проработавшего в тамбовским морге, необычное хобби. Он собирает образцы человеческой плоти с интересной историей, зачастую иллюстрирующие разные людские слабости. Так возник Музей греха. Сначала он располагался прямо в морге, но это место не слишком приспособлено для экскурсий, особенно школьных. Музей переехал в отдельную комнатушку, а потом основатель забрал его с собой в Тамбовский университет. Сейчас в нем более семисот экспонатов. Девиз Музея греха – латинское изречение «мертвые учат живых». Над стеллажами высится огромный портрет архиепископа Луки – православного святого, соединявшего служение в церкви с практикой военного хирурга и даже получившего Сталинскую премию первой степени. Возле портрета хранится реликвия – канонический труд архиепископа «Очерки гнойной хирургии» с автографом автора.
Юрий Кириллович – улыбчивый человек с большим носом, облаченный в белый халат. Он охотно рассказывает про музейные достопримечательности:
– Все экспонаты на полках принадлежали когда-то людям, которые плохо себя вели. К примеру, в драке из-за парня одна девчонка откусила другой палец. А парень в схожей ситуации сопернику половину уха отгрыз.
На меня таращится пятиглазый монстр, похожий на паука. По соседству примостился человечек с ушами вместо глаз. По замыслу создателя музея, созерцание этих чудищ должно отбить у будущих родителей охоту злоупотреблять алкоголем.
Рядом выставлены образцы человеческой кожи с татуировками. История одной из них заинтересовала бы даже архиепископа Луку – и как хирурга, и как священника.
– Мужчина вел разгульный образ жизни, но страдал импотенцией. Кто-то сказал, что Богородица ему поможет, и он ее решил вытатуировать на внутренней поверхности бедра. Татуировщик сказал, что это опасно, но он заплатил тройную цену и уговорил. Поначалу проблемы и вправду исчезли. А затем татуировка нагноилась, и пришлось ампутировать ногу.
Не обошлось без религии и в истории про рогатого бродягу.
– Бомж воровал яблоки, и ему дали палкой по шее. На месте удара выросла опухоль, похожая на палку. Перестал он обчищать сады и пришел к хирургу – говорит, наказал меня бог за воровство. Опухоль эта называется «кожный рог» и бывает крайне редко.
Впрочем, наука, если ею пренебрегают, наказывает не менее сурово:
– Шестнадцатилетний парень получил двойку по физике. Думал, как бы горю помочь. Увидел болтающийся провод и решил сдать его на металлолом, чтобы купить пива. А тот был под напряжением. Перед этим школьник провалился в лужу, и ток пошел через правую ладонь и правую ногу. Если бы намокла левая нога, у него остановилось бы сердце, а так – до кости сгорела рука. И вместо провода он сдал свою кисть в анатомический музей. Бесплатно.
Ни одно собрание грехов не может быть полноценным без прелюбодеяния. Поэтому особой гордостью музея считается Палец любовника.
– Мужчина пошел к любовнице, даже не сняв обручального кольца. А ее законный муж работал шофером. Рейс отменили, супруг неожиданно вернулся, но кавалеру удалось смыться. Кинул он вещи через забор, влез наверх, но не заметил, как зацепился кольцом за торчащий гнутый гвоздь. Прыгнул – и ему оторвало палец. Подхватил он его, сунул в карман и побежал в травмпункт: «Доктор, пришей!» А тот: «Это что тебе, заплатка?» Так палец перекочевал ко мне. Увы, перерыв между занятиями небольшой, и основатель музея вскоре уходит на лекцию.
– Юрия Кирилловича мы очень любим, – рассказывает студентка Кристина, мечтающая стать хирургом. – Вот только в музей его попасть непросто. Надо с экскурсией записываться. Хочешь, лучше в анатомичку пойдем? Там у нас тоже много интересного.
Мы берем кофе и, жуя на ходу булочки, бодро шагаем на встречу с молчаливыми актерами анатомического театра. Кристина с увлечением рассказывает о сколиозе у скелетов, ее глаза блестят. У главы музея подрастает достойная смена.
Целительница
За мгновение до того, как все случилось, я и предположить не мог, что бабушка схватит меня за горло. Белыми, словно присыпанными мукой, сильными руками она поднимала мои ноги и двигала коленные чашечки. Затем качнула за бок, что-то выразительно промычав. Я попытался перевернуться, но не угадал с направлением. Она качнула еще раз, по-птичьи наклонила голову и произнесла с веселым осуждением:
– Бестолковый!..
Предчувствие чего-то необычного у меня появилось уже за пять часов до случившегося в темной комнатке. Я ехал автостопом по Чувашии и договаривался о ночлеге.
– Приезжайте! – радостно звучал в телефоне голос матери моей дальней знакомой. – Места у нас мало, а любви хватит на всех.
За годы странствий избыток любви мне не обещали еще ни разу даже там, где в ней и вправду недостатка не было. В воздухе запахло приключением.
Дом с любовью стоял на самом краю Алатыря, возле реки, к которой вела узкая и грязная дорога. Он был весь в деревянной резьбе, а на самом видном месте красовалась массивная табличка с женским именем и пятиконечной звездой. Открыла мне женщина средних лет со слегка раскосыми глазами и копной светлых волос:
– Входи! Покушай, в баньке попарься, а потом и с бабушкой пообщаешься.
Гоня прочь непрошенные воспоминания о детских сказках, я охотно налегал на обильную и вкусную еду, когда в дверь вошли родители с дочкой. Они робко поздоровались и направились вглубь дома.
– Раньше она всех принимала, а теперь я на страже стою. Только своих пускаю, – кивнула на посетителей хозяйка. – Они все – ее дети. Приходят – гости, уходят – дети…
Покончив с ужином, я отправился колоть дрова и, не удержавшись, заглянул в темную комнату в конце коридора. Маленькая девочка лежала на кровати. Поодаль стояли, боясь шелохнуться, отец с матерью, а над ребенком склонилась старая женщина, седая как лунь.
Пока я разбирался с поленьями, незнакомцы ушли, а сама бабушка уселась во дворе на плетеном стульчике. Она была совсем не похожа на тех, про кого говорят «божий одуванчик». Старушка выглядела крепкой, даже крупной, но без тучности – неоспоримое свидетельство постоянного труда. Она приветливо поздоровалась и попыталась завязать беседу, но фразы были отрывистые, а порой вместо слов и вовсе вылетало курлыканье, как у голубя. Хозяйка шепнула мне, что это – последствия давнего инсульта.
– А теперь иди в баню! – приказала она, как только я покончил с дровами. – У нас без бани нельзя.
Когда я вернулся в дом, возле икон, пожухлых фотографий военных лет и портрета Путина бормотал телевизор, показывая православный канал. Обе женщины, потупив глаза, беззвучно повторяли слова экранного священника.
– Я – так, чуть-чуть молюсь, а бабушка – не меньше получаса, – сказала мне хозяйка, когда проповедник умолк.
Затем она велела мне ложиться на ту самую кровать, где еще недавно была девочка. У меня ничто не болело, но любопытство пересилило, и я подчинился.
В комнате царил полумрак и ощущался сладковатый запах старых вещей. Бабушка подошла, уселась с краю и взяла меня за локоть. Пальцы ее оказались неожиданно сильными. Когда я все-таки повернулся на бок нужным образом, она принялась простукивать мои ребра. И вдруг радостно засмеялась:
– Слышишь – тук? – спросила она, ликуя, как ребенок, нашедший конфету.
Я не слышал.
– Ну вот же. Тук! Тук!
Я покачал головой, а она уже двигалась дальше. Ощупывала живот, глубоко погружая ловкие пальцы и приговаривая между нажатиями: