– Не горячись, – утробно промычал Павел.
– Помолчи! Накипело у меня! – крикнул Ваня. – Ничего, скоро придет наше время! Лопнет терпение, польется кровушка по всему Кавказу! До всех начальничков руки дойдут, и до Петра вашего Саввича. Тогда они поймут, каково с нами так обходиться, да поздно будет. Близко это время, помяни мои слова. Близко!
Он поднялся, шатаясь. Мы с Павлом подхватили его с двух сторон и повели к выходу. В коридоре мышцы его костистых рук расслабились, и он произнес:
– Хороший ты, Володя, парень. Простодушный совсем. Нельзя такого, как ты, обидеть.
– Пора, Ваня, пора, – подталкивал его Павел, чудесным образом почти протрезвевший. Я распахнул дверь, и добрые глаза Вани вновь блеснули:
– Хочешь, поди, чтобы мы ушли?
Я пробормотал что-то неразборчивое, упершись взглядом в мусор на крыльце.
– Четко отвечай и в глаза гляди! – гаркнул Ваня, внезапно выпрямившись.
Я промолчал.
– Никогда не отводи взгляда! Те, кто отводит взгляд, здесь долго не живут, понял?
Не дожидаясь ответа, он резко повернулся и исчез во тьме.
Всю ночь я беспокойно ворочался. Громкий кашель рвал редкие лохмотья сна. Кашлять я начал еще на Эльбрусе, но приступы исчезли после восхождения. Теперь они возобновились с утроенной силой и подбрасывали мое тело, как марионетку.
Наутро я с трудом выполз из дома. По опустевшей улице проскакал Вадька на молодой неоседланной кобыле. Лошадь кричала от страха и приседала на задние ноги, но Вадькины икры крепко сжимали взмыленные бока.
За поворотом я повстречал Павла. Он сидел на груженной сеном телеге, которую бодро тащил игреневый русский тяжеловоз. В руке Павел сжимал вилы.
– Ишь, стервец! – заметил он, поздоровавшись. – Только вил и боится. Иначе с места не сдвинешь. Можно еще прут потолще взять, но тут главное – побольше им размахивать, не касаясь спины. Стоит хлестнуть случайно, он мигом сообразит, что удар такой мелочью для него незаметен, и перестанет слушаться. А вилы он завсегда уважает. Да ты аккуратнейс ним, а то мигом укусит!
На степь навалилось полуденное марево. Воздух дрожал, кашель терзал легкие. Возле реки Петр Саввич уже четыре часа позировал фотографу. Он стоял в белой рубашке на фоне конезавода, и к нему по очереди приводили лошадей. Маток с жеребятами и могучих производителей. Ахалтекинцев и английских чистокровок. Рыжих, гнедых, вороных… Затем уставший начкон сел в свою «Волгу» и уехал, так и не подписав разрешение на верховую езду. «Завтра», – буркнул он, подвозя меня до деревенской столовой.
Остаток дня я провел в компании рыжего ахалтекинского жеребенка – столь родовитого, что даже сидеть в его присутствии было неудобно. Любознательный юный принц ходил за мной по пятам, то и дело пробуя на зубок. Делал он это из чистого дружелюбия – у лошадей считается хорошим тоном покусывать друг друга за холку. Так мы и гуляли вдвоем, пока кобыл с жеребятами не загнали на ночь в конюшню.
На следующее утро я собрал рюкзак и сдал ключи от дома приветливой бухгалтерше.
– Что ж вы так, – огорчилась она. – К нам, на Ставрополье, люди едут здоровье поправлять, а вы – наоборот…
Когда я покидал конезавод, табунщик погнал лошадей в степь. Высокие, грациозные, шли вперед буланые ахалтекинские кобылы с жеребятами. Короткие темные гривы подчеркивали изящество гибких шей, блестевших на утреннем солнце. Торжественно и спокойно выступали соловые лошади, казавшиеся ожившими статуями из чистого золота. И снова, как в первый раз, дух захватило от их невероятной красоты.
– Лебеди, – прошептал я. Затем повернулся и, не оборачиваясь, зашагал прочь – туда, где меня ждала дорога. Пыльная асфальтовая дорога, ведущая домой.
Часть четвертаяВосток
Восток России удивительным образом совмещает в себе все остальные ее части. Здесь и огромные славянские города Запада, и субтропические леса Юга. Как и в Центре, в нем много самобытных народов, богатая мифология которых не уступает легендам Севера.
Восток можно было бы назвать Россией в миниатюре, не будь он таким огромным. На первый взгляд он кажется продолжением Сибири, однако любой, кто путешествовал по Транссибу, знает: в Центре между областными столицами меньше дня пути. Можно перемещаться ночами из одной в другую, хорошо высыпаясь и почти не теряя времени. А за Читой начинаются две тысячи километров сплошной тайги с редкими поселками и крошечными городами. Когда они наконец заканчиваются, кажется, что попал даже не в другую страну, а в иной мир. За парадоксальной Еврейской автономной областью, где евреев почти не осталось, зато из них сделали отличный бренд, лежат Хабаровский край и Приморье. Конкуренция между их столицами до странного напоминает отношения Москвы и Питера. Народы Сахалина и Камчатки почти ассимилированы, но до сих пор в их обычаях и взгляде на мир проглядывает сходство с аборигенами Полинезии – недаром их объединяет Тихий океан.
Защищенные тысячами километров от имперских экспериментов Запада, местные жители привыкли полагаться на самих себя, находить общий язык с великими странами Азии, до которых рукой подать, а к посланникам из столицы относиться как к мифическим чудищам, которых в бесчисленных байках побеждают местные Иваны. И не важно, царевичи те Иваны или дураки, – в нашем восхитительно безумном мире разница невелика.
Четверо среди ночи
Я стоял на трассе «Амур» уже пять часов. Машины либо не останавливались, либо шли не туда, либо в последний момент все срывалось по неведомым причинам. Сердобольные бабушки советовали добраться до ближайшей деревни, оттуда проехать полдня по Транссибу на местном поезде, а там до Дальнего Востока уже рукой подать. Всего-то километров пятьсот. Словом, была знакомая всякому автостопщику фатальная непруха. Я решил подождать до девяти вечера, наскоро поужинать и отправиться спать в ближайшую рощу. Без двух минут девять около меня притормозила маршрутка.
– Мы – до деревни! – важно объяснил водитель. – Садись!
– А стоянки фур по дороге есть? Или хотя бы кафе? – осторожничал я.
– Садись, потом разберемся! – махнул он рукой. Я посчитал этот взмах жестом судьбы и нырнул внутрь.
Когда меня высадили на трассе – не менее загадочно, чем посадили, – вокруг уже царила тьма.
– К шиномонтажке иди! – напутствовал всеведущий водитель. – Там мужик добрый. Иногда.
Отворив калитку с огромной табличкой «Посторонним вход воспрещен!», я устремился к избушке, над которой гордо развевался российский триколор. Два противоположных угла у нее отсутствовали, и остатки дощатого пола нависали над землей, из-за чего странное жилище походило на искусственный макет для съемок фильма. В ночи простучал невидимый поезд, и стены затрепетали, как живые. Поодаль горел костер, а за столом лысый и усатый владелец шиномонтажки пил чай с неизвестным. Без лишних слов я присоединился к странной компании.
– Паспорт предъявляй, – только и сказал хозяин. – Сегодня из колонии под Читой двое уголовников сбежали.
Я показал документы, взамен мне молча протянули кружку. Владелец домика без стен, по его словам, когда-то служил в секретной части при КГБ, располагавшейся в Москве прямо под парком Сокольники.
– Обычный с виду маленький домишко, а люди в него все заходят и заходят, – ухмыляясь, рассказывал он. – Несколько сот человек под землей служило! Мне потом предлагали остаться, в Бауманку идти, но я отказался. Что в этой Москве делать? Там люди ждут выходных, чтобы на дачу отправиться, а я теперь сам как на даче живу. Грибы, ягоды – стоит задницу от стула оторвать.
Порвав с подземным прошлым, бывший кагэбэшник открыл скромный шиномонтаж, а заодно завел свиней. Подобно Черчиллю, он ставил хрюшек выше других животных за то, что они умные и вкусные одновременно.
Все изменилось, когда по трассе решил проехать Путин. К новоявленному свиноводу пришли его бывшие коллеги и потребовали избавиться от стада. А то, дескать, промчится мимо его высокоблагородие, бросит взор на просторы российские, да и воскликнет: «Что за страна досталась мне, горемычному! Куда ни посмотрю, всюду сплошное свинство! Даже здесь от него не отдохнешь». А оставлять его без отдыха нехорошо – чего доброго, разобьет «Ладу Калину», коих в запасе всего две штуки, на всю трассу может не хватить. Вот и пришлось пожертвовать сотней свиней ради одного Путина. Заодно, на всякий случай, и сам шиномонтаж прикрыли.
– А если Путин ко мне завернет? – поинтересовался у непрошеных гостей лысоусатый. – Спросит: чем живешь, добрый молодец, на что силушку богатырскую тратишь?
– Ты ему скажи: мол, сено кошу, – рассмеялись визитеры. – У тебя как раз возле дома два стога гнилых стоят. Но не бойся, не заедет. По плану он свернет с трассы только один раз, когда ему неожиданно захочется посмотреть, как там народ российский живет в случайной деревне. В ней сейчас асфальт перекладывают да дома красят.
Так и остался бедняга ни с чем. Путин уехал, а свиней уже не вернешь.
Сидевший напротив него незнакомец был незнакомцем для всех, даже для себя самого. Месяц назад его нашли в кювете возле Сочи с разбитой головой и почти без зубов. Он ничего не помнил. Сердобольные граждане привели раненого в полицию. На беду в комнату, где его опрашивал участковый, вошел сотрудник с автоматом наперевес. Незнакомец и сам не понял, как рванул ствол на себя и в мгновение ока отобрал оружие. Так прямо из полиции он попал в психушку, где человека с амнезией и рефлексами спецназовца отыскали журналисты. Написали в газетах, показали в программе «Жди меня» – и нашли мать, у которой пропал очень похожий сын, работавший медбратом в больнице. Все бы ничего, но жила она в Ванино, что у самого Сахалина. Сняв трогательный репортаж, журналисты дали адрес и испарились. Вот и пришлось незнакомцу без памяти и денег ехать через всю Россию на Дальний Восток. Настоятель местной церкви оплатил ему из пожертвований билет до Краснодара, а дальше он переходил из фуры в фуру, став легендой среди дальнобойщиков. Они извещали друг друга по рации о том, что надо забрать с трассы молодого парня в армейских штанах, который ничего о себе не помнит, а для