К сожалению, порой на крайние меры решаются отвергнутые кавалеры. Расчет прост – даже тот факт, что девушку схватили чужие мужчины, уже бросает пятно на ее репутацию. А после ночи, проведенной у похитителя, она в глазах ревнителей традиций считается опозоренной. Отчасти ситуацию смягчает клятва вора и его подельников в присутствии старейшин, что девушка не была подвергнута насилию. Иначе их ждет месть. Но в любом случае украденная невеста, по выражению одного из моих собеседников, «теряет в весе». На рассвете она понимает, что, если даже не выйдет замуж за похитителя, ее шансы найти хорошего жениха гораздо меньше, чем вчера. Кроме того, отказ чреват кровной местью, и порой девушка приносит себя в жертву, чтобы избежать гибели родных.
Отличить подобное похищение от инсценировки непросто. Сын Адама Сатуева, создателя частного музея в Урус-Мартане, однажды увидел, как среди бела дня парни схватили девушку и запихивают ее в машину. Он застыл в нерешительности, пытаясь понять, по согласию это или нет. Лишь, когда туфли жертвы разлетелись в разные стороны, а платье с хрустом порвалось, он понял, что все по-настоящему, бросился на помощь, но было поздно – машина рванула с места и умчалась. Из незакрытой двери торчали дергающиеся девичьи ноги. Она еще пыталась спастись.
Этот древний обычай процветал и в советское время. Женщина, украденная в начале восьмидесятых, угрюмо говорит о муже-похитителе: «Двадцать лет он меня насиловал». Она родила ему четырех детей.
Народное собрание Ингушетии долго и тщетно пытается провести федеральный закон об уголовной ответственности за такой способ обзавестись супругой, ведь под статью 126 УК РФ «Похищение человека» жених и его друзья не подпадают благодаря примечанию о том, что лицо, добровольно освободившее похищенного, не несет уголовной ответственности. По мнению депутатов Госдумы, иначе у преступников не будет стимула освобождать жертв. Муллы твердят, что похищения невест противоречат шариату, а муфтият республики их официально запретил. Но традиции изменить непросто. Первой успеха добилась Чечня, где «неформальные» законы оказались куда эффективнее российской Конституции и Уголовного кодекса. С 2010 года жених-вор обязан заплатить миллион рублей. По официальным заявлениям – родителям невесты, по рассказам чеченцев – в Общественный фонд имени Ахмата Кадырова. В 2013 году руководство Ингушетии успешно переняло этот опыт, введя крупные штрафы для жениха и его пособников. Но главный рычаг воздействия в обеих республиках не деньги, а то, что освятивший такой брак мулла рискует лишиться сана. Сослаться на незнание он не может – по традиции священнослужитель должен ехать вместе с процессией забирать невесту у ее семьи. Если же его приглашают только в дом жениха, значит, что-то нечисто.
Несмотря на несомненную пользу таких мер, и здесь не обходится без перегибов. Однажды житель селения Ведено решил «сделать красиво» и украл невесту по ее согласию. В итоге ему тоже пришлось уплатить миллион. Свадьба расстроилась – теперь юноша по уши в долгах, откуда взять деньги на праздник?
Бывают и более экзотические случаи. Один кавказец ухаживал за девушкой, однако со временем понял, что избранница хочет быть с другим, и оставил притязания. На беду вскоре у отверженного романтика был день рождения. Друзья украли красавицу и преподнесли ее ему в подарок. Тот, шокированный не меньше плачущей девушки, немедленно вернул бедняжку родителям. Но было поздно. Пришлось заплатить огромный «штраф».
Иногда жертвой похищения становится сам жених. Молодой чеченец Магомед учился в Москве, снимал квартиру и жил там со своей подругой-армянкой. Однажды его без предупреждения навестила мать. Увидела, что сын не один, но не подала виду и спокойно уехала. Через пару недель родичи вызвали Магомеда под надуманным предлогом в Чечню. Там дядя, работавший в полиции, немедленно отобрал у племянника паспорт, после чего ему предложили на выбор трех девушек и дали месяц на раздумье.
– Сбежать я, конечно, мог и без паспорта, – рассуждает Магомед. Рослый, с окладистой бородой, он менее всего похож на смирного ягненка. – Вот только из-за такого непослушания отец мог отречься от меня в мечети на глазах у всего народа. А чеченец без родни – пустое место. С ним каждый встречный может сделать все, что пожелает. Поэтому я оставался в республике и тянул до последнего. Как-то раз, почти через месяц, я общался с одной из этих девушек. Она мне нравилась даже меньше, чем остальные. Тут дядя позвонил и сказал, что моим родичам надоело ждать, и они прямо сейчас отправляют сватов к девице, которую я и в глаза не видел. Тогда я, не сходя с места, сделал собеседнице предложение, и она согласилась. Сыграли свадьбу, прожили вместе несколько месяцев и разбежались. Но дружим до сих пор…
По прямому, как стрела, проспекту Идриса Зязикова в Магасе проносятся современные автомобили. Вокруг стоят высокие, красивые здания, по тротуарам ходят стайки черноволосых девушек. О патриархальном юге в молодой столице республики напоминают разве что демонстративно безалкогольные кафе и вайнахская башня – единственная, зато выше любого здания в Ингушетии. На стеклянной остановке стоит седая вдова в черном хиджабе. Ее голос дрожит от недавних переживаний:
– Дочку мою украли, как ни берегла ее. Старейшины приходят. Говорят, ваша девочка у нашего парня, пора свадьбу играть. А она у меня одна осталась. Как я ее им отдам?
Старики толпятся, а грозить им нельзя. Если на стариков полицию натравить, беда будет. Достала я тогда у них телефон этого пацана. Хоть и запрещено теще с женихом общаться, позвонила ему и говорю: «Если не вернешь дочку немедленно, обращусь в ФСБ». Он и так, и эдак вертелся, но все же отдал ее. В четыре часа утра привезли, перед самым рассветом. Старикам-то угрожать нельзя, а парню можно. До сих пор он старейшин каждый день засылает. Она дома сидит, на работу не выходит. Другой парень по мобильнику звонит, нравится он ей. Скоро свадьбу сыграют. Хорошая у меня дочка, настоящая мусульманка. Одевается скромно, все правила соблюдает. Потому и охотятся за нею. Видишь, какие сейчас в Магасе девушки: голоногие, без платков. Кто их украдет таких, в мини-юбках?
Канатоходцы
На склонах еще зеленела последняя трава осени, а вершины окрестных гор уже покрыл слепящий снег. Пастух гнал по тропе коров и телят, издали похожих на знаки азбуки Морзе. Высокий дед в барашковой шапке пахал крохотное поле на двух ослах, а его жена подбирала вывернутые плугом редкие картофелины, оставшиеся с прошлого урожая, и складывала их в погреб, черной ямой зияющий прямо среди борозд. Стайка детей, высыпавших из школы на переменку, играла в подобие тенниса, используя вместо ракеток учебники. А совсем рядом, за углом, по высоко натянутому тросу шла в фиолетовых шароварах и кожаных башмачках, натертых канифолью, худенькая девушка по имени Зумруд. Одна, без балансира и страховки. Горские старухи, не отрываясь, глядели, как она ловит тонкими руками равновесие, изгибается, пытаясь удержаться, но все же двигается дальше. Эхо шумело в ущелье, словно аплодисменты невидимых зрителей. Ведь крохотное селение, затерянное среди дагестанских гор, – знаменитая Цовкра-1, аул канатоходцев.
Дагестан – удивительное место, где в тесном соседстве уживаются десятки национальностей. Жители ближних аулов зачастую не понимают языков друг друга и вынуждены общаться на русском. У каждого народа – своя кухня, традиции, ремесла. Недалеко от Цовкры на холме гордо высится аул Балхар, где живут мастера керамики. Перевалишь через горный хребет – и попадешь в Кубани, селение ювелиров. Цовкра же издавна славилась музыкантами и канатоходцами, которых местные зовут пехлеванами, что в переводе с фарси означает «борец» или «богатырь». Никто не знает, когда тут зародилось это искусство. Краеведы полагают, что это произошло в XVI веке, когда на Великом шелковом пути появились бродячие труппы канатоходцев – узбеков, азербайджанцев и армян. Вместе с ними отправлялись в далекие гастроли, именуемые отходничеством, и цовкринцы, порой добираясь даже до Китая.
Чтобы устроить представление, приходилось основательно потрудиться – найти длинные бревна для стоек, выкопать полуметровые ямы, натянуть канат… Под аккомпанемент зурнача и барабанщика пехлеван показывал трюки, а на земле почтеннейшую публику развлекал шут в козлиной маске с бубенцами. Смертельные кульбиты сменялись прибаутками и лезгинкой, а под конец «козел» ловко хватал деревянным ртом плату за представление. Волнение зрителей было вполне оправданным – порой канатоходцы падали и разбивались. Любая ошибка могла стать роковой, но даже при идеальном выступлении старенький канат иногда не выдерживал и рвался. Опасность остается спутником пехлевана до сих пор – редкий канатоходец обходится без переломов. Ведь ходят цовкринцы, как и сотни лет назад, без страховки. Разве что стальной трос, хоть и ржавый, подводит реже, чем конопляный канат.
На старых видеозаписях Зумруд, тогда еще третьеклассница, отрабатывает первые трюки.
– Я дочь против ее воли научил, – хвалится репортерам Рамазан Гаджиев, руководитель школы канатоходцев. – Сыновья давно мастерами стали, а она все не хотела. Тогда я был вынужден сам ее поднять и насильно сделал канатоходкой.
– Боялась, а такая довольная пришла домой! – вторит ему жена.
– У нас, когда ребенок самостоятельно проходит по канату, считается, что это его второй день рождения, – подытоживает Рамазан.
А сама маленькая Зумруд, смущаясь, говорит, что мечтает стать циркачкой…
Добраться до Цовкры непросто, зато уже сама дорога настраивает на волшебный лад. Подъезжаешь к самому длинному в республике Гимринскому тоннелю со стороны Буйнакска – небо обложено серыми тучами, накрапывает мелкий дождик. Четыре с лишним километра под горой – и выныриваешь в ясную летнюю синь, словно перенесся неведомо куда то ли в пространстве, то ли во времени. Но вот наконец и лакские горные районы, где водители попуток могут сделать часовой крюк, чтобы подвезти незнакомого человека, не забыв до отвала его накормить. Какие бы потрясения ни случались внизу, сюда доходят лишь отголоски.