— Джинния! — выкрикнул кто-то из зрителей.
— Джинния! — подхватил стадион.
— Мария, — тихо сказал я.
Но Марк услышал и выхватил пистолет. Ближайший к нам мурид упал, как подкошенный. Из-под хирки Дауда возник короткий автомат (не иначе как израильского производства). Принц положил еще троих членов Муридана. Они просто не успели опомниться.
А потом стадион накрыло тенью.
Я посмотрел вверх. Над нами плыла Дварака.
Раздались крики и снова выстрелы. Стадион был окружен. Наверху, на последних рядах, стояли пуштуны, от муридов в общем-то ничем не отличавшиеся, но держащие их под прицелом. Я понял: племя.
Через пять минут все было кончено.
— Мы выполнили твой приказ, Дауд-хан!
Дауд важно кивнул.
Дварака плыла в сторону Кандагара. И нам туда же.
Но сначала Дауд потащил нас в ханаку благодарить пира за помощь и покровительство.
Сана'и подозрительно посмотрел на Марию.
— Говорят, она джинния?
— Джинны тоже принимали ислам, — вступился принц.
— Она служит Махди так же, как и мы, — поддержал Марк.
— Ну что ж, одна праведная женщина стоит ста грешных мужчин, — сказал пир и пустил.
Торопиться не стали. Решили переночевать в ханаке. После вечернего намаза собрались у меня.
Мария много курила.
— Как тебя угораздило? — спросил я.
— Да, для этих любая одинокая женщина, как бельмо на глазу. К тому же я не мусульманка. Раскусили.
— А как ты сюда добралась?
— Автостопом.
— Что?
— Нормально. Наврала, что я вдова и еду на могилу мужа. Подвозили только так. Жалели. Один даже предложил стать его четвертой женой. По примеру пророка. Это у них такая благотворительность. Давка, я просила тебя найти мне работу. Где работа?
— Это не так-то просто. Муридан запретил женщинам работать в СМИ. Сейчас конечно ситуация изменилась…
По-моему, «Давку» передернуло от обращения.
— Ладно, хватит базарить, — вмешался Марк. — Мария, мы завтра выезжаем в Кандагар. Ты с нами?
— Хм, куда ж денешься… С вами.
Дорога в Кандагар была столь же безлесной и рыжей, как все здесь. Впечатление дополняло осеннее запустение. Зато ясно, небо чистое, только над горами маячат небольшие белые облачка.
По дороге Дауд пытался заручиться моей поддержкой перед лицом Эммануила.
— Ты попросишь за меня, брат? Мы же ее спасли.
Сомневаюсь, нуждалась ли она в спасении. Давка пожал мне руку двумя руками (свободной ладонью поддерживая мою). При этом он смотрел мне прямо в глаза.
— Петр, сделай это ради меня.
Я кивнул. Забавно, что принц меня о чем-то просит.
Мы преодолели не менее полдороги до Кандагара, когда услышали позади отдаленный гул.
Я обернулся. Над дорогой поднимались столбы темного дыма.
— Дауд, что это?
— Смерчи?
Это было только предположение, принц не знал.
— Надо бы свернуть с дороги, — добавил он.
Легко сказать! Слева рыжая гора, а справа обрыв. Мы прибавили скорость. Не помогло. Столбы увеличились в размерах, и под дымом засияло пламя.
Али (Даудов слуга, как я теперь понял) тоже обернулся и во все глаза смотрел на огненные столбы.
— Джинны! — прошептал он.
Я усмехнулся:
— Вот человек, не испорченный европейским образованием.
Но, честно говоря, было не до шуток. Правда, горы сменило каменистое плато, и мы съехали с дороги. Нещадно затрясло.
Столбы двигались уже вровень с нами. В основном по дороге, но захватывая метров по десять придорожного полотна слева и справа от нее.
Я стал считать: десять, двадцать… Бесполезно! Появлялись все новые. На нас пахнуло жаром.
Войско огня.
Войско? С огненными столбами начала происходить еще одна метаморфоза. Они уменьшались в размерах и обретали плоть. По дороге действительно двигалось войско. Войско рослых воинов в алых одеждах и черных старинных доспехах с круглыми щитами на спине. С пиками и кривыми саблями. Они шли на Кандагар.
— Джинны, — повторил Али. — Я же говорил.
— Старомодное у них вооружение, — попытался сострить я.
— Ага, — мрачно сказал Марк. — Живой напалм.
Войско джиннов спускалось с гор и обтекало нас несколькими огненными реками. Нас не тронули. Только обветрило и обгорело лицо, словно на жарком южном солнце.
Джинны вошли в Кандагар, и Муридан исчез как-то сам собой, почти бесшумно и бездымно, только успев напоследок вякнуть по TV, что войско джиннов — войско Иблиса.
А Эммануил откровенно любовался.
— Как тебе мое новое войско, Пьетрос?
— Колоритно. А желания они исполняют?
— Только те, что не противоречат моим.
Не знаю, остались ли у меня желания.
Просить за Дауда не пришлось. Эммануил зла не держал.
— Маша несколько переволновалась, — сказал он. — Вы тут ни при чем. А Давку можешь успокоить, будет он падишахом.
Ах, вот оно в чем дело! Но, насколько я знал, Даудов дядя был еще жив и обретался в славном городе Риме.
— Жив, Пьетрос. Ну и что? Никогда не стоит восстанавливать у власти свергнутых правителей. Свергнутый правитель, как падшая женщина. Пусть сидит себе в своей Италии. Я заплатил ему отступные. Немного, Пьетрос. Какой-то миллион солидов. Но он обещал поддержать Давку на Лои Джирге. Мне нравится этот мальчик. Несколько импульсивен, но здесь все такие. Бывает хуже.
Я вспомнил «Давку» в национальной одежде: белая чалма со свободным концом, свисающим до пят и кинжал за поясом. Давка-удавка! Интересно, знает ли он, как его за глаза называет Эммануил?
Коронация Дауда состоялась в Кабуле непосредственно накануне рамазана и прошла вполне спокойно. Дауд-хан имел репутацию щедрого шейха, а это здесь ценилось чуть ли не выше всего. Так что народ в основном не возражал, а если кто и возражал, не смел пикнуть.
И тогда же открыли театры. В Национальном театре Кабула играли свеженаписанную пьесу по мотивам предыдущих событий. В конце спектакля на сцене появлялась женщина в свадебном платье, символизирующая собой мир. По сравнению с европейскими постановками, эта показалась мне явной кустарщиной.
Так закончились наши афганские похождения. Наш путь лежал в Исфахан.
Правившая в Иране последние четыреста лет Сефевидская династия[30] поддерживала шию (то есть партию) Фатимы, дочери пророка, и по сему поводу называлась шиитской. И это была проблема. Эммануил не имел ничего против того, чтобы жениться и на Фатиме. Только как это воспримет Аиша? Ее партия была больше. Ситуация осложнялась тем, что в Иране появился некий проповедник, тоже объявивший себя Махди. И, по слухам, Фатима с ним встречалась.
Рамазан решили переждать. В Афганистан должна была подтянуться армия. Давка не возражал. Ха! Попробовал бы он возразить!
Рамазан перевернул мои представления о посте. Да, это сложно, выдержать целый день без еды и питья, особенно в жарком климате, зато после заката начинается веселье. Улицы городов украшены иллюминацией и полны народу: все ходят друг другу в гости. И обжираются так, что на неделю хватит.
Мы ходили в гости к Дауду, а Дауд — к нам. То есть ко мне или к Марку. Иногда ночные приемы устраивал Эммануил, и тогда мы все собирались у него. Хозяйками были Аиша и Мария. Хун-сянь стояла у дверей на пару с одним из джиннов.
Честно говоря, принимать у себя Дауда (а он каждый раз приводил с собой половину племени) было для меня обременительно, и я выпросил у Эммануила одного из джиннов. Джинн был мусульманином, происходил с севера Афганистана и звался Нурали абд-ар-Рахман. Из него получился неплохой мастер банкетов. По совместительству я использовал его как консультанта по исламу.
— Рамазан милосерден, — желал мне Дауд на прощание.
— Аллах еще милосерднее, — неизменно отвечал я.
На время рамазана Дварака приземлилась вблизи Кандагара, и ночами сияла, как полная луна. Местное население бродило по ее улицам, мимо белых дворцов, охраняемых джиннами и китайскими сянями, и только цокало языками. Даосских бессмертных представили мусульманам как особого рода джиннов, что, вообще говоря, неверно. Сяни — люди, ставшие бессмертными, и природа их другая.
В начале поста было лунное затмение. А через две недели — солнечное. Полное, с сияющим ореолом вокруг темного диска. С тьмой в середине дня. Говорили, что это знак явления Махди.
На третий день после праздника разговения Дварака поднялась в воздух и медленно поплыла дальше на запад, к Исфахану. Но первым пересекло границу Персии войско джиннов.
Приближалось Рождество.
Мы не встретили сопротивления. Сефевиды были слабы. Умирающая династия. Последний шах, тем не менее, пытался изображать пира. У меня было для него письмо от Сана'и.
Глава четвертая
Площадь Имама или Мейдене Шах. В длину никак не меньше полукилометра. Много я видел здоровых площадей, но эта переплюнула даже Конкорд и ненамного уступала Площади Небесного Спокойствия. Со всех сторон окружена двухэтажными арками, на юге — Шахская мечеть. Желтые стены, на ними — изразцовый купол неопределенного цвета, то ли зеленый то ли оранжевый — словно ковер на вершине бархана. Два минарета — сине-зеленые пики. Красиво. Когда-то Исфахан называли «половиной мира».
Солнце падало за гору Загрос, такую же безлесную, как в соседнем Афганистане.
Я совершал эту экскурсию один. По случаю Рождества Господь послал в Рим Марка и Марию. Там в соборе Святого Петра планировалось отметить годовщину римской присяги. Эммануил собирался поехать сам, но в последний момент передумал.
Был вечер двадцать пятого декабря. Температура чуть выше нуля, но солнечно. Я с содроганием вспоминал заснеженный Рим.
Иран был наш уже более недели, только на севере в горах Эльбурс скрывался новоявленный пророк, объявивший себя двенадцатым имамом Мухаммадом Мунтазаром.
Фатиму мы так и не нашли. Эммануил хотел решить дело миром, пытался передать ей через посредников предложение о браке. Обещал, что они с Аишой будут жить в разных дворцах. В «Небесном Иерусалиме» дворцов хватит на всех. Заранее