Она открыла сумку и вытащила стопку блокнотов на пружинке и десяток карандашей.
– Где вы были всю мою жизнь? – спросил Хансард, и они принялись за работу.
В Лондоне Гарет Риз-Гордон сидел в индивидуальном отсеке главных фондов МИ-6 и перебирал фотографии, сделанные в последние дни жизни Палатайна. Это были зернистые, увеличенные черно-белые снимки в пластиковых файликах, низкоприоритетные и оттого низкобюджетные. Спутник с расстояния в тысячу миль дает изображение четче.
Напротив Риз-Гордона сидел клерк, явно страдающий оттого, что должен работать в обеденный перерыв.
– И как? – спросил он.
– В газетах и то лучше, – сказал Риз-Гордон и перелистнул снимок.
Его пальцы замерли в воздухе и выпустили файлик.
Волосы были не того цвета, лицо по большей части скрыто… но белый плащ, серьги…
– Что-то нашли? – спросил клерк.
Риз-Гордон листал журнал с данными фотографий.
КОНТАКТ 29 августа
МЕСТО отель Х2/обычная явка
ЛИЧНОСТЬ неизвестна
ЦЕЛЬ КОНТАКТА неизвестна
КОД ДЕЛА нет
– Вы ее узнали? – Клерк наконец заинтересовался, но старался этого не показать. Он постучал пальцем по блоку желтых формуляров.
– Дайте сюда, – сказал Риз-Гордон.
Он вырвал у клерка блок, оторвал верхний формуляр, вписал «Белл, Сьюзен Свенсен» в графу «фамилия, имя», вписал в нужные строчки звание и должность, вписал «скончалась» в отведенное под это окошко и «ожидается» в графу «код дела», снизу поставил свою фамилию и подпись, затем сунул формуляр в файлик со снимком.
– Сделать копию?
– Нет, – ответил Риз-Гордон и захлопнул папку. – Не убирайте пока.
Он встал и пошел к внутреннему телефону. Надпись на двери кабинки гласила: «ДОКУМЕНТЫ НЕ ВНОСИТЬ». Риз-Гордон набрал номер отдела регистрации дел департамента «С».
Через несколько минут он вернулся в отсек, взял у клерка папку с фотографиями. Вытащил желтый формуляр, вычеркнул слово «ожидается».
– Так нельзя.
– Что?
– Нельзя делать исправления в заполненных бланках.
Клерк оторвал от блока новый листок. Он забрал первый у Риз-Гордона из руки, взял резиновый штампик и проставил на обоих формулярах дату и красный номер. Старый отправился в сейф, новый он с медлительной важностью вручил Риз-Гордону.
– Теперь можете заполнять.
Риз-Гордон очень спокойно заполнил новый формуляр. Код дела был теперь ГРАВЕР, и это слово Риз-Гордон вписал в соответствующую графу. Названия ничего не означали: компьютер выбирал их случайно из загруженного словаря, чтобы никто по коду дела не угадал его сути. Когда-нибудь, подумал Риз-Гордон, компьютер выберет слово ОЖИДАЕТСЯ, и все клерки рехнутся. Подумал не с юмором, а как о чем-то неизбежном и чуточку приятном.
Он вышел из фондов, из здания, и свернул в паб. Итак, теперь у него есть дело.
Возможно, есть. Слишком много переменных, слишком много неизвестного.
Рано или поздно все сойдется. Так бывает всегда. И как только это произойдет…
Бармен поставил перед ним пинту горького и картофельную запеканку.
– Добрый день, Гарет.
– Добрый день, Чарли.
– Трудное утро?
– Хуже не бывает. Родственник умер.
– Сочувствую. – Чарли был по совместительству полисменом и знал, что Риз-Гордон имеет в виду. – Жена все надеется, что вы заглянете к нам как-нибудь вечерком.
– Как-нибудь загляну, – ответил Риз-Гордон, не собираясь выполнить обещание, но и не кривя душой.
Чарли отошел.
«Господи боже мой, Сьюз, – думал Риз-Гордон, стискивая зубы до боли в изуродованной щеке, – во что ты вляпалась и кто были твои сообщники?»
– А вот это странно, – сказал Хансард через полчаса работы над Скинскими документами. – В описи значатся сценарий, письма и, представляете, домашние счета.
– Вы уверены, что их не добавили позже к найденным документам?
– Тут особо отмечено, что они – часть находки. – Хансард постучал по ящику с пергаментами. – Какого черта домашние счета замуровали вместе с остальным? – Он глянул на часы. – Остается только прочесть их и выяснить.
Через двадцать минут он сказал:
– О, а вот это интересно.
– Уже лучше, чем «странно».
– Вот гляньте. – Он указал. – «Костюмы к рождественской маске для ее величества, двадцать шиллингов четыре пенса». Приличная сумма.
– Жалованье слуги за три месяца, – сказала Эллен. – Но вы же не о том? – Она постучала карандашом по блокноту. – Для елизаветинской эпохи рождественские маски нехарактерны, это скорее уже двор Иакова. А Марло к тому времени давно умер.
– Тогда был их расцвет, да. Но, безусловно, можно представить, что такую маску давали для Елизаветы – она не меньше других любила театр. И если что-то пошло не так, понятно, отчего тогда они не распространились…
– Почему вы думаете, будто что-то пошло не так?
Хансард слушал ее вполуха. Мысли его уплывали, перед ними возникали картины неразберихи, пышных костюмов, внезапной крови… Он усилием воли вернулся в настоящее.
– Потому что эти записи замуровали в стене. – Он пристально взглянул на Эллен. – Понимаете, кто-то уничтожал улики.
– Возможно, – медленно проговорила она.
– Вот гляньте. – Хансард показал ей опись. – «Письмо Томаса Уолсингема Кристоферу Марло».
– Подлинность еще не установлена, – заметила она.
– Однако все сходится. И мы знаем, что Томас отчасти унаследовал шпионскую сеть брата… и что Марло последние годы жил у него. Итак, где письмо?
– Его здесь нет, я уже проверяла. – Она протянула ему белый листок. – Формуляр с отметкой о выдаче. Помните, мы говорили о профессоре Четвинде? Письмо у него.
– Так эти документы все же выдают на руки, – сухо заметил Хансард.
Они убрали блокноты за пятнадцать минут до конца трехчасового срока, просто чтобы увидеть лицо библиотекаря, когда тот войдет и обнаружит, что они готовы уйти. Это было хоть какое-то удовлетворение.
Перекусить зашли в кафе неподалеку от университета. Еда была ужасная – пластмассовая картофельная запеканка и пирожки, которыми можно мостить улицы.
– Неудивительно, что Марло вечно лез в драки из-за счета, – сказала Эллен.
Хансард рассмеялся, и это искупило все недостатки ланча.
Они пошли к машине кружным путем, поворачивая более или менее случайно, чтобы посмотреть дворики, лежащие в стороне от остальных улиц.
– Здесь, похоже, тупик, – сказала Эллен в конце довольно скучной кирпичной улочки, и они повернули.
На середине улочки, почти загораживая дорогу, стояли, прислонившись к стене, трое панков – два парня и девушка. Все они были в черных косухах и остроносых ботинках. У парней были прически шипами, у одного оранжевая, у другого синяя, у девушки – смоляно-черные волосы, зачесанные на одну сторону и заколотые кровеостанавливающим зажимом. Ее пояс был застегнут полицейскими наручниками, другая пара болталась и лязгала.
– Просто идите вперед, – сказала Эллен. – Может, им и нет до нас дела.
Однако, когда они приблизились, один из парней загородил Хансарду путь и выбросил руку, не то чтобы ударив, но довольно сильно задев его по плечу.
– Ты ведь не спешишь, чувак? В том-то и беда, все вечно спешат.
Он вновь положил руку Хансарду на плечо. Тот сбросил ее.
– Видишь, Билл? Чувак на драку нарывается. Первый начал.
Хансард огляделся. Глаза у подростков были расширенные, темные и голодные.
Внезапно Эллен потянула его за рукав. Она улыбалась – зловеще, как и панки.
– Давай, Джордж, – сказала она, обращаясь к Хансарду. – Вмажь им.
Панк, загородивший ему дорогу, чуть попятился.
– Да, Джордж, вмажь им, – передразнил другой, но голос у него немного дрогнул.
Хансард сглотнул и внутренне подобрался, затем подцепил пальцем наручник у девицы на поясе.
– Так ты их носишь, значит, – сказал он, надеясь, что сиплость в голосе звучит угрожающе, а не показывает его страх. Или показывает страх, который чреват опасностью.
Парни, стоявшие до сих пор в расслабленных позах, напряглись. Хансард потянул за наручники, глянул девице прямо в глаза и сказал:
– Ты знаешь, что значит носить их по-настоящему, детка?
Он поймал себя на том, что улыбается. Это не было намеренно или натужно. Его замутило.
Эллен привалилась к нему и обхватила обеими руками его запястье, вгоняя ногти в кожу.
– О-о-о, Джордж, – низко, с придыханием проговорила она, – думаешь, она согласится? Я уверена, она им дает. Могу поспорить, она для многих из них встает на коленочки.
Панки не то чтобы отступили. Хансард и Максвелл не то чтобы протиснулись мимо них. Произошло некое беспорядочное движение, и Хансард очнулся уже в конце аллеи. Он шел к машине довольно быстро, крепко держа Эллен за руку.
Он тут же отпустил ее. Они залезли в машину. В улочку Хансард не оборачивался. Он различил в зеркало заднего вида промельк черного, блик – возможно, что-то брошенное в машину, – но тем дело и кончилось.
– Простите, что втянул вас в такое, – сказал он, когда они выехали на шоссе.
– На самом деле это было не так уж опасно, – ответила Эллен. – Они не отморозки. Даже и не панки толком.
Она повернулась к нему, и Хансард глянул ей в лицо. Взгляд нее у нее был такой стальной, что он тут же отвернулся.
– Это вопрос, у кого первого сдадут нервы. Настоящих панков не проймешь, если не сблевать на них… хотя это следовало бы попробовать следующим. Но они были не настоящие панки, просто понтующиеся детки. Знаете песню? «Он с понтом из рабочих, но это фуфло, он папенькин сынок и просто трепло»[80].
– Я… не такой знаток уличной культуры.
– Вы отлично справились, – весело сказала она. – Если когда-нибудь еще решите провернуть такое, рассмотрите наручники.
– Э?
– Если на них ржавчина – не блефуйте.
– Ржавчина… о господи.
– Да-да, как увидите раны – уверуете[81]