По меньшей мере дважды вражеские снаряды «достаются» другим: однажды снаряд попадает в окоп, из которого Гельфанда выгнал в недобрый для себя час сержант-связист, в другой раз Гельфанд в связи с усилившимся обстрелом галантно уступает более глубокий окоп девушке-санинструктору и переходит в соседний:
Окоп был помельче немного того, в котором была Мария, и находился в одном метре справа от нее. Только перешел в окоп — новый заурчал снаряд, зашипел неистово и с остервенением ударил в землю. Я упал навзничь в окопе и, почувствовав страшный удар вдруг в уши, в голову. На минуту я не мог прийти в себя от всего произошедшего, а когда опомнился, понял, что все это сделал снаряд. Пилотки у меня на голове не оказалось, с носа брызнула кровь, и до одури заболело в висках. Сбросив с себя землю, засыпавшую меня, я встал и стал звать Марию. Но она не отзывалась. Было уже темно, и я решил, что ее засыпало в окопе. Когда на мой зов пришли санитары, они обнаружили одно месиво на месте Марии и ее окопа. Снаряд, пролетев на поверхности земли метров шесть и сделав в земле длинную канаву, упал и разорвался в окопе Маруси. Понятно, что от нее осталось одно воспоминание…
Пилотки я так и не нашел. Лишь наутро я обнаружил ее метрах в трех от спасительного окопа, в котором я находился. Марию наутро раскопали, расковыряли. Нашли одну ногу, почки и больше ничего… Марию зарыли и оставили в земле безо всякого следа и памяти. Я приказал своим бойцам сделать «Т»-образную табличку и, надписав на ней маленький некролог в память Марии, установил его на ее могилке. Так закончила свой жизненный путь Мария Федорова, 1919 года рождения, астраханка, медаленосец и кандидат в ВКП(б), старшина медицинской службы (запись сделана в середине ноября 1943 года).
Согласно данным Министерства обороны, 21-летняя Мария Архиповна Федорова, старшина медицинской службы, погибла 26 октября 1943 года. Владимир Гельфанд был последним человеком, разговаривавшим с Марией, и запись в его дневнике является единственным свидетельством очевидца ее гибели. Заметим, что дневниковые записи Гельфанда, как бы ни относиться к его интерпретации событий, отличаются точностью, подробностью и откровенностью. Еще раз повторим: это ценнейший источник истории повседневной жизни на войне.
Точнее, жизни и смерти.
Владимир Гельфанд вернулся в родной Днепропетровск в начале октября 1946 года. Здесь уже были его родители: мать вернулась в Днепропетровск в 1944 году и поступила на прежнее место работы — на завод им. Ленина в качестве секретаря отдела организации труда. Отец работал комендантом профтехшколы. Родители так и не сошлись, но были вынуждены — нередкая ситуация для послевоенных лет, да и для советской жизни в целом — жить в одной квартире. Отец Владимира Гельфанда умер в 1974 году, мать — в 1982‐м.
Владимир Гельфанд женился на школьной подруге и переехал в Молотов (Пермь), где она училась в медицинском институте. В 1952‐м окончил историко-филологический факультет Молотовского государственного университета. Семейная жизнь Гельфанда в первом браке сложилась неудачно. В 1955 году он оставил жену и 5-летнего сына и вернулся в Днепропетровск.
Вновь женился; во втором браке родились двое сыновей. Всю свою профессиональную жизнь Владимир Гельфанд преподавал в Днепропетровске обществоведение, историю и политэкономию в профессионально-техническом училище. Его жена преподавала сначала русский язык и литературу в школе, затем работала воспитателем в детском саду. Это были не слишком престижные и высокооплачиваемые специальности. Жили нелегко: вчетвером в комнате площадью 10 квадратных метров. Только в конце 1960‐х годов Гельфандам удалось получить отдельную квартиру в новостройке, а в начале 1970‐х перебраться в трехкомнатную, где с ними жила также мать Владимира.
Владимир Гельфанд был по-прежнему неугомонен: организовал в училище небольшой музей истории Великой Отечественной войны, исторический кружок. Публиковался в местных партийных, комсомольских газетах и отраслевой газете для строителей на русском и украинском языках: это были заметки о жизни училища, воспоминания о войне. В 1976 году было опубликовано 20, в 1978‐м — 30 его статей и заметок. Разумеется, тексты о войне не могли выходить за рамки дозволенного. Образчиком самоцензуры является небольшой мемуарный текст, опубликованный в 1980 году в сборнике воспоминаний ветеранов Великой Отечественной войны, составленном на основе писем в главную газету компартии Украины — «Правда Украины» («Нам дороги эти позабыть нельзя: Воспоминания фронтовиков Великой Отечественной». Киев: Политиздат Украины, 1980). По-видимому, это был единственный случай, когда Гельфанду удалось пробиться на страницы республиканской печати. Неясно, по каким причинам он предпочел рассказать не о том, в чем сам участвовал или что сам видел, а — с чужих слов — об истории немецкого женского батальона, захваченного в плен красноармейцами. История была вымышлена солдатом, поведавшим ее Гельфанду, ибо никаких женских батальонов в составе вермахта не было: женщины в немецких боевых частях не служили. Любопытно, однако, как работал механизм внутреннего и внешнего ограничения: в дневнике рассказывается, со слов солдата, якобы участвовавшего в захвате батальона, об изнасиловании пленных немок, причем с разного рода «художественными» подробностями, воспроизводившими, видимо, не более чем сексуальные фантазии красноармейцев. Правда, в отправленном в газету тексте неприглядные детали исчезли, а после дополнительной работы редакторов этот вымышленный эпизод превратился в очередное доказательство гуманизма бойцов Красной армии.
Владимир Гельфанд умер 25 ноября 1983 года в возрасте 60 лет. Он совсем немного не дожил до того времени, когда «цензурный занавес» над советским прошлым сначала приподнялся, а потом и вовсе был сорван. И, наверное, он, с детства грезивший о славе литератора, в самых смелых мечтах не мог себе представить, что его военный дневник (точнее, его немецкая часть), переведенный на иностранные языки, станет бестселлером в Германии и будет цитироваться в десятках работ по истории Второй мировой войны.
В этом, бесспорно, прежде всего заслуга младшего сына Владимира Гельфанда — Виталия, который с 1995 года живет в Берлине. Значительную часть жизни он посвятил систематизации, публикации и популяризации литературного наследия отца. Дневник Владимира Гельфанда за 1945–1946 годы вышел на немецком языке в 2005 году и стал подлинной сенсацией. Пожалуй, впервые немецкие читатели получили возможность увидеть разгром Третьего рейха, оккупацию Германии, взаимоотношения советских военнослужащих и немцев (в особенности — немок, возможно, наиболее болезненную и обсуждаемую в Германии в конце ХХ — начале XXI века тему) глазами советского офицера. Текст подготовлен к печати и снабжен комментариями немецким историком Эльке Шерстяной. Книга вышла под названием «Немецкий дневник 1945–1946», выдержала два издания (2005, 2008), в переплете и в обложке. Тираж превысил 80 тыс. экземпляров. «Немецкий дневник» издан также в переводе на шведский.
И наконец, дневник был издан в России. Виталий Гельфанд позвонил из Берлина на радио «Эхо Москвы» после одной из передач с моим участием, в которой речь шла о солдатских дневниках, в том числе о дневнике его отца. Автор этих строк слетал в Берлин и собственными глазами увидел коробку, набитую записными книжками, отдельными листками, письмами, документами военного времени. Работа по разбору, систематизации и комментированию записей Владимира Гельфанда потребовала нескольких лет, и в 2015 году дневник (750 книжных страниц) вышел в Москве полностью, без изъятий и сокращений.
Капитан Эммануил Казакевич, начальник разведки дивизии
Союз советских писателей входил в число организаций, которые должны были направить добровольцев в формирующиеся стахановскими темпами в начале июля 1941 года дивизии народного ополчения Москвы. Двенадцать дивизий общей численностью около 140 тыс. человек были сформированы за три дня — беспрецедентный случай в истории военного дела. Дивизии формировались по городским районам. Союз писателей числился за Краснопресненским. Таким образом в составе 8‐й (Краснопресненской) дивизии народного ополчения города Москвы образовалась «писательская рота», в которую вошла, по первоначальному списку, почти сотня литераторов. Важно понимать, что в ополчение набирали людей, не подлежавших мобилизации по возрасту, состоянию здоровья (медосмотр на стадии формирования вообще не проводился) или по другим основаниям.
Среди бойцов «писательской роты» не было звезд советской литературы или же были звезды, уже изрядно померкшие. Вряд ли это случайно: руководство союза явно или неявно проводило «селекцию» добровольцев. Слава 43-летнего Юрия Либединского, автора вышедших в 1920‐е годы повестей о Гражданской войне «Неделя» и «Комиссары», была в прошлом. Да и политически один из лидеров распущенной РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей) оказался под сомнением: почти все бывшие соратники были расстреляны, первая жена отбывала срок в лагере, сестра второй жены (Ольга Берггольц) тоже побывала в тюрьме. Самым старшим среди писателей-ополченцев был 54-летний Павел Бляхин, автор культовой повести о Гражданской войне «Красные дьяволята» (1923–1926): снятый по ее первой части в 1923 году одноименный фильм пользовался необычайной популярностью. Пятидесятилетний Рувим Фраерман, партизан эпохи Гражданской войны, автор «школьной» повести «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви» (1939), был довольно известным писателем, однако широкая популярность пришла к нему после войны, в особенности после экранизации повести (1962). Имена подавляющего большинства остальных вряд ли что-либо говорили широкому кругу читателей.
Однако среди писателей-ополченцев, чего не ведали ни сослуживцы, ни руководство Союза писателей, ни они сами, оказались два самых крупных литературных таланта, обязанных своими литературными достижениями войне: потомок обрусевшего датчанина Александр Бек и еврейский поэт, ставший русским прозаиком, Эммануил Казакевич. Еврейский — в данном случае в смысле языка, а не происхождения. Казакевич писал на идише. Александр Бек, не первой молодости (1902 г. р.) — литератор средней руки, писавший в основном на производственные темы, нашел свою главную тему и своих героев на войне. Его повесть «Волоколамское шоссе» (1942–1943) об обороне Москвы, о том, как люди учатся воевать — и убивать, преодолевают страх, становятся солдатами, мгновенно стала культовой и была переведена на все основные языки мира.