– Его убило? – спрашивал кто-то, ребенок или взрослый в истерике.
Риз-Гордон пошел глянуть. Черри практически оторвало нижнюю половину тела – свинтило его, как крышку с бутылки. Риз-Гордону нужны были только две минуты, несколько слов, одно имя, а дальше пусть этот ублюдок катится в любой ад, который согласится его принять. Риз-Гордон встал на колени, вроде бы увидел движение – но нет, мистер Черри уже ничего никому не скажет.
– Какого хрена он прыгнул? – спросил Коэн. – Он уже практически ушел.
– Кто его знает… – начал Риз-Гордон и тут увидел причину. – Погодите. Он не прыгал. Вот.
Он положил руку Черри на плечо, указывая на одну из множества дыр в кожаной куртке.
– Ох, – сказал Коэн. Особист на своем веку видел много огнестрельных ран и узнавал их с первого взгляда.
– Кто-то нам сегодня помог, – заметил Риз-Гордон. – Вопрос, с какой стороны? – Он вытащил пистолет. – Из моего сделано ровно два выстрела. Вы, конечно, проверите оружие своих ребят.
– Конечно. Но вряд ли мы что-нибудь найдем.
– Разумеется, не найдем. – Риз-Гордон повернулся и пошел к выходу с платформы.
– Вы куда?
– Я скоро вернусь. Только брошу несколько монет музыканту.
Хансард повел Максвелл в Блумсбери, в итальянский ресторанчик, такой шумный, что там никто не станет оборачиваться на его возбужденный голос.
А Хансард был возбужден. Он усадил Эллен за столик и вытащил свои заметки.
– Труппа в пьесе. Это же Школяры ночи, иначе никак.
У сэра Уолтера Рэли собирались в поздний час лучшие умы Англии и беседовали, дабы раздвинуть границы познания. Если они как-то себя и называли, это до нас не дошло, однако Шекспир назвал их Школой ночи, и такое именование не хуже любого другого. В нее входили Хэрриот, астроном-математик (и граф Нортумберлендский)[71], доктор Ди, натурфилософ (да, и чернокнижник, тогда разница между одним и другим была невелика), и сам Рэли, поэт, мореплаватель и меценат. Они критически исследовали науку, философию, веру и собственную опасную жизнь.
Удивительная, романтическая елизаветинская Англия, подумал Хансард, чувствуя внезапную горечь во рту. Кружевные манжеты, придворные манеры и смертная казнь за мужеложество, за атеизм, за все, что государство сочтет крамолой. Та самая непреклонность закона, о которой мечтают многие видные разжигатели ненависти в его стране и в его время.
Мысль о Школярах ночи заставила вспомнить Аллана, живого, в кругу думающих людей, и Хансард вдруг почувствовал, что не в силах больше сносить современность. Он посмотрел на Эллен и увидел энтузиазм любознательной студентки, коллеги, жаждущей пуститься в приключение. Удерживаясь взглядом за свет и тепло ее глаз, он оттолкнулся от берега в темные недвижные воды прошлого.
Рэли, зная, что ум хиреет от пустого желудка, велел подать гостям жареную птицу. Теперь, когда блюдо опустело, подали доброе вино и табак, а двери заперли, чтобы никто не вошел.
Новый член кружка, назвавшийся Адамом Дувром, удивленно глянул, когда хозяин повернул ключ в замке.
– Вы не доверяете своим слугам, сэр Уолтер?
– Они люди надежные и не болтливые, однако малоученые, – сказал Рэли обычным тоном, без всякого намека на секретность. – Наши беседы не для них.
– Если бы такое относилось лишь к слугам, – заметил один из гостей, и все рассмеялись.
– Вы появились среди нас внезапно и при несколько загадочных обстоятельствах, мастер Дувр, – сказал Хэрриот. – Какого вы рода и каковы ваши интересы?
– Как сэр Уолтер знает из моих писем, – ответил Дувр, – я некоторое время учился в Париже. После смерти родителей я вернулся в Англию – получить скромное наследство. Что до интересов, мне нравится думать, что они у меня широкие… меня увлекают измерения.
– Не шире, чем помещается в руке, не дальше, чем ночью в постели, – сказал кто-то, и все снова рассмеялись.
Дувр поглядел на них удивленно, затем присоединился к смеху.
– Я думал, вы… возможно, чуть серьезнее такого, – сказал он.
– Мы серьезны, – ответил Хэрриот, – но не чужды подобным шуткам. Это отличает нас от греков. Скажите мне, мастер Дувр, когда вы были в Париже, случалось ли вам слышать о новом утверждении, будто, проложив линии по модели небесных сфер, можно отыскать физическое местоположение рая?
Дувр спросил неуверенно:
– Это проверка?
– Это вопрос, – сказал Хэрриот.
– Нет, я никогда о таком не слышал.
Доктор Джон Ди, пухлый седобородый старик, тихо сидевший в уголке, сказал:
– Едва ли эта затея увенчается успехом в своей нынешней форме.
Дувр сказал:
– Уж конечно, местоположение рая отыскать нелегко.
– Безусловно, – ответил доктор Ди. – Сторонники подобной астрометрии держатся доктрины хрустальных небес, что искажает их линии.
– Вы говорите так, будто это всего лишь вопрос поправок.
– Полагаю, что так, – сказал Ди.
– И значит, Бог позволит себя отыскать?
– Нахождение Бога, – сказал Кристофер Марло, раскуривая белую глиняную трубочку, – принимается по большей части без доказательств.
– Одно дело сомневаться в природе солнечного света или материи, – сказал Дувр, впрочем, довольно спокойно, – и совсем другое – сомневаться в природе Бога.
– Господь велик, – сказал Рэли. – Неужто Он не стерпит толики сомнения? Погляди внимательно, друг мой, на любое общество людей, которых ты считаешь праведными. Некоторые из них крали, некоторые убивали, почти все богохульствовали и желали чужого, и большинство прелюбодействовали с чужими женами – однако они искуплены кровью Христовой, и все же тот, кто лишь задается вопросом об истинной природе Бога, подлежит особому проклятью? Проклятье, сэр, это несправедливо! Я не стану поклоняться несправедливому Богу.
– Я начинаю понимать вашу систему доводов, – тихо сказал Дувр. – И все же Бог есть Бог.
– Как говорят магометане, – добавил кто-то, прихлебывая портвейн.
– …и безусловно никто не создает Бога по своему желанию.
– Хорошо сказано, – с одобрением заметил Рэли.
– Однако именно это мы и делаем, – сказал Кристофер Марло. Он сидел в уголке, попыхивая трубочкой, и не спускал глаз с нового Школяра ночи, того, кто назвался Адамом Дувром. – Мы создаем Бога по нашему подобию и помещаем его высоко на сцене с изобретательными механизмами, дабы двигать актеров и декорации мира. Но кто, в конце концов, драматург, мистер Дувр?
– Вы драматург, – ответил Дувр. – Ставите ли вы себя рядом с Богом? Или выше Бога?
– Полегче, Кит, – сказал Рэли.
Марло взмахнул трубкой.
– Это как быть богом, – сказал он. – По манию вашей руки происходят бури и катастрофы, любовь, безумие и убийство; разве я не охватил моим пером и сценой все завоевания Тамерлана? Мы здесь… – он обвел комнату чубуком, словно волшебной палочкой, – репетируем роли богов. А почему нет? Почему не по нашему замыслу, если Бог не открывает своего?
Адам Дувр сказал:
– Вы дерзаете на многое, сэр.
Рэли ответил спокойно:
– Таков человек, сэр. Он ступает по земле и дерзает.
Максвелл смотрела ошеломленно. Это было восхитительно и очень сексуально.
Эллен спросила:
– Хрустальные сферы?
– «Но есть ли coelum igneum et cristallinum?»[72]
– Из «Фауста», – сказала Эллен и рассмеялась. – Фауст расспрашивает Мефистофеля об устройстве космоса.
– И Марло обнаруживает прекрасное знание тогдашней астрономической теории. Однако Фауст на это говорит: «Такой пустяк и Вагнеру известен»[73].
Максвелл сказала:
– Если труппа в пьесе – Школяры ночи, то это очень нелестный их портрет.
– Приправленный черным юмором, во всяком случае. Но я не думаю, что это буквально они – скорее просто группа мыслителей, вдохновленная Школярами ночи. Полидор совершенно точно не Рэли. Аргелиан может быть доктором Ди, но это все равно что утверждать, будто Фауст – доктор Ди.
Эллен смотрела мимо него, в пространство. Хансард чуть было не повернулся проследить ее взгляд, потом спросил тихо:
– Что такое?
– Ммм? Ой… я просто задумалась о гравюре, которую однажды видела. Ди, стоя в магическом защитном круге, вызывает духа с помощью товарища… как его звали?
– Келли. Я помню рисунок. Кстати, там ведь и привидение – женщина.
– Значит, они таким занимались.
– Я бы воспринимал все, что якобы совершали вместе Келли и Ди, с изрядной долей скепсиса. Келли, судя по всему, был профессиональным мошенником и бессовестно дурил Ди голову. Он постоянно носил шапочку, потому что ему за какое-то преступление отрезали уши.
– Кое-что не меняется.
– А теперь гляньте вот сюда.
Он пролистал текст «Убийцы», нашел место, где Полидор разговаривает с Аргелианом после сцены вызывания духа.
АРГЕЛИАН. Отец их – прародитель всякой лжи.
Обличиям их имя легион.
От жажды умирающий в песках
Вдруг видит озеро, ползет к нему
И обжигает рот глотком песка.
Так бесы и отводят нам глаза.
ПОЛИДОР. Ха. Штуки шарлатанов это все.
Взгляни на беззакония людей,
И камень пусть слеза твоя прожжет.
– У Ди был «магический камень, открывающий тайны рока», не помню из чего. Из горного хрусталя, наверное.
– Дающий зренье камень[74], – сказала Максвелл.
– Это, должно быть, цитата, но я…
– Джон Донн. Я думала, вы должны знать.
Хансард почесал затылок.
– Что ж, виноват, – весело сказал он. – Но в сутках всего двадцать четыре часа, и…
– И?
– «Все радости познаем мы»[75], – сказал он, и она рассмеялась и простила ему оплошность, как он и надеялся.
Хансард собирался добавить, что ему ни разу не давали чего-нибудь из Донна для установления подлинности. Однако это значило бы втянуть сюда Рафаэля и весь ночной мир. За этим столом не было места Рафаэлю.