– Кольбер в Женеве, Рулин в Мюнхене. Поллар в Афинах, но его нельзя будет так просто выдернуть.
– Доннер должна быть с Рулином. Это может оказаться полезным. Перебросьте их в Лондон, и пусть будут в состоянии готовности.
Стрингер сделал себе пометку.
– Профессор Эдвард Четвинд завтра возвращается в Англию. Известить его?
– Почему не позвонить прямиком в Москву? – Увидев, что Стрингер занес ручку над бумагой, Рафаэль слегка улыбнулся. – Никаких действий не предпринимать. Кроме того, профессор Четвинд уже оказал американским спецслужбам одну большую услугу. Его еще предстоит как следует вознаградить за организацию убийства Аллана Беренсона.
Было субботнее утро, начало двенадцатого. Хансард вел машину, Максвелл указывала дорогу. Они ехали меньше чем в миле к западу от Кембриджа, по крохотному городку, петляя по извилистым улочкам мимо парочки баров и заправки.
– Теперь последняя проверка перед ограблением. – Максвелл подавила смешок и указала на красную телефонную будку чуть впереди.
Хансард остановил машину. Он стоял в дверях будки, пока Максвелл набирала номер. «Все чисто», – сказала она и поднесла трубку к его уху. Женский голос под треск магнитофонной ленты говорил: «…ра Четвинда. Профессор сейчас не может подойти к телефону. Оставьте сообщение после…»
Максвелл повесила трубку.
– Автоответчик, лучший друг взломщика.
– Это не всегда означает, что хозяина нет дома. – Хансард вспомнил, сколько раз валялся в постели, предоставляя автоответчику врать.
– Не всегда. Вы заметили, что там записан голос Марджи? Профессор ненавидит автоответчик, выключает сразу, как входит в дом. Это входит в число того немногого, что он не забывает. И даже если бы по какому-то невероятному совпадению Марджи приехала туда в воскресенье, она бы не включила автоответчик. Что и требовалось доказать. Идемте.
Они проехали еще с милю и свернули на подъездную дорогу, отмеченную кирпичными столбиками.
– Вот дом, – сказала Максвелл.
Дом был большой, комнат на пятнадцать-двадцать, каменный, двухэтажный, с окнами из стеклянных ромбиков и монументальными трубами. Стены густо заросли плющом, мимо шпалер с розами шла мощеная дорожка, выверенная с микромикронной точностью. За домом была садовая стена в ярд высотой, увенчанная трехфутовой, аккуратно подстриженной живой изгородью длинной футов шестьдесят.
– Карл Первый? – спросил Хансард.
– Отлично! А кто был владелец, круглоголовый или роялист?
– Трудно требовать, чтобы я определил это с первого взгляда… что ж, это небольшая усадьба, так что, думаю, роялист.
– Вы романтик, но вы правы. Машину поставьте здесь.
Хансард остановился у садовой стены. Прямо впереди, у дальнего края, была калитка. Эллен вылезла из машины, подошла к калитке, подняла задвижку.
– Идем?
– Мы не станем звонить в звонок?
– Нет. Не станем. Сюда.
Сад был строго формальный – чинный танец роз и конических туй, разделенных выложенными «елочкой» кирпичными дорожками, ограниченный с трех сторон оградой, а с четвертой – задней стеной дома. В ней было несколько окон и стеклянные двери.
Хансард сказал:
– Я не рассчитывал, что проект будет включать проникновение со взломом.
– Мы не будем ничего взламывать, просто войдем. – Максвелл вышла на середину сада, лицом к дому. – «Три Кольца – премудрым эльфам – для добра их гордого. – Она сделала три шага вперед и повернула направо. – Семь Колец – пещерным гномам – для труда их горного. – Семь шагов, поворот влево. – Девять – людям Средиземья – для служенья черного. – Через девять шагов она нагнулась, перевернула один из камней, обрамляющих клумбу, покопалась пальцами в ямке и вытащил что-то, стряхивая с него землю. – А одно – всесильное – Властелину Мордора»[85]. – Она повернулась к Хансарду, держа зеленый от патины бронзовый ключ. – Или, как говаривала уборщица: «Эдвард Четвинд, кавалер ордена Британской империи, вечно не может найти ключи». Сюда.
Она открыла стеклянную дверь, и они вошли в дом, в профессорский кабинет.
– Сигнализации здесь, как я понимаю, нет, – сказал Хансард.
– Металлизированная лента на окнах от взломщиков, – сказала Эллен, – но он вечно забывает выключить эту радарно-ультразвуковую штуковину. Полиция приезжает четыре раза в неделю. Я догадываюсь, где может быть письмо, просто дайте мне минутку.
Она села за стол. Хансард оглядел кабинет – везде дерево и бронза, ковер на полу – цвета бильярдного сукна. И, разумеется, книги, сотни книг по стенам, оксфордский словарь (один том открытый на пюпитре). А еще полки и кронштейны с тысячами диковин и памятных вещиц, нахомяченных историком за целую жизнь. Хансард, не в силах справиться с собой, читал артефакты, как археологический раскоп. Фотографии в рамках и причудливой формы камни, шестидюймовая статуэтка рыцаря на коне, старый Военный крест в бархатной коробочке.
– Здесь, – сказала Эллен. Она выдвинула ящик и разложила на столе несколько папок. – Слава богу, что он не убрал это к секретным материалам.
– Секретным?! – Хансарда как будто обдало холодом.
Максвелл удивленно подняла взгляд:
– Профессор – из разведчиков старого университетского набора, ну, знаете, студенческая дружба не ржавеет, и доброй ночи, Ким Филби, где бы вы ни были… Здесь где-то есть сейф, и вот он точно на сигнализации. А в этом ящике – она указала на дубовый шкафчик рядом со столом – лежит телефон с шифратором. Хотите позвонить на Даунинг-стрит, десять? Или в Белый дом? – Она скорчила рожицу. – Ой, да не пугайтесь так, Николас. У меня нет от него ключа. И к тому же я не подозревала, что вы настолько законопослушны.
– Я не… я просто… – Он оглядел кабинет, в чем-то похожий на его собственный. – Это чужой дом, вот и все. Частная собственность. – Не было времени объяснять ей свой страх, свое нежелание. – Тут есть ксерокс?
– Есть, но на нем стоит счетчик копий. И хотя профессор ничего не заметит, Марджи увидит в первую же секунду. Лучше просто забрать папку и надеяться, что никто не хватится ее в ближайшие дни. Хотите оставить формуляр?
– Нет.
– Ладно, Николас, извините. – Она убрала остальные папки в ящик, задвинула его.
Хансард положил ладони на ее руки, сжал их крепче, чем собирался.
– Вы слишком много знаете, – сказал он.
Она по-настоящему испугалась, зрачки расширились.
– Я… я… Николас, вы же не… вы же не связаны с безопасностью?
Он тут же выпустил ее руки и отступил на шаг.
– Нет. Но вы слишком много знаете про этот дом. Вы не могли узнать все это от подруги. Ключ в саду, сигнализация, счетчик копий… – Хансард умолк, вдохнул, постарался говорить не так обличающе. – Вы «Лилли»?
Она кивнула.
– Зачем это все?
– Я боялась, что вы знаете сэра Эдварда, – сказала Эллен. – Что вы… упомянете меня в разговоре с ним и он узнает, что я помогаю вам со Скинскими документами. Мне не хотелось терять работу. Так что я стала не собой. Видите лилии под окнами? Отсюда имя.
– Но вы мне помогаете.
– Я рада, что вы заметили.
– Можно спросить почему?
– Потому что я считаю, Четвинд и его друзья совершенно идиотски уперлись насчет Скинской рукописи, вот почему! – пылко ответила она. – Мне не нравится, что из этого устроили какую-то государственную тайну. Так что, увидев вас в читальном зале, я… Вам никогда не хотелось быть секретным агентом, Николас?
Она была готова расплакаться.
– Все в порядке, – сказал Хансард. Лучше бы она не приплетала сюда секретных агентов, но все равно он ее понял. – Мне следовало бы извиниться. Или по крайней мере поблагодарить вас.
Она утерла слезы.
– Думаю, пока мы квиты. По-прежнему сообщники в преступлении?
– По-прежнему.
Они проверили, не оставили ли где-нибудь следов, аккуратно закрыли стеклянную дверь, и Эллен спрятала ключ на прежнее место. У Хансарда было чувство, будто на них смотрят. Он всерьез ожидал увидеть рядом с машиной полицейского. Однако там никого не было, и за их отъездом наблюдали только вороны.
Когда выехали на шоссе, Хансард немного успокоился.
– Теперь обратно в Кембридж? – спросил он. – Или в Лондон?
– Туда. – Она указала на запад. – На шоссе А-один, дальше на север.
– А что на севере?
– Дом, – ответила Эллен. – В гостях хорошо, а дома лучше.
К четырем пополудни шоссе А1 вывело их в Чевиотские холмы на побережье Северного моря. Пасущихся коров слева от дороги стало меньше, справа над морем угадывался грозовой фронт.
На мысу высилось серое бетонное здание, утыканное вращающимися антеннами. Хансард указал на него. Эллен сказала:
– Линдисфарнская станция. Секретная. Лучше не знать, что там.
– Ага.
Через несколько минут, сразу после указателя, что до шотландской границы осталось двадцать миль, они свернули на боковую дорогу и остановились в крохотном городочке перед беленым домиком с вывеской мини-гостиницы.
– Это здесь?
– Да, – ответила Эллен с неожиданной теплотой в голосе. – Здесь. Идемте.
Она вылезла из машины, подошла к двери и постучала по ней большим дверным молотком.
Из дома показалась женщина примерно одного роста с Эллен, с проседью в темных курчавых волосах. Она была самую чуточку полноватая, не толстая, и улыбалась той особой улыбкой, которая придает невзрачным женщинам красоту, а красивым – лучезарность.
Эллен обняла ее, повернулась к Хансарду и сказала:
– Николас, это Фелисия Максвелл, мать Питера.
– Здравствуйте. – Он неловко протянул руку.
Миссис Максвелл пожала ее без тени смущения.
– Рада с вами познакомиться, Николас, – сказала она с нортумбрийским акцентом, заставившим Хансарда вспомнить о Гарри Готспере… «о пушках, ранах, рвах – помилуй Бог!»[86]. – Зовите меня Фел. А теперь заходите, вы оба. Гостей сегодня нет, так что мне придется поставить чайник, но я испекла печенье.