Пчелы – тоже люди. Если со взятками, можно без дыма и маски мед воровать. Без них – съедят заживо. Когда пчела вкалывает, у нее крылья быстро изнашиваются. Хрупкие они. А зимой пчелы не работают, не гадят и не стареют. Иногда я думаю: не в этом ли секрет бессмертия?
Ловушки для птиц орнитологи делают из рыбачьих сетей. За хороший день иногда попадается почти столько же, сколько за плохой год. Однажды сюда, на Куршскую косу, занесло даже гостью из Северной Америки. Ночью в ловушки залетают совы. Их приманивают разноцветными игрушечными мышками. Несмотря на имидж, это глупые птицы. Их ловят часто, в отличие от умных ворон. А поскольку они даже не понимают, что их поймали, сова не прочь отобедать другими пленниками, пока остальные хищники сидят голодными и боятся. С другой стороны, Афина с вороной на плече смотрелась бы менее эффектно, так что особое положение сов – отличный пример того, как красота с успехом заменяет ум, а глупость ничуть не хуже храбрости.
Поспорили как-то у нас в тюрьме два сокамерника. Один утверждал, что полонез Огинского назван так потому, что его написал Огинский. Другой – потому, что он посвящен Огинскому. Кончилась перепалка тем, что один спорщик зарезал другого.
Так я и не узнал, что победило – правда или заблуждение.
К министрам и олигархам надо относиться как к чудищу из «Аленького цветочка». Ничего, что страшные. Ты их полюбишь – и они в долгу не останутся. Наш министр – нормальный парень. На все инициативы деньги дает. А сколько при этом себе оставляет, нас не касается. И выборы делает как надо. Ни для кого ведь не секрет: если нашим людям задать простой вопрос, ну хотя бы «Стоит ли бить собаку?», они тут же поделятся на два лагеря и передерутся. Одни с пеной у рта будут доказывать, что собаку и пальцем трогать нельзя, другие – что надо лупить как Сидорову козу. И воевать будут, пока все собаки не сдохнут от голода. Разве таким можно выборы доверять?
Наблюдатели
1
– Знаешь, что самое тяжелое в работе наблюдателя на выборах? Музыка. Как врубят «Русское радио», так и терпи до вечера.
Ярославская активистка Лена просматривает сообщения на компьютере. Тонкие пальцы бегают по клавиатуре, при этом она успевает слушать, как дочка зубрит английский. По всей комнате громоздятся книги. На толстом томе Прилепина – наклейка с лукавым личиком Винке. Проследив за моим взглядом, хозяйка смущается:
– Это я почитать взяла. А вообще, мне больше всего нравится Жозе Сарамагу.
О выборах я мечтал написать давно. Поэтому, когда моя давняя подруга решила отправиться наблюдательницей в Ярославль, я, не задумываясь, напросился за компанию. Уже в поезде я узнал, что она заболела и придется ехать одному, зато вечером прибудет знаменитый Борис, который все знает, все умеет и даже из такого чайника, как я, мигом сделает грозу нарушителей.
– Удачно понаблюдать! – сказала она напоследок. – Желаю, чтоб было скучно.
«Не дождетесь!» – мысленно ответил я, твердо намереваясь извлечь из сего процесса максимум интересного. И вот, чудом не утопнув вместе с такси на улице, больше напоминавшей венецианский канал, я оказался в квартире Лены и держал в руках одну из шестнадцати тысяч изъятых газет «Ярославский позор». Сей шедевр черного пиара нещадно бичевал все партии, кроме «Единой России», используя богатейшую палитру запрещенных приемов, хоть в учебники включай: и фотографию фальшивого объявления о том, что некоей партии срочно требуются кандидаты (с подлинным телефоном руководителя местного отделения), и вбросы типа «по городу в открытую обсуждается слух, что почти половина кандидатов от КПРФ ранее судимы». Рядом с причесанным фото с плаката одного кандидата красовался его «подлинный лик» – бородатый толстый мужик с банкой пива, на поверку оказавшийся другим известным городским политиком. Про кандидата – популярного фотографа было сказано, что «по мнению знатоков, лучше всего автору удаются фотографии красоток в древнерусских нарядах на голое тело». Сами же знатоки изображались в виде грозящего пальчиком милиционера без лица. Подпись обещала в следующем номере раскрыть инкогнито «возмущенных ветеранов правоохранительных органов».
– Ой, а я, оказывается, главный координатор выборов в Ярославле! – удивленно говорит Лена, глядя в монитор. Я всматриваюсь вместе с ней в список на экране. Все предельно серьезно, только в графе «Юридическая помощь» вместо фамилии значится некий «ответственный представитель клуба заводчиков чеширских котов».
В ряды наблюдателей Лена попала случайно. Зарегистрировалась в фейсбуке, чтобы найти новых друзей. Поискала в Ярославле, и тут же наткнулась на группу москвичей, готовившихся к выборам, которым был нужен представитель в городе. Не успела она оглянуться, как уже встречалась с депутатами, арендовала квартиры, а порой и уходила от погонь. Венцом детективной эпопеи стала история с автобусом, на котором Лена пыталась отправить товарищей в Москву на «Марш миллионов». Из города его не выпустили, шины прокололи, а водителя загребли в вытрезвитель. Самой Лене милиционеры при проверке документов совсем по-детски склеили страницы паспорта, а неизвестные в тот же день залили клеем дверной замок. Сейчас большинство друзей Лены – такие же наблюдатели и активисты.
Обо всем этом она рассказывает с нескрываемой гордостью, пока мы шагаем по городу.
– У нас – особый Ленин, – говорит моя спутница, когда мы проходим обычный на вид памятник с указующей десницей. – Если случается что-то важное, жители города всегда бегут к Ильичу. Когда упал самолет с хоккейной командой, весь памятник был в цветах и свечках…
В крохотной каморке конторы по продаже билетов, осененной ликом Киркорова, встречаемся с наблюдателями. Девятнадцатилетний будущий юрист гордо отказывается от готовых бланков. Все форматы он знает наизусть и предпочитает писать жалобы от руки. Нарушители его особенно боятся: юношеский максимализм на страже закона – это серьезно. Жизнелюбие изменяет Лене, лишь когда мы проходим мимо свадьбы.
– И зачем только женятся люди? Все равно через три года разводиться, – говорит она с неожиданной горечью.
В кафе нас ожидает вальяжно развалившийся в кресле помощник кандидата.
– Представляешь, вышла вчера чернушная газета про нашего конкурента. Гляжу, профессионал делал. Бумага премиум-класса, стиль – ну просто вышивает. Мне из его предвыборного штаба звонят: не твоя ли работа? Нет, отвечаю. А они – да ты не отпирайся, дело серьезное. Мы тут поспорили на бутылку коньяка, что это твоих рук дело. Успокоились только через день, когда вышла аналогичная газетенка про нас.
– Это хоть нормальный кандидат, – говорит Лена, когда мы выходим из кафе. – Часто просят взамен на места в избирательных комиссиях нашу поддержку и не понимают, почему мы отказываемся. Нам ведь нельзя. Мы – наблюдатели, а потому должны быть независимыми.
2
«Ситроен» подскочил на ухабе, и вместо финала Первой симфонии Брамса сразу зазвучала Вторая. Я еще не пришел в себя после побудки в шесть утра и с завистью глядел на бодрого Бориса в водительском кресле. В Ярославле он ориентируется почти как в родной Москве.
Борис – успешный предприниматель. Борьба с нарушениями на выборах для него – что-то вроде хобби, наряду с велопутешествиями и дайвингом. В 2009 году друг пригласил его наблюдать за выборами в Мосгордуму. Они повергли Бориса в такой ужас, что с тех пор он не пропускает ни одних выборов. На красноярские даже отправил самолетом группу опытных московских наблюдателей. За свой счет. Самому Борису тоже довелось побывать кандидатом.
– Супруге тогда приятельница хачапури испекла. Хочу, мол, поддержать жену будущего политзэка.
Его сняли и восстановили по суду лишь за три дня до выборов, так что набрать нужное число голосов он не успел.
– Советоваться с народом – благо для любой власти. У меня в цеху однажды чуть до забастовки не дошло. Все требовали повышения зарплаты. Тогда я вывесил у проходной бюджет предприятия. Мол, если кто-то скажет, какие статьи можно сократить ради увеличения зарплаты, да чтобы мы не вылетели в трубу за полгода, я так и сделаю. И все. Больше ни единой жалобы.
Борис влетает в один участок за другим, исправляет мелочи: («Я-то на это глаза закрою, а другой может засудить»), выслушивает жалобы («Приходил тут депутат. Суетился-суетился, а как ушел, оказалось, что втихую спер ножницы и скотч»), здоровается со старыми знакомыми. Бабушки из комиссий слушаются его беспрекословно. Многие благодарят, другие передают привет прошлогодним наблюдателям («Спасибо, научили!»), и лишь одна председательница злобно ворчит:
– Вы, москвичи, все испортили. Совсем житья не стало. Да и выборы эти дурацкие никому не нужны!
– Зачем же она участвует в том, что никому не нужно? – недоумеваю я.
– Три тысячи рублей, – коротко отвечает Борис.
Дружелюбным приемом он доволен – это первый признак того, что на участках все честно: «То ли дело в Касимове. Там-то сразу был кошмар…»
В редкие минуты отдыха Борис достает планшет и списывается с другими наблюдателями. Из Якутии жалуются на нарушения. Появился второй выпуск «Ярославского позора», но имена таинственных авторов в нем так и не раскрыли. Где-то бабушка перед тем, как бросить бюллетень, трижды перекрестила аппарат для голосования.
Мы уже собираемся обедать, когда раздается звонок – Лена изловила агитатора. Мчимся на место происшествия и застаем там испуганную женщину в очках. Она обзванивала через домофон квартиры из списка и спрашивала, проголосовали ли они. Рассматриваю бумажку с именами, которая неизобретательно озаглавлена «Список сторонников NN. и ММ.». Оба – депутаты от «Единой России». Сдаем и женщину, и улики в полицию, а Лена тем временем рассказывает:
– Представляете, идем мы с урной, а навстречу по улице – толпа клоунов. Я на них, конечно, набросилась, но это оказались не агитаторы, а аниматоры. День рождения какого-то малыша.
3
«Разверзлись с треском небеса, и с визгом ринулись оттуда, срубая головы церквям и славя нового царя, новоявленные Иуды», – надрывается динамик над входом в зал голосования, зазывая желающих волеизъявиться. Только что прогнали депутата, который в парадном костюме, накрахмаленный, изображал из себя швейцара, открывая избирателям дверь и норовя пожать руку.
В фойе полицейские девушки рапортуют начальству.
– Почему без мужчин? – строго спрашивает оно.
– Нет мужчин, все кончились, – вздыхают девушки.
Борис умчался в полицию заниматься агитаторшей, а я оставил продрогшую Лену наблюдать на участке и отправляюсь вместе с выездной комиссией обходить инвалидов и больных. Комиссия – это три девчонки, беспристрастные и объективные, поскольку им на все плевать. Опираясь на мощную агентурную сеть всезнающих бабушек на скамеечках возле подъездов, мы стремительно продвигаемся от пенсионера к пенсионеру.
Первая же квартира встречает нас огромным портретом Путина на двери в спальню. Возле президентской плеши – логотип журнала «Тайны звезд». Седовласая матрона быстро голосует за кого надо. Ее муж, щурясь сквозь толстые линзы, принимается было читать про кандидатов, но супруга нависает над его плечом, как статуя командора, и прежде чем я успеваю отреагировать, с криком «Голосуй за “Единую Россию”!» хватает цепкими старушечьими пальчиками его руку и ставит заветные крестики.
Старик, сидя за столом, хлопает по голубенькому буклету и громогласно объявляет:
– Я все решил, буду голосовать за этого кандидата!
Достает другой буклет, изрекает задумчиво:
– Или за этого?
Долго тасует их в руках, мучительно выбирая. Оба буклета – абсолютно одинаковые.
Веселый дед, ненадолго отрываясь от тарелки с супом:
– Да вам-то какая разница, проголосую я или нет? Все равно нужного козла пропихнете.
Старушка мучительно долго ищет паспорт, ни на минуту не прекращая говорить. Вокруг нее ходит белая кошка изумительной красоты.
– Все у меня хорошо, все удачно, только пол холодный. Скажите, если я проголосую за кого-то не того, мне ведь ничего не будет? Раньше с детьми жила, а теперь они редкие гости, но медсестру присылают. Что ж, у них теперь своя жизнь.
А заболит что – мне кошка помогает. Я, бывало, проснусь и вижу, как она с телевизора в мое лицо вглядывается. Едва раскрою глаза, сразу прыгает на постель и лапкой больное место гладит, массирует. Так хорошо становится мне, что уж ничего не надо, и о детях почти не скучаю. Только пол холодный. Очень холодный здесь пол. А в остальном все как надо…
Бодрая старушка девяноста двух лет, возраст которой выдают только сизые мешки под глазами:
– Здравствуйте, ребята! Как я рада вас видеть! Сама когда-то в выборах участвовала, бегала точно как вы. Тогда-то проще было, а сейчас все кандидаты врут и друг друга грязью поливают. Такие лжецы, что и не разберешь, кто из них самый порядочный. Потому, пока дают пенсии, я за «Единую Россию».
Старый армянин лежит на постели после инсульта.
– За кого голосовать будете?
– За Россию!
– За какую Россию?
– Просто за Россию!
– У нас есть «Российские экологи», «Справедливая Россия», «Коммунистическая партия России», «Единая Россия», ЛДПР…
Старик с ручкой в дрожащих пальцах долго щурится, с усилием оставляет чернильный след в первом попавшемся квадрате и облегченно откидывается на подушку. На лице – счастливая улыбка человека, справившегося с невероятно сложным, но нужным делом.
Бабушка долго ищет в бюллетенях то ли Яблокова, то ли Яблонькова и, не найдя, ставит галочку за партию «Яблоко».
Самую старую избирательницу мы ждали долго. К ней должна была приехать дочь с детьми, и старушка девяноста шести лет, волнуясь, встречала их на дороге. Не дождалась, да так и вернулась домой. Поставила галочки в бюллетенях. Мы уже собираемся уходить, когда в дверь входит дочь с внуком лет пятидесяти. Тот сразу берет быка за рога:
– Ну что, не зря к старухе ходили? Проголосовала за кого надо? Наверняка проголосовала, знаю я вас. А заплатили? Сколько заплатили, спрашиваю? Нет? Так бабки гоните!
И так – почти сорок человек, голосующих в основном либо за «Единую Россию», либо просто наугад, и волжское оканье, уже совсем незаметное у молодежи, и вечный, всюду работающий телевизор…
4
Супер-восемь, хали-гали,
Мы с тобой всю ночь летали!
Развеселая компания в соседнем караоке так истово горланит, что трясутся стены участка. Когда мы вернулись с заполненной урной, уже стемнело. Вскоре двери были заперты, и комиссия приступила к подсчету бюллетеней. Собственно, считают не люди, а сами электронные ящики, объявляющие результаты печальным женским голосом. С большим отрывом лидирует представитель «Единой России», вторыми идут коммунисты, третьими – «Яблоко», единственная партия, буклеты которой я видел на столах у пенсионеров. Остальные, видимо, решили рассылкой и посещением избирателей себя вовсе не утруждать.
– Ну что, убедились? – довольно изрекает председательница комиссии. – Теперь-то уже не сомневаетесь, что результаты
– честные?
Фломастером заполняют протокол. Молодые ребята-компьютерщики вводят проверочные данные обратно в аппарат, но тот недовольно ругается. После нескольких безуспешных попыток я предполагаю, что количество бюллетеней задвоилось. Пока сотрудницы комиссии препираются со мной, компьютерный паренек вводит новые данные в электронную урну, и та, о чудо, удовлетворенно выплевывает итоговые таблицы. Ликованию нет предела. Меня благодарят все, даже суровая председательница. И только одна из спорщиц не унимается:
– Но бюллетеней-то было вдвое больше, я точно помню!
Дабы окончательно убедить ее, что это не так, вновь вводят первоначальный вариант. Прихотливая урна неожиданно одобряет и его. То ли устала, то ли просто надоело возражать глупым людишкам.
– Это еще ничего, – доверительно сообщает компьютерщик.
– Вчера, на тестировании, она вообще только половину бюллетеней посчитала. Приезжал инженер и долго копался, пока не починил.
Но вот двери распахнулись, и мы с Леной вырвались из участка на бодрящий ночной морозец.
– Все-таки не понимаю, как урна могла четыре раза не принимать одни и те же данные, а на пятый раз принять, – задумчиво сказал я. – Это же машина. Одинаковые цифры должны вызывать одинаковый отклик.
– Борис бы на нашем месте обязательно вернулся и потребовал ручного пересчета, – ответила она. – Часов до двух ночи бы управились. Наверное.
Мы посмотрели в глаза друг другу и, не сговариваясь, зашагали прочь.