Не из этого ли фрагмента текста историка заимствовал Сталин идею (отчасти и лексику) своего знаменитого тоста от 24 июня 1945 года в честь русского народа?
Я пью, — говорил он на приеме после Парада Победы, — прежде всего за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.
Перу Тарле принадлежит наибольшее количество работ, посвященных Отечественной войне 1812 года, изданных или переизданных в период Великой Отечественной. Кроме переизданий «Наполеона» (1942) и «Нашествия Наполеона на Россию» (1943), в 1941 году шесть раз издавались сокращенные варианты «Нашествия…», в 1941–1942 годах в «Библиотеке красноармейца» четыре раза переиздавалась его брошюра «Михаил Кутузов», и это не считая газетных и журнальных статей, в том числе специально предназначенных для красноармейцев.
Кульминации противопоставление Наполеона Гитлеру, так же, как антинемецкая риторика, достигает в предисловии к изданию «Нашествия…», вышедшему в свет в 1943 году:
В самых необузданных мечтах своих великий завоеватель, пришедший в Россию в 1812 г. с целью покорить и поработить ее, не задавался такими чудовищно жестокими и, в то же время, нелепыми целями, как те, которые ставят перед собой тупые и гнусные палачи гитлеровской шайки <…> Много пришлось перетерпеть русскому народу от наполеоновского нашествия, но речи не может быть о каком бы то ни было сопоставлении поведения наполеоновской армии на русской земле со всеми бесчисленными злодеяниями подлой гитлеровской орды <…> [Наполеон] издавал суровые приказы против мародерства и против каких бы то ни было насилий над мирным населением. Конечно, эти приказы (особенно с третьего месяца войны) очень мало исполнялись, но все-таки до самого конца похода солдаты наполеоновской армии знали, что производить грабеж открыто нельзя, начальство не велит. Если бы Наполеону сказали, что какой-нибудь из его маршалов издал приказ вроде приказа генерала фон Рейхенау от 15 октября 1941 г. об убийстве населения занятых мест и о планомерном истреблении всех русских художественных и исторических ценностей, то он подумал бы, конечно, что этот маршал окончательно сошел с ума.
Тарле писал, что, если в составе наполеоновской армии наибольшими грабителями были немцы, а наиболее дисциплинированными — французы, в особенности императорская гвардия, то в ходе настоящей войны наиболее гнусные злодеяния над мирными жителями совершали элитные немецкие части, составленные из «наиболее оголтелых, озверелых, потерявших всяческий человеческий облик мерзавцев». Общий вывод историка звучал так:
И в основных целях нашествия, и в характере действий неприятеля на русской территории существовала огромная разница между войной 1812 г. и Великой Отечественной войной. Между колоссом, возглавлявшим «великую армию» в 1812 г., и трусливым фашистским дегенератом, который посылает свою банду на смерть, лично пребывая в уютном берхтесгаденском бомбоубежище, — нет и не может быть ни малейшего сходства, как бы этого сходства «фюрер» ни жаждал. В одном отношении война 1812 года походит на Великую Отечественную войну: пламенный патриотизм и героизм русского народа готовят захватчикам такое же страшное поражение. На этот раз к чувству вражды по отношению к врагу примешивается еще и чувство ненависти, беспредельного презрения, доходящего до гадливости, чувство омерзения, заставляющее смотреть на подлых немецко-фашистских извергов как на грязных животных, как на своего рода чумных крыс, подлежащих беспощадному уничтожению.
Сюжеты, связанные с историей войны 1812 года, которые рассматривались советскими историками и публицистами, определялись преимущественно политическими задачами. Так, если в 1941 году особое внимание уделялось партизанской войне и организации народного ополчения, то в 1942‐м число публикаций, посвященных этим проблемам, резко сокращается, зато публикуется почти десяток брошюр и статей о М. И. Кутузове в связи с введением ордена имени прославленного полководца и со 130-летней годовщиной Бородинского сражения.
Что вполне естественно, Кутузов и далее оставался наиболее часто упоминаемым героем Отечественной войны 1812 года. Кульминации число публикаций о Кутузове достигло в 1945‐м в связи с его юбилеем — 16 сентября (по новому стилю) 1945 года исполнялось 200 лет со дня рождения полководца. В 1945 году число брошюр и статей о фельдмаршале превысило два десятка. Если говорить о других героях Отечественной войны 1812 года, то они редко удостаивались внимания. Собственно, можно говорить лишь о Денисе Давыдове, П. И. Багратионе и «кавалерист-девице» Надежде Дуровой.
Публикации В. Н. Орлова о Д. В. Давыдове появились еще в предвоенное время, в том числе подготовленный им основательный том «Военных записок» поэта-партизана, что существенно облегчило последующую работу пропагандистов. В 1941–1942 годах несколькими изданиями в Москве, Ленинграде и Свердловске в сокращенном варианте вышел «Дневник партизанских действий» Давыдова. В предисловии к свердловскому изданию (подписанному в печать 20 января 1942 года) некто А. Котов, не мудрствуя лукаво, писал: «В дни, когда весь советский народ ведет Отечественную войну с зарвавшимся врагом, славные партизанские традиции Дениса Давыдова оживают вновь в беспримерной по своему героизму борьбе наших советских партизан. Народ разжег партизанскую войну всюду, где бы ни ступила вражья нога». Процитировав соответствующий пассаж о партизанской борьбе из выступления Сталина по радио 3 июля 1941 года, автор предисловия заключал:
Сотни тысяч народных мстителей в тылу неприятеля поднялись на борьбу с фашистскими захватчиками. Горит земля под ногами врагов на Украине, ничего доброго не сулят фашистам леса Белоруссии, боевой партизанский клич Дениса Давыдова — «теснить, беспокоить, томить, жечь неприятеля без угомона и неотступно» — снова звучит на Смоленщине. Все выше и выше поднимается священный огонь партизанской борьбы, выжигающий скверну немецко-фашистского нашествия. Советский народ, ведущий победоносную Отечественную войну с фашистскими варварами за родину, за честь, за свободу, с любовью вспоминает о героях Отечественной войны 1812 года. Их боевой дух, несгибаемая воля к победе и поныне живут в русском народе, в Красной Армии Советского Союза, защищающей священную землю своей родины.
Публикации по истории Отечественной войны 1812 года или упоминания о ней в том или ином контексте и далее носили преимущественно ситуативный, «назидательный» характер. Так, в связи с вступлением Красной армии на территорию Польши в «Блокноте агитатора Красной армии» была напечатана статья «Русские солдаты за границей», в которой говорилось о заграничных походах русской армии 1813–1814 годов:
Русская армия прошла многие страны и везде оставила о себе добрую память. При вступлении русских войск в Варшавское герцогство главнокомандующий русскими армиями Кутузов издал приказ, в котором говорилось: «Смотреть за нижними чинами, чтобы не заводили ссор с обывателями, не озлобляли их упреками или бранными словами». Офицер Михайловский в своих воспоминаниях о походах 1813 года писал: «Жителям герцогства нельзя было жаловаться на русских: армия наша соблюдала величайший порядок».
Какова была эффективность пропагандистской работы на историческом материале, конкретно на материале Отечественной войны 1812 года? Ответить на этот вопрос вряд ли возможно. Общим местом является утверждение, что в годы Великой Отечественной войны история стала «средством „духовной мобилизации“ советского народа». Подобные умозаключения основываются, как правило, на заявлениях самих историков или политработников, статистических материалах, вроде числа прочитанных лекций, изданных брошюр, статей и т. п. Так, автор статьи, специально посвященной «историко-патриотическому воспитанию в годы Великой Отечественной войны» и опубликованной совсем недавно в ведущем российском историческом журнале, уверенно пишет: «Результатом проводившейся в стране огромной совместной работы по историческому просвещению и воспитанию историей стал стремительный рост интереса к событиям прошлого, расширение исторической эрудиции у советских граждан. Проявлений этого — множество». В качестве примеров этого «множества» сообщается, что когда войска 3‐го Украинского фронта, освобождавшие Болгарию, проходили мимо памятника русским солдатам — участникам войны 1877–1878 годов, политработники рассказали солдатам о значении Русско-турецкой войны для освобождения балканских стран от турецкого ига и провели митинг; что «проходя памятники участникам Отечественной войны 1812 г., советские солдаты всегда отдавали им воинские почести, проводились собрания и митинги, рассказывающие о войне с Наполеоном». Вслед за утверждением, что «многочисленные отклики фронтовиков на работу историков и писателей красноречиво свидетельствуют о том, что она была необходимой составляющей формирования патриотического сознания», также следует ряд примеров.
Нетрудно заметить, что все приведенные в доказательство «расширения исторической эрудиции» советских граждан факты свидетельствуют о деятельности тех же политработников или, точнее, о своевременно предоставленных ими отчетах. Отрывочные сведения о восприятии историко-патриотической пропаганды, которые можно найти в дневниках и воспоминаниях современников, принадлежат, как правило, сравнительно образованным городским жителям, часто — творческим работникам и вряд ли отражают настроения большинства населения. Это большинство было не слишком образованным, и дневники или воспоминания, оставленные «простыми» людьми, встречаются крайне редко. Согласно переписи 1939 года, на каждую тысячу жителей СССР приходилось статистически 77,8 человека со средним образованием (включая неполное среднее — 7 классов и неполное высшее) и 6,4 — с высшим. Данные по РСФСР немногим отличались от общесоюзных: на каждую тысячу жителей приходилось 76,9 человека со средним образованием и 6,6 с высшим.