Вечно ты говоришь: «Есть дурное, но можно увидеть и хорошее». Но многие люди неспособны воспринимать даже самое лучшее, когда знают, что плохое существует. На хрен не нужна мне кавказская дружелюбность. Пусть лучше все будет некрасиво и недружелюбно, но чтобы над людьми не издевались! Если там кто-то и счастлив, то либо от незнания, что бывает по-другому, либо на контрасте после войны, либо из-за стокгольмского синдрома. Но, слава богу, не все там счастливы.
Я думаю, что террористы сами не знают, когда их будут взрывать. Иначе бы у них ничего не вышло. Не верю, что человек может так запросто убить десятки других. Говорят, в Домодедово перед взрывом смертник кричал. Наверное, осознал, что сейчас все погибнут, и орал: «Бегите!» Да только никто не понял…
Был у меня снайпер знакомый. Более сотни человек положил на войне. Он говорил: «Чеченцы – отличный народ, только молодежи голову задурили. Стрелял я их, как медведей. Попал в яблочко, и аж на сердце приятно». Мне встречалось много убийц. Самых разных. Кто в бою, кто из ревности, а кто просто по пьянке.
И вот что странно – никто из них не жалеет о том, что совершил.
Первыми сдохли попугайчики и кролики. Сердце у них слабое. У людей-то многих не выдерживало во время бомбежек, а у них и подавно. Собаки сбивались в стаи, все подряд – дворняги, овчарки, маленькие йорки, и организованно так бежали из деревни в деревню. Их убивали все – и боевики, и федералы. Родственник рассказывал, что однажды селение Зебир-Юрт атаковали волки. Волк никогда не нападает на человека, а тут, казалось, вся стая сошла с ума. Они даже не пытались убить, только искалечить, словно просто не хотели, чтобы люди были способны продолжать эту войну. Рванул, перекусил кость – и побежал дальше. Их бы пристрелить, да только оружия ни у кого не было – в те времена за одну гильзу, найденную во дворе, убить могли. Не только животные, но и люди вели себя странно – помню, один старик все бегал по городу, не обращая внимания на бомбежки и снайперов, и собирал в развалинах уцелевшие книги. А главное – очень хотелось жить. Я тогда думал: взять бы всех московских самоубийц, погрузить в автобус да привезти сюда. Здесь бы они мигом вылечились…
• • •
В семьдесят с лишним лет остался наш дедушка без бабушки. Хотел сперва обзавестись подругой лет шестидесяти, да кто ж из них готов новый дом на себе нести. Хватит, пора уже отдыхать да внучек воспитывать. Долго мы искали и смогли ему найти только тридцатипятилетнюю разведенку с сыном. Дедушка этого не ожидал, но раз уж так все сложилось, пришлось соответствовать. За восемь лет жена родила ему троих детей. Он души в них не чает и, кажется, молодеет с каждым годом.
В семьдесят с лишним лет остался наш дедушка без бабушки. Хотел сперва обзавестись подругой лет шестидесяти, да кто ж из них готов новый дом на себе нести. Хватит, пора уже отдыхать да внучек воспитывать. Долго мы искали и смогли ему найти только тридцатипятилетнюю разведенку с сыном. Дедушка этого не ожидал, но раз уж так все сложилось, пришлось соответствовать. За восемь лет жена родила ему троих детей. Он души в них не чает и, кажется, молодеет с каждым годом.
Сейчас молодые норовят жениться самостоятельно, как в какой-нибудь Европе. Забывают законы предков. Но сам посуди: кто скорей ошибется – двадцатилетний сопляк или его папаша? У кого жизненный опыт больше? Вот и получается, что отец не только может, но и обязан подбирать детям пару. Иначе он просто боящийся ответственности трус и слабак.
Меня женили родители. Мать издали показала девушку. Спросила, понравилась ли. Я кивнул. Во второй раз увидел невесту в ЗАГСе, в третий – на супружеском ложе. Подобные браки гораздо крепче, чем по любви. Предки наши всегда так поступали. В старину люди чище были, порядочней. Бабушку в 12 лет замуж выдали, она еще в куколки играла. Это сейчас молодежь порченая, телевизор смотрит. Сам знаешь, какие там сцены. Потому дети и не знают, чего хотят. Родителей не слушают. А тем виднее, кто сыновьям лучше подойдет. Потому и жили предки вместе до самой смерти. Не разводились. Каждый знал свои обязанности. Жена заботится о детях и занимается стряпней, муж приносит продукты. И не важно, чтс тебя с работы выперли или украли кошелек. Из шкуры выпрыгни, а семью обеспечь. Я мог неделями дома не ночевать, но запасы еды приносил. Брак – это прежде всего долг! А любовь – так, ерунда. Хотя и мне случалось влюбляться, как без этого. Бешено. И взаимно. Но родители выбрали другую. И правильно сделали.
Та и так 25 лет была моей. Мужу изменяла – значит, и мне бы рога наставила, окажись я на его месте.
А жених дурак был, даром что мой приятель. Узнал, что невеста – не девочка. Прибежал ко мне, вопил: «Люблю ее!» А я ему: «Что орешь? У меня через два дня своя свадьба. Хочешь расстроить – не получится. Предупреждали же – не суй нос туда, куда другой хрен сунул». Он заплакал и ушел. Духу не хватило от нее отказаться. Она потом больше со мной жила, чем с ним. Моей жене подарки носила, чтобы та не злилась. И супруга их принимала – знала, что пока я обязанности по дому выполняю, мне и слова поперек сказать нельзя. Этим хороши наши законы. Если жена взболтнет лишнего, можно дать по еб… у, и ее же братья меня поддержат. Так и прожили душа в душу. Сына вырастили. Я ему тоже невесту подыскал. Тихую, скромную. Надеюсь, и он дочерей правильно воспитает.
Гостил у нас как-то семнадцатилетний столичный паренек, и влюбился он в местную красавицу. Пристал, как банный лист. Она к нему потом даже в Москву ездила – объяснять, что ничего у них не выйдет. Уж думали, не вернется, но обошлось. Правда, донимать он стал пуще прежнего. К следующему его визиту мы разработали особый план. Парень-то очень приличный был. Накрасили мы эту девушку пострашнее. Как он к дому подошел, дали ей в одну руку стопку водки, а в другую – сигаре-[ту. Хотели еще научить материться, но она не справилась. Впрочем, все равно сработало отлично. Увидел парнишка чудо, которое мы сотворили, и с первого взгляда исцелился.
Самым дешевым подарком, что я когда-либо покупал, было золотое солнышко на цепочке из скифского кургана на севере Астраханской области. Неровное такое. Выменял его у черного археолога на пару бутылок водки. Вернулся в город и пригласил одну девушку в ресторан. Думал надеть на нее то, что, может, древняя принцесса носила. А она, сука, не пришла, и я его официантке отдал, вместо чаевых.
Долгие годы одно селение страдало без моста через реку. Жители ездили за многие километры в объезд, строчили жалобы да костерили равнодушное государство. Наконец правительство наняло итальянских специалистов, и те воздвигли мост. Все немедленно возмутились – как же так? Мы тут живем, а строить позвали каких-то макаронников, словно у нас руки кривые и голова не варит. Собрались всем миром, чуть ли не год бесплатно вкалывали и сделали свой мост рядом с итальянским – да так, чтобы пролет был самым большим в республике. Теперь они своим пролетом страшно гордятся.
• • •
Когда после войны все в Америку уезжали, калмыков не хотели пускать. У американцев в то время проблемы с китайцами были, и нас они тоже за китайцев принимали. Но опытные калмыцкие юристы в Страсбургском суде доказали, что калмыки не китайцы, а европейцы…
Злые шахматные Амуры
Покровителем калмыцкого народа считается Белый Старец – веселый бородач, умеющий сразиться с грозным врагом и любящий приложиться к бутылке. В традиционных буддистских танцах он шутками преодолевает излишнюю серьезность окружающих его гневных божеств. И калмыки достойно следуют своему покровителю. В Краеведческом музее Элисты вам с гордостью поведают, что к этому народу принадлежали главные азиатские полководцы от Чингисхана до Сухэ-Батора. Затем расскажут, что степные буддисты всегда предпочитали смерть рабству. Поэтому у них издревле не было не только крепостного права, но даже тюремного заключения, и худшее, что можно было сделать с мужчиной – опозорить его, обрядив в женское платье. Но звездный час калмыков настал, когда их отряды, преследуя Бонапарта, дошли до самого Парижа. Видя, что французы намерены держаться до последнего, русские генералы выпустили против них калмыцких богатырей в традиционном боевом облачении – в шапке и набедренной повязке, с луками в руках. Этот скромный костюм украшали притороченные к седлу отрубленные головы, а сами воины обмазывались кровью и особыми благовониями, из-за которых впадали в боевой транс.
Злые Амуры, как их немедленно окрестили французы, так перепугали гвардейцев Наполеона, что те почитали за удачу, если удавалось побыстрее сдаться в плен первому попавшемуся солдату, на котором были хотя бы штаны. А когда французам тонко намекнули, что Амуры войдут в столицу первыми и пробудут там неделю, после чего Париж превратится в голую steppe, пригодную лишь для того, чтобы дикари пасли там своих низкорослых лошадок, император Александр немедленно получил из трясущихся рук мэра ключи от города. Зато когда на Францию сто с лишним лет спустя напал Третий рейх и сопротивление французов было быстро сломлено, последним героически отстреливался калмык, громко напевавший на родном языке эпос «Джангр». И пусть официальные историки твердят свои унылые версии, этот рассказ лучше любого их документа показывает и бесшабашность калмыков, и живость их воображения, и, конечно же, умение красиво приврать. Недаром здесь так почитаем Остап Бендер, чьим именем в Элисте назван целый проспект, ведущий к Городу шахмат, который тоже появился здесь не случайно.
Жизнь кочевников способствовала изобретению всевозможных головоломок, скрашивавших долгие вечера в юртах. Калмыки с удовольствием резались в карты. Считалось, что это занятие развивает память. А шахматы и вовсе были всеобщим культом, да таким, что родитель, не обучавший детей этому искусству, считался нерадивым. Все фигуры на доске были одинакового цвета. Только с одной стороны были обычные кони, верблюды с вислыми горбами и старый хан, с другой – вздыбленные кони, верблюды с прямыми горбами и молодой правитель. Это увлечение калмыки пронесли через века, и даже в сибирской ссылке мастерили шахматы из подручных предметов. Отец знакомой калмычки вырезал их из карто