Как я стал монахом
В детстве и юности иеромонаха Иннокентия звали Геной Ольховым. Его отец, профессиональный экономист, взлетел по советской номенклатурной лестнице, и семья переехала из Волгоградской области в Москву.
– А в юности кем вы хотели стать?
– Вот совсем в детстве хотел стать водителем автобуса, это моя была мечта. Но потом, конечно, когда уже были школьные годы, то уже тоже менялись и какие-то устремления. Ну, тогда я был далек от Церкви и поэтому, естественно, хотел поступить в институт, может быть, в университет. Вот готовился к поступлению в МГУ на геологический факультет, как-то привлекала такая романтика геологическая.
Вот в середине 80-х годов, когда такая свобода появилась, когда вот этот наш атеистический такой пресс разрушился, когда мы поняли, что, в общем-то, мир гораздо более разнообразен и более сложен, чем тогда нам пытались представить, то начались, конечно, духовные искания. Пытались изучать и восточную какую-то философию, буддизм, всевозможные йоги, ходили вокруг да около. Кто-то католичеством заинтересовался, тогда уже как-то все это было возможно.
Это хотелось узнать, потому что это было недоступно, а потом душа все-таки чувствовала, что здесь что-то не то. И тогда как раз нам встретились интересные книги отца Серафима Роуза. Сначала из любопытства стали ходить в храм.
И вот тут как раз и почувствовали, что здесь именно то, что искала душа. То есть душа почувствовала: вот это – самое главное, пожалуй, что ищет человек, почувствовала какое-то действие именно Божие в сердце.
– А вы уже были крещеным?
– Я как раз тогда и крестился. То есть я был некрещеный, потому что, ну, детство, юность были в такой среде атеистической. Родители меня не крестили. Ну, видно, тогда уже это все-таки было не так-то уж и просто. Потому что можно было лишиться и должности, и из партии могли исключить, в частности отца, если бы тогда обратились мы к вере. А в эти годы уже, в общем-то, достаточно это было, так сказать, легко, и вот как раз в эти годы я крестился. Это уже сознательно… Это мне было 18 лет, и как раз уже был такой сознательный, такой какой-то уже прочувствованный приход к вере в Церкви, то есть это было то, чего душа уже искала. В 25 лет я пришел в монастырь. То есть до этого я поработал какое-то время в издательском отделе Московской Патриархии, был интересный очень такой как раз процесс уже издания литературы, и философской, и церковной. И вот после уже нескольких лет работы в издательском отделе я пришел сюда. Это был 1994 год, мне было 25 лет. Обычно после прихода в монастырь до пострига проходит где-то год-полтора. У меня прошло, получается, год, наверное, да, через год. То есть это был такой некий испытательный срок. Каждый человек, который приходит в монастырь, он себя все-таки какое-то время испытывает, потому что не всегда получается так, что ожидания юноши, пришедшего в монастырь, оправдывают, собственно, все, что он хотел здесь увидеть.
– Почему вы стремились именно в монастырь?
– А вот этот вопрос, на самом деле, не имеет такого прямо четкого ответа. То есть в какой-то момент душа потянулась в эту сторону. Хотя, конечно, были любые возможности жизнь устраивать как угодно в то время. Многие пошли зарабатывать деньги, то есть пожалуйста, тогда, в общем-то, все было открыто. Там начало 90-х годов – в общем-то, возможности были, мы знаем, любые. Но тогда как-то душа именно сюда потянулась, и почему именно это произошло, трудно сказать. Наверное, как-то вот Господь в какой-то момент коснулся души. И это прикосновение как-то вот душа так почувствовала, запомнила и как-то за ним потянулась.
Естественно, сомнения – они с нами путешествуют до конца наших дней, Но именно сомнений в правильности выбора не было, пожалуй. Как раз тогда уже я почувствовал интерес и к службе, и к чтению духовному, и к этому духовному общению. То есть для меня это как раз наполнило тот вакуум, от которого душа, собственно, страдала до этого. Поэтому получился такой спокойный выбор, и пожалеть об этом не пришлось.
Страха какого-то не было, потому что, если мы доверяем действительно свою жизнь Богу и верим в то, что Бог нас любит и управляет нашей жизнью как любящий отец, тогда боязнь – как-то она проходит и, в общем-то, понимаешь, раз уж ты Богу доверил, то тогда уж и доверяй Ему до конца.
– А у вас была девушка?
– Ну, честно говоря, семейную жизнь мне не хотелось бы обсуждать. Потому что, конечно, и девушка была, и, естественно, как все обычные, нормальные юноши в то время – так сказать, все было в жизни.
– Пришлось от многого отказаться, да?
– Знаете, то, что приобрелось, оно компенсировало все, от чего пришлось отказаться. Потому что то, что человек получает, изменив свою жизнь в сторону вот каких-то Божиих дел, все это с лихвой восполняет все то, от чего человек отказывается. Я смог послужить и обители, и людям, то есть смог реализовать себя. То есть обычно человек – что он в жизни хочет? Ну, кто-то хочет заработать денег, но это уж цель такая, ради которой сейчас… даже сейчас уже таких людей, в общем-то, думаю, совсем-совсем немного. Не деньги цель, да, а сделать какое-то дело, то есть какое-то интересное дело, которое уже позволит и зарабатывать, и как-то реализовать свои какие-то таланты, умения, силы. Вот для меня здесь как раз удачно сложилось, что я смог здесь уже потрудиться, причем в разных совершенно областях, то есть смог даже заняться тем, чем никогда в жизни не предполагал. Допустим, сельское хозяйство – никогда не хотел этим заниматься, но пришлось. И в итоге оказалось, что это тоже получается, что это тоже не так уж, в общем-то, и сложно, что это тоже наука, но которую вполне можно изучить. Поэтому здесь можно реализовывать себя в совершенно разных областях, причем иногда даже в совершенно неожиданных. Вот. Поэтому вот эта часть – она с лихвой тоже у меня была, так сказать, исполнена. Соответственно, вы знаете, когда человек трудится в любом месте, то Господь дает ему все, что нужно, для жизни. То есть если я каких-то не заработал больших денег, как, может быть, этого можно было бы сделать в миру, но здесь зато я имею все, что мне необходимо, и этого вполне достаточно.
Как мне очень нравилось, что есть такая поговорка: «Богатый человек – не тот, у кого много всего есть, а тот, кто ни в чем не нуждается». Поэтому вот эта привычка не нуждаться – она как раз и делает нас, собственно, богатыми людьми. Поэтому богатство тоже, можно сказать, что есть.
Соответственно, семья… Ну, да, да, там, допустим, отказавшись от семьи в миру, соответственно, я приобрел здесь даже гораздо большую семью, вот и братьев, и сестер, и детей, и всех. И людей, которых можно точно так же любить, вот. То есть, опять же, даже вот эта часть – она никак не ущемлена, потому что, так сказать, у нас эта вот семейная любовь, которая в миру, она часто замыкается на наших совсем близких: жена, дети, наши родители, то здесь любовь распространяется уже на наших близких людей, которых достаточно много. И эта любовь – она ничем не хуже, ничем не ущербная какая-то, чем любовь семейная. Поэтому получается, что и этим тоже мы никак не обделены. И получается, что все, что, в общем-то, я бы хотел получить в миру, ну, за исключением, может быть, если человек хочет того, какой-то, не знаю, славы, допустим, когда люди хотят как-то быть известными, там, ну, есть такое, собственно, то здесь, конечно, этого нет, потому что как раз от этого мы стараемся подальше убегать. Это нам совсем как-то не нужно, неинтересно. А получается, вот реализовать все, что, в принципе, человек может реализовать, здесь вполне возможно. Просто чаще всего люди, уходя из мира, стараются свою жизнь изменить каким-то более решительным образом. То есть это уже какие-то дальние монастыри, какие-то пещеры, может быть, какие-то закрытые от посещения людей места. Я пришел в городской монастырь, поэтому, в общем-то, получается, что недалеко ушел от мира. Он за стеной – пожалуйста, огромный мегаполис. Опять же, приходят люди, гости, то есть получается, все равно вот это общение – оно, так сказать, и не прекратилось. То есть получается, реально мы приобрели гораздо больше, чем было у нас в миру.
– Сам момент перехода из обычного человека в монаха вы помните?
– Ну, как-то это произошло очень естественно. То есть какого-то вот буквально, чтобы сегодня я уснул, скажем, обычным человеком, а стал каким-то другим, такого, пожалуй, не было. И мне очень запомнились на всю жизнь слова нашего выдающегося иерарха – блаженнейшего Митрополита Онуфрия, он очень дружен с нашим отцом наместником, они вместе были в Троице-Сергиевой лавре чадами отца Кирилла покойного (Павлова). И он, когда меня отец-наместник постриг в монашество, как раз был здесь, у нас, в гостях. Я подошел под благословение, он был уже епископом тогда, владыка Онуфрий, и отец-наместник попросил дать ему мне какое-то напутствие такое, пожелание. Владыка задумался и говорит: «Ну, желаю тебе, чтобы с принятием образа ангельского, – и так подумал, – не потерять образ человеческий». Вот. Это мне как-то очень понравилось, это очень глубоко так было сказано. Ангельский образ – это монашество называется ангельским образом. Но мы все должны все-таки остаться еще и людьми, потому что иногда бывает, что люди как-то слишком стараются как-то от всего отстраниться, вот и появляется некая такая отчужденность. Но она такая, ну, не совсем, может быть, естественная все-таки, поэтому мы стараемся остаться прежде всего людьми, в каком-то лучшем смысле этого слова.
– А что самое сложное было в самом начале монастырской жизни? К чему приходилось привыкать?
– Привыкать, естественно, каждому монаху бывает непросто, это к послушанию. Потому что какие-то ограничения и в пище, во сне, в чем-то еще. Ну, они… тем более молодой организм быстро привыкает. А вот слушаться – это бывает непросто, потому что мы все делаем по благословению, спрашиваем, можно ли нам или нельзя. Соответственно, привыкнув уже к свободе, что мы сами все решаем, мы хозяева своей жизни, а тут вдруг – раз, и надо брать благословение на все. Это, конечно, бывало непросто.