– А приходилось вам рисковать жизнью?
– Ну, как сказать? Конечно, у нас бывали происшествия, но про них как-то не хочется говорить. К счастью, они были не такими существенными, но тем не менее, конечно, всегда бывают какие-то случаи, которые… Ну, если все пойдет плохо, то может привести к каким-то последствиям уже серьезным.
Ну, скажем так, самая экстремальная ситуация была как-то раз, когда пришлось немножко запутаться в сетях, вот и пришлось выпутываться. Ну, довольно-таки непросто, но, в общем-то, нет, все было слаженно, все было четко, потому что все уже у всех отработано, поэтому… Ну, все равно пришлось, конечно, немножко понервничать.
– Но вообще-то дайвинг – такой экстремальный вид спорта, в общем-то это и риск, и адреналин. Насколько это подходит для монаха?
– Риск – он именно не ради самого риска, это все-таки не ради каких-то впечатлений. Потому что, как правило, экстремальные виды спорта – они все направлены на получение каких-то чрезмерных впечатлений. Да? Адреналин, какие-то еще вещи, переживания. А здесь у нас настолько интересная четкая задача, которая нужна другим людям, которая нужна стране.
Потому что каждая найденная подводная лодка, корабль боевой, который пропал без вести, никто не знал, где он находится, и каждый родственник, который получает известие о том, что его дед, прадед или даже отец… Нашли одну дочку одного комиссара, который погиб вот на одной из наших найденных лодок, – это очень дорогого стоит.
То есть это уже совсем другой риск. Это не риск ради своих ощущений каких-то, это риск ради того, чтобы воскресить память тех героев, которые действительно совершили подвиг, отдали жизнь свою за Родину тогда, в 1941, 1942 годах.
– Вам удавалось что-то обнаружить первому, самому?
– Ну, на одну лодку первый нырял в составе первого, так сказать, захода, то есть да, обнаружил одну из лодок. Ну, это нормально. То есть у нас нет как бы такого, что вот что-то первым сделать. У нас настолько командная работа, что мы уже не делим, кто первый нырнул, кто второй, потому что нашли все вместе. Если бы не было архивов, не нашли бы. Если бы не было капитана нашего корабля, который с нами работает, мы бы не вышли в море. Не было бы приборов, за которые отвечают тоже члены нашей экспедиции, мы бы тоже… по этому морю лазили очень долго. Поэтому каждый настолько ценен, как раз это и есть важность командной работы, потому что каждый делает свое дело.
– Что вы почувствовали, когда увидели эту лодку первый раз?
– Ну, вы знаете, прямо трепет такой, да. То есть я прямо как… Ну, как еще описать? Прямо такой какой-то действительно трепет. Потому что этот корабль боевой много лет лежал, никому не известный, в этой глубине, в темноте, в полном мраке. Тем более что это не просто корабль, а там же внутри люди, то есть там же погибшие наши матросы, моряки. То есть для меня это как для священника – братская могила, где находятся останки наших героев. Мы их сознательно не достаем, не входим внутрь, потому что по морским законам море является могилой моряков, а это как раз вот место их захоронения. Это «щуки», да, там было 40 человек. Это лодка, это еще 40 героев, которые с нашей помощью найдены, и память…
Игумен Иннокентий
Из всей братии Данилова монастыря игумен Иннокентий чаще других покидает стены обители. И все-таки эти стены для него по-настоящему родные.
– У вас такое огромное хозяйство, так много обязанностей. Время на духовную жизнь остается?
– Это такой большой вопрос. Потому что, как всегда, конечно, наши все эти послушания – они связаны и с большими переездами, и с большим количеством людей, с которыми нужно решать какие-то вопросы. Поэтому, конечно, без духовной жизни невозможно было бы жить в монастыре, я стараюсь этому уделять, конечно, свое внимание. Потому что правило надо читать, надо посещать богослужения. Все-таки наша цель в монастыре, в жизни – это все-таки молитва, поэтому, конечно, стараемся, чтобы не за счет этого происходила наша работа.
Я как священник, естественно, служу Литургию. Потом, допустим, во время службы я что-то читаю, пою на клиросе иногда. То есть такие обязанности немножко сокращенные.
– То, что монастырь находится в мегаполисе, накладывает какой-то отпечаток на монастырскую жизнь?
– Конечно, конечно. Если бы мы жили где-нибудь в норе, в горе, где-то, где никого нет, конечно, у нас больше времени было бы именно вот на внутреннее какое-то такое духовное делание, на молитву, на бдение ночью. А так как это большой мегаполис, город, то, конечно, у нас большая часть нашего времени посвящена именно общению с людьми, которые приходят с духовными вопросами, с какими-то житейскими вопросами, с просьбами какими-то. И, естественно, мы должны обязательно на них откликаться.
То есть мы не можем закрыть ворота монастыря и сказать: «Извините, мы ушли все на молитву». Конечно, вот у нас дверь открывается в 6 утра, закрывается уже поздно вечером, когда последние прихожане уходят.
Хороший совет давали наши отцы, еще, по-моему, преподобный Амвросий, что нужно жить в миру, но не по-мирски. То есть можно так сказать, в своем сердце иметь тот как раз внутренний мир и внутренний свой монастырь, который уже, собственно, помогает нам сохранять такое монашеское устроение. Потому что иначе, конечно, мы превратимся в простых людей, обычных совершенно, с такими же проблемами, хлопотами.
– Вы привязаны к своему монастырю?
– Конечно, да, конечно. Это все-таки мой первый монастырь, и для меня он… он, конечно, очень дорог, потому что много я здесь уже всего успел сделать, ко многому уже приложил и сердце, и руки.
Это, конечно, большая часть моей жизни. Первый все-таки монастырь – это как… это как первая любовь, наверное, да?
Для меня он, конечно, отличается, прежде всего, тем, что здесь отец-наместник, к которому именно я пришел как к духовнику. Потому что все-таки мы выбираем не стены, выбираем не какое-то место жительства, а выбираем именно какую-то внутреннюю жизнь, которая нам была бы близка и где бы наша душа как-то смогла бы устроиться. И поэтому многие из нашей братии пришли именно к отцу-наместнику, потому что он руководит монастырем. То есть от наместника зависит вообще климат в монастыре, вот этот наш внутренний духовный, душевный, ну, человеческий даже, братский. А так как отец-наместник сам выходец из лавры и, соответственно, был чадом отца Кирилла, который был известным российским духовником, то, соответственно, он от него перенял такой очень большой внутренний мир и какую-то внутреннюю радость. То есть мы это руководство ощущаем не как такое, знаете, как начальство и подчиненный, а как отец и сын. Для нас это именно как жизнь среди родных, близких людей, прежде всего, именно потому, что отец-наместник в монастыре создает вокруг себя атмосферу любви и радости. Для нас самое большое счастье – это, наверное, и богослужение, и наше такое дружеское общение. Потому что от этого радость получается и духовная, на службе, и сердечная, когда… потому что дружба – это вообще великий дар Божий. И то, что мы можем общаться с друзьями, это для нас очень большое утешение и радость. И, наверное, в этом, собственно, счастье тоже заключается.
Монахиня София (Ищенко)
Монахиню Софию Ищенко редко можно встретить в монастыре. Гораздо чаще – в кинотеатре или Доме культуры. Ведь уже 13 лет подряд она проводит в городе Обнинске православный кинофестиваль «Встреча» и, готовясь к нему, сама отсматривает больше трехсот фильмов в год.
Президент кинофестиваля
В 2005 году она приняла постриг, а через полгода получила необыкновенное послушание: вместо того чтобы отречься от мира, ей пришлось погрузиться в мир кино и организовать с нуля всероссийский кинофестиваль.
– Одновременно, в один и тот же 2006 год, владыка митрополит Калужский и Боровский Климент благословил проводить кинофестиваль, так как я работала в духовно-просветительском центре «Вера, Надежда, Любовь», на территории, где мы находимся. Храм, посвященный великомученицам Вере, Надежде, Любови и их матери Софии, где я имею счастье жить и служить, и духовно-просветительский центр. И на базе этого центра и были созданы эти два больших, крупных мероприятия. Правда, задумывались сначала не такие большие. Фестиваль был благословен как всероссийский. Православный фестиваль «Встреча». А школьная научная конференция «Мой род – мой народ» должна была быть вообще областной. Но фестиваль прожил один год и стал международным, потому что о нем узнали и стали присылать фильмы сначала из ближайших республик, с Украины, Белоруссии, Казахстана. А сейчас, в 2018 году, прислали фильмы из 16 стран мира, в том числе мусульманских. Иран, Ирак, Афганистан. Из Европы. Из Италии, из Германии присылают фильмы.
– Правда, что вы собирались заложить свою квартиру, чтоб фестиваль состоялся?
– Да, первый фестиваль. Я, вообще, не понимала, как фестиваль устраивается, я в своей жизни ни разу на фестивале не была, я не понимала структуры фестиваля. Мне тогда очень помог Николай Бурляев. Владыка ему позвонил, попросил помощи, и он нам оказал большую помощь. Также с первым фестивалем мне хорошо помогла президент фестиваля «Семья России» Галина Алексеева. Очень много таких серьезных подсказок, советов. Я им очень благодарна. Но с финансовой точки зрения не было у меня ясного представления, как это будет. Я понимала, что надо приглашать гостей. Сколько нужно пригласить, как поселить, как организовать их жизнь – все это в момент самого мероприятия. К кому бы мы ни обращались за помощью – в министерства культуры РФ и Калужской области, административная поддержка была, а финансовой не было. Говорили: «Если у вас получится, то на следующий год дадим». Это как: рожайте ребенка, если родите хорошенького, то мы вам поможем. Но ведь нужны не только усилия, но и финансовая поддержка. Те люди, которые обещали финансово помочь, очень долго не переводили деньги, а люди уже жили в гостинице, фестиваль шел полным ходом. Были именитые гости, сам владыка приехал на открытие. Губернатор был на открытии, для нашей Калужской области это было событие. Люди уже живут в гостинице, едят в ресторане, ко мне администрация подходит и спрашивает, когда я оплачу, а у нас нет денег на счету. Тогда директор мне говорит: «Ну, ладно, не переживайте, завтра мы подойдем к вашим гостям и попросим их заплатить за пребывание». Я понимала, что это катастрофа, все начнут разъезжаться, о фестивале сразу пойдет дурная слава и фестиваля больше не будет. Тогда я решила заложить квартиру, расплатиться, а потом уже как Бог даст, не оставит. Были большие страдания, остаться без квартиры сложно, но Господь управил. Видимо, он проверял просто мою решимость. И за три дня до окончания фестиваля деньги были присланы.