Дочка Антонени перевязывала Горбачеву рану, когда прибежал заведующий столовой Петр Егорович Смирнов. Он был без верхней одежды и без шапки, одна половина головы подстрижена, а с другой свисали длинные пряди спутанных волос. Горбачев спросил:
— Что это, человече, с тобой? Или из парикмахерской выскочил?
— Не из парикмахерской, а из своей хаты, — вздрагивая от волнения, ответил Смирнов. — Подстригал меня кладовщик, да вот пришлось в окно выскочить. — И вдруг со злостью и обидой закричал: — Разиня, вот разиня! Слепой!
— Кто?
— Да я сам. Подумать только: кормил в столовой гадов проклятых и не знал, что это фашисты! Думал, если наша форма — так и все… А они кладовую мою ограбили и самого чуть не застрелили. Хорошо, что дочка вовремя их узнала, а то б…
— Хватит! — резко оборвал его Горбачев. — Нытьем тут не поможешь. Антоненя, дай ему плащ и какую-нибудь шапку, а сам поскорее одевайся… Смирнов, пойдешь в совхоз и скажешь там… Но кому? Федору Савчику, например, можно сказать?
— Можно, можно, — подтвердил Смирнов.
— Ну вот, скажешь Савчику, Леониду Смирнову, Игнату Понке, Шиманову Александру, если он дома… Пусть поскорее собираются. Оружие у них найдется?
— Думаю, что найдется.
— А у тебя?
— И у меня тоже кое-что найдется, — повеселев, ответил Смирнов. — Думаю, что взвод пехоты мог бы вооружить.
— Ого! — удивился Горбачев. — Что ж ты, скряга, раньше не сказал! Ну ладно! Собери эту группу, вооружи, и через час чтоб все были тут. Понятно?
— Понятно, товарищ Горбачев!
— Беги! А вы, Иван Никитович, поедете вслед за эсэсовцами и разведаете, где они остановились. Далеко они не могут отъехать, — время к вечеру. Возьмите дочку с собой, меньше будет подозрений.
Через некоторое время Антоненя вернулся и доложил, что бандиты остановились в девяти километрах, в деревне Турок. Группа совхозных рабочих во главе со Смирновым была уже здесь. Каждый имел при себе винтовку и не меньше сотни патронов.
«Вот как быстро растут у нас отряды! — радостно подумал Горбачев. — Каждый честный человек — воин». Он рассказал рабочим про случай на дороге, про то, что в лапы фашистам попал секретарь подпольного обкома партии товарищ Брагин.
Решили ночью пробраться к деревне Турок, без шума снять посты и напасть на вражеский отряд. Антоненя брался провести группу неизвестными врагу тропами. Но все оказалось напрасным. Поздно вечером эсэсовцы выехали из деревни. Редко случалось, чтобы гитлеровцы отваживались выезжать со стоянки ночью. На этот раз они, видно, почувствовали опасность и уехали.
Брагина нашли мертвым. Местные жители рассказывали о героической смерти секретаря обкома. Несколько часов его пытали. Допрос вел начальник фашистской части. Брагин молчал. Несмотря на тяжелые раны от пыток, он держался на ногах. Во время допроса гестаповец на минуту отвернулся, Брагин схватил стул и изо всей силы ударил его по голове, а сам, выбив раму, выскочил во двор и побежал. Во дворе его и убили.
Палачи бросили труп Брагина на улице. Населению приказали не убирать его, иначе все будут расстреляны, а деревня сожжена.
Рассказ о гибели товарища острой болью отозвался в наших сердцах. Тяжелые дни переживал подпольный обком. Силы наши еще не велики, мы ведь только что начали работу, а тут сразу два такие удара: тяжелое ранение Бондаря и смерть Брагина. А надо устоять и неуклонно идти вперед! Никакие неудачи, никакие трудности и самые неожиданные препятствия не должны поколебать нас!
Когда Горбачев кончил рассказ, в комнате воцарилась гнетущая тишина. Хотелось что-то сказать, но не хватало слов. Я встал, за мною встали все. Почтили славную память стойкого борца, беззаветно преданного Родине. Мы поклялись отомстить врагу за нашего боевого товарища и друга.
За перегородкой застонал Бондарь. «Не надо было говорить при больном об этом несчастье», — подумал я.
Вечером у нас состоялось внеочередное заседание бюро обкома. И тут мы снова вспомнили указания партии о том, что враг коварен, хитер, опытен в обмане. Нужно учитывать все это и не поддаваться на провокации! Партийные организации области, партизанские отряды, подпольные группы и все патриоты должны сделать соответствующий вывод из трагической смерти Брагина. Война с врагом в открытую — простая война. Опаснее встретиться с коварством врага, с его иезуитскими хитростями и провокациями. Мы должны быть готовы к этому! Надо обратить внимание всех коммунистов, партизан и населения на необходимость повышения бдительности.
Варвашеня долго сдерживался, обдумывал что-то, взвешивал, а потом выступил и начал сурово критиковать Горбачева.
— Ты иногда бравируешь своей смелостью, — сказал он ему. — Смелость — дело хорошее, но надо проявлять ее умело. Кто заставлял тебя и Брагина идти открытой дорогой? Ты человек местный, должен знать каждую тропинку. С Червонного озера однажды тоже пошел один среди белого дня и очень часто ходишь один, без всяких предосторожностей. Кому нужен этот риск? Ты должен беречь себя не только для себя, но и для того великого дела, которое поручила нам партия.
Горбачев молчал, опустив голову. Упрек Варвашени, возможно, был излишне суровым, но вполне справедливым и заслуженным. Варвашеня уважал Горбачева, как и все мы. Любили мы его за простой и непосредственный характер, чистоту и честность, за активность и неутомимость в работе. Но критиковать его надо было.
Бюро решило выпустить листовки, разоблачающие коварные провокации врага. В отряды, деревни и подпольные группы постановили направить наших уполномоченных. Они должны помочь людям научиться распознавать волка, в какую бы шкуру он ни рядился. Партийное подполье Минщины вступало в новую, более сложную полосу своей деятельности.
XII
После заседания бюро со мной в избе остался только Роман Наумович. Мы прикрутили фитиль в лампе и прилегли на лавках: я с одной стороны стола, он — с другой. Время за полночь: старые, скрипучие ходики на стене показывали половину первого.
Тело ныло от усталости, но сон не приходил. Шумело в ушах: то ли от непривычной обстановки — мы после многих тревожных дней и бессонных ночей отдыхали в тихой, уютной хате, то ли от наплыва мыслей и воспоминаний. Смерть Брагина не выходила из головы. Если и дальше наш подпольный обком, наш партийный актив будет нести такие потери, нам трудно будет справиться с огромными задачами, возложенными на нас партией. Я вспомнил, как перед нашим отъездом в тыл врага нас предупреждали в ЦК КП(б)Б. Нам поручено дело исключительной важности: поднять белорусский народ на борьбу против фашистской нечисти; вести эту борьбу неустанно — и днем и ночью; превратить подпольные партийные органы в боевые штабы по руководству партизанским движением. Твердо помнить, что враг постарается проникнуть в наши организации, применит террор и диверсии, будет в первую очередь наносить удары по руководящему ядру.
Теперь я еще более убедился в правильности этих предупреждений. Надо с каждым днем повышать бдительность, совершенствовать методы и средства борьбы. Главное — надо теснее связаться с народом, с патриотами Родины. Всюду должны быть свои глаза и уши, чтобы своевременно узнавать о намерениях врага, о его планах, да и не только узнавать, но и парализовать эти планы.
Невольно прислушивался к каждому шороху. Алексея Георгиевича в хате не было, но мне казалось, что он лежит где-то рядом и я слышу его прерывистое горячее дыхание.
Возле окна на улице слышался тихий хрипловатый голос часового Якова Бердниковича. Он рассказывал своему напарнику о червонноозерских днях.
— И вот, слышь ты, как стиснули нас там — ни взад, ни вперед. Фашистов поналезло везде, а на всех канавах полицейские. Дошло до того, что есть нечего. Мне домой — рукой подать, а пробраться нельзя. Сменишься, бывало, на рассвете — кишки марш играют, а в лагере хоть шаром покати: пусто, ничегошеньки нет. С горем пополам достали картошки и варили похлебку. Ребята в шутку прозвали это наше варево «осиновым пюре».
— А как же вы вылезли оттуда? — спрашивал Другой.
И снова Бердникович гудел под окном как шмель, ведя свой рассказ подробно и неторопливо и довольно основательно все преувеличивая.
— Вылезли, брат, только двух ранило… Лодки выручили. По канавке, по канавке — и мимо вражьего логова! Выскочили на греблю, а немчура: «Хальт!» Тут мы как «хальтнули», десятка три поганцев сразу уложили. Мачульский со своими зашел сбоку и еще им поддал и еще! А мы обошли деревню и оказались километрах в двух, у лесочка. Мачульский со своими хлопцами долго не отступал и вел перестрелку. Он там, наверно, еще штук тридцать отправил на тот свет. Ты знаешь, что это за боевой человек!..
Роман Наумович нетерпеливо заворочался на лавке.
— Ты что не спишь? — спросил я. — Что тебя тревожит?
— Да нет, — ответил Мачульский. — Вот врет человек обо мне, просто слушать не могу! Постучи ему в окно, пусть замолчит. Там всего было около тридцати фашистов.
— Пусть говорит. Ему хочется, чтобы так было, ведь в этом вся его душа.
Бердникович, должно быть, сам догадался, что его рассказ могут услышать в избе, и отошел от окна. Мачульский затих, но по его дыханию я знал, что он не спит. Скоро он снова заворочался и подвинулся ближе ко мне.
— Не спится что-то, — пожаловался Роман Наумович, — бессонница! — Он приподнялся и продолжал: — Вспоминаю, что видел в Бобруйске, Минске, и не могу заснуть. Пока выходили из окружения, голова одним была занята, а теперь все встает в памяти, тревожит, волнует. Хочется обдумать и дать правильную оценку.
— А ты расскажи, что у тебя на душе, тогда вместе обдумаем и обсудим.
— Если б не видел своими глазами, не поверил бы, — совсем тихо, но отчетливо говорил Мачульский. — В Минске, в Бобруйске и на всех узловых станциях гитлеровцы открыли бюро пропусков в Москву. В Гомеле устроили бал в честь взятия столицы. Как это понять, что подумать? Пропаганда это фашистская, фальшивая. Я иначе и не думаю. К сожалению, кое-кто в городах может поверить, а в деревне и подавно. Можем ли мы доказать людям, что это ложь? Можем и должны! Хорошо, что мы послали связных в ЦК, но кто знает, дойдут ли? Вот уже сколько времени они в дороге. Я думаю, Василий Иванович, что нашу связь с Москвой и с фронтом надо скорее укрепить любыми средствами, любыми путями! Радиоприемников больше достать! Дать их в каждый отряд, в каждую группу. Поищем — найдем! Тогда все регулярно станут слушать сообщения Совинформбюро и распространять среди народа. А там о шифрах и рациях надо будет подумать.