– Я знаю, как бы ни сложилась жизнь, все равно бы животными занимался. Еще пацаном собак и кошек в дом тащил. Мама рассказывала, что дед был каюром. Тоже не из местных, с Астрахани, но у него была одна из лучших упряжек. На самые сложные задания выезжал. Больного мог в Петропавловск отвезти за четыреста километров. А священников в роду никогда не было. Из армии я вернулся, и Господь призвал. Многих он призывает через скорби. Мама первая в храм пошла, потом уже мне подсказала. Сначала просто ходил, затем нашел для себя многие ответы, жизнь пересмотрел.
В море тогда работал, но моряком и христианином быть очень тяжело. Потом батюшка напутствовал, я поехал к старцу Николаю Гурьянову в Псковскую область, и тот благословил на священничество. Не то что я какой-то крутой миссионер. Нет, конечно. Каждый год смотрю – многое не сделал.
Но я хотя бы пытаюсь…
Наконец все собаки накормлены и обласканы. Звонит мобильник – отца Владислава ждут в селении. Снегоход, рыча, мчит нас обратно, и тот, кто не дает сбиться с пути даже в самую страшную пургу, провожает священника любящим взглядом.
Боливийские староверы
– Молельный дом вам нужен? Он за лесинами. Идите в свороток у рощи. Наставник там живет, увидите.
Тракторист с по-индейски высокими скулами и светло-синими сибирскими глазами лихо надвинул кепку на лоб и, взмахнув рукой на прощанье, исчез в клубах пыли. Наше долгое путешествие в деревню староверов, затерянную на востоке Боливии, подходило к концу. Позади остались битком набитые легковушки, одна из которых привезла нас из Санта-Крус в районный центр, а вторая – в совсем крохотный городок. Сложнее всего дались последние километры по пыльной дороге, на которую ленивые местные таксисты наотрез отказывались выезжать. И вот – мы стояли посреди Колонии Тобороче – крупной деревни, на вид мало чем отличающейся от тех, где живут аборигены. Разве что под апельсиновыми деревьями резвилась стайка русоволосых дошколят – мальчики в косоворотках, девочки в сарафанах.
Молельный дом, на котором снаружи не было ни единого креста, оказался закрыт – наставник уехал по делам в город. Службы здесь проводятся только по воскресеньям и праздникам. К счастью, одиноких путников заприметила Ксения – высокая красивая женщина в кичке, сарафане и модных боливийских шлепанцах.
– Ночевать будете али как? – тут же осведомилась она, словно гости здесь были привычными, как комары. – Погодите, я только к маманьке загляну – и сразу к вам.
У крыльца на бельевой проволоке примостился крупный зеленый попугай. Я подставил ему руку. Он не улетел, но всем видом выразил удивление от подобной фамильярности.
– Он что, дикий? – спросил я у вернувшейся Ксении.
– Здесь только куры – домашние, – засмеялась она.
Едва мы вошли в дом, как на столе появились папайя, апельсины, нарезанный широкими кусками арбуз и привычное блюдо южноамериканских крестьян – рис с темной фасолью. Мяса нет – Великий пост. Даже молоко в такие дни пьют только соевое – сладкое и вкусное. Обстановка в доме скромная, но уютная. На кухне – плита, хлебопечка и микроволновка. На стенах, в нарядных рамках, фотографии, среди которых много свадебных – не только хозяина и хозяйки, но и родственников.
В Колонию Тобороче староверы попали недавно, на рубеже 1970-х и 1980-х. До того превратности судьбы столетиями носили их с места на место – сперва внутри Российской империи, пока Екатерина II не отправила строптивцев осваивать Сибирь, а затем и по всему миру.
В воспоминаниях эмигрантов родное Приамурье похоже на рай – рыба сама выпрыгивает из воды, а травы налиты таким животворящим соком, что после первого же лета на выпасе кожа телят чуть не лопается от избытка мяса. Деревни староверов были зажиточными, а потому при советской власти первыми попадали под раскулачивание. Выход был один – снова, как много веков назад, срываться с обжитых мест и отправляться в неизвестность – через границу, в Китай. В семье Ксении из поколения в поколение передается легенда о деде Даниле. Чекисты схватили его у границы и повезли в город, на дознание. Путь был неблизким, и на опушке леса они решили устроить привал. Даниле приказали колоть дрова для костра, а сами напились водки, да и закемарили. Пленник сперва думал их во сне потихоньку зарезать, но потом вспомнил заповедь: кто ножик поднимет, тот от него и погибнет. Решил просто бежать. Проснувшись, коммунисты быстро подняли тревогу, гнались за ним с овчарками, но так и не поймали.
Китайцы староверов приняли хорошо. Правда, на первых порах женщин из домов просили не выпускать – кички и сарафаны легко заметить с самолета, так что мужчинам приходилось самим и работать, и рис в больших котлах варить. Потом стало спокойней. Обжились они на новом месте и снова стали процветать. Но тут в Китае тоже грянула революция. Тщетно соседи уговаривали их остаться – дескать, не волнуйтесь, мы – не русские, коммунистов быстро скинем. Дожидаться выдачи в Советский Союз никто не хотел, и когда далекая Бразилия согласилась принять беглецов, они, не колеблясь, отправились туда на кораблях, снаряженных на средства Красного Креста. А из Бразилии уже разъехались по обеим Америкам, от Патагонии до Аляски. Главное, чтоб были поля, на которых можно трудиться, и государство, которое мешает как можно меньше. На помощь власть имущих они не рассчитывали никогда.
После обеда из школы вернулась Инна, дочь хозяйки, – бойкая и худенькая, с длинной золотистой косой. В школу здесь ходят с пяти лет, вот только после восьмого класса учиться продолжают немногие – пора работать. Преподают на испанском, поэтому в русский язык образца позапрошлого века удивительно вкрапляются иностранные слова, обозначающие современные бытовые приборы вроде холодильника. Увидела Инна гостей, засмущалась и убежала в комнату, где ее ждала младшая сестра Кирьякия. Староверы называют детей по старинным святцам, вот и бегают по селу малолетние Агафоны да Прасковьи. В дом иногда заходили соседки – обсудить последние новости. Мужчин в деревне днем почти нет, большинство работает на полях или в городе. Вскоре свекровь Ксении, не отрываясь от рукоделия, завела речь о современных технологиях – интернете, мобильной связи, реактивных самолетах. Она и дивилась им, и в то же время ехидно спрашивала:
– А что будет, если лишитесь всего этого? Выживете ли? В ее глазах была твердая уверенность: сами они – выживут. Как и во времена других, куда более тяжких испытаний. Помыв посуду, Ксения села за швейную машинку – каждый день она делает не меньше двух расшитых рубашек и нарядных сарафанов, непохожих один на другой. Она знает: стоит дочке в школе появиться несколько раз в одном и том же платьице, подруги засмеют. Вот и приходится выкидывать почти неношеные сарафанчики, делая взамен новую одежку на всю свою пока еще небольшую семью.
Встала Ксения в три часа утра – испечь хлеб и приготовить мужу завтрак, а впереди еще непочатый край работы по дому. Свекровь по-доброму усмехалась, глядя на ее хлопоты – она-то уже вырастила пять сыновей и пять дочерей. О контрацепции здесь не может быть и речи – сколько детей Бог пошлет, столько и родится. Родственные связи крепкие, семьи большие, а потому на каждую свадьбу приезжают сотни гостей из многих стран. На таких гуляниях зачастую образуются новые парочки, причем новобрачная всегда переезжает в дом супруга. Родители выбор детей обычно уважают. Даже когда недавно один родич решил жениться на индианке, никто особо не удивился. Смуглая невеста уже перешла в православие и даже научилась носить сарафан, вот только русский язык ей пока дается плохо. Ну ничего, была бы добрая да работящая, а остальное приложится.
В последние годы несколько семей староверов по приглашению России вернулись в Приморский край – даже одна бабушка, которая, как оказалось, так и не обзавелась боливийским паспортом и с точки зрения государства просто не существовала. Остальные пока выжидают – как-то примет переменчивая родина своих упрямых детей? Не обманет ли? Не предаст? Сотни лет выживания научили их бережно хранить традиции, не спешить и быть всегда осторожными – совсем как другой вечно гонимый народ. Хочется верить, что и они тоже после долгого изгнания наконец вернутся домой, и вновь телята будут упитанными, земли – плодородными, а государство позволит людям мирно трудиться, спокойно жить и заботиться о своей душе так, как они считают нужным.
Крохотная старушка в национальной одежде и огромных солнечных очках режет оленьи сердца. Рядом бродят живые олени
«Бубен взял – и все узнал: почему страдаем и отчего болезни разные. Бывает, что твой организм понимает, кто сколько проживет. На Касани таких делают шаманами»
Стоит дочке в школе появиться несколько раз в одном и том же платьице, подруги засмеют. Вот и приходится выкидывать почти неношеные сарафанчики, делая взамен новую одежку на всю семью
Строительство моста во Владивостоке
Юколу готовить непросто. Предыдущая партия попала под дождь и сгнила
Машины либо не останавливались, либо шли не туда, либо в последний момент все срывалось по неведомым причинам
«Собаки – это мой второй приход. Лучше воспитать немногих, но идеально. Бывает, что на восьми выигрывают гонку, а на четырнадцати – плетутся в хвосте»
«Как дорога в заросли упрется, направо поверни. Там медведей остерегайся. Дойдешь до моря – иди налево. Только палку не забудь»
Идиш стал в Еврейской автономной области одним из официальных языков, наравне с русским, повсюду появились вывески с загадочными еврейскими письменами
За парадоксальной Еврейской автономной областью лежат Хабаровский край и Приморье. Конкуренция между их столицами напоминает отношения Москвы и Питера
«Для меня богатство Камчатки – это не рыба или золото, а лишь культура народов. Остальное – так, желудочные дела»
«Я не представляю, что бы делал в городе, в соборе. Не смогу, буду духовно уставать»
«Ты заметил, что из всех грибов дети рисуют только мухоморы? Создатель недаром дал им такую окраску – подойди, возьми меня»