— Вот видишь, — сказал Кирилл Иванович, — люди жертвуют всем, время теперь такое. Люди, о которых ты говоришь, пока что не победили немцев. Но они показали, что врага не нужно бояться, не нужно падать перед ним на колени. Если у нас много будет таких людей, то мы будем наносить вред оккупантам и поможем нашей, армии. А они есть у нас, эти люди, и немало, я в этом уверен. Нужно только побыстрей нам найти друг друга и организоваться. Мы с тобой никогда и нигде не были последними и теперь не будем. Сидеть и ждать, пока кто-нибудь начнет первый, не в нашем характере. Жаль детей, но ничего не сделаешь.
— Я все понимаю, — тихо сказала Александра Владимировна.
Кирилл Иванович включился в подпольную борьбу. Его группа быстро росла. Вместе с пожилыми кадровыми рабочими в группе активно действовали комсомольцы. Подпольщики принимали по радио сводки Совинформбюро, размножали их и распространяли среди рабочих, собирали и прятали в надежных местах оружие и боеприпасы. Члены подпольной группы работали во всех наиболее важных цехах и вредили оккупантам. В колесном цехе, например, выпускали колеса, которые не могли долго служить. Однажды рабочим цеха было поручено сменить колесные пары в вагонах немецкого эшелона. Колеса сменили, а через несколько километров вагон сошел с рельсов и произошло крушение. Много военной техники было разбито, погибло около двухсот фашистских солдат.
В ремонтном цехе подпольщики засыпали в буксы песок. В пути буксы загорались, и поезд стоял, пока их меняли. График движения поездов срывался, и военные эшелоны задерживались.
Подпольная группа все шире разворачивала свою деятельность. Постепенно налаживалась связь с подпольщиками других заводов и пригородных районов. Но вскоре группу постигло большое несчастье. То ли была допущена какая-то оплошность в конспирации, то ли выдал провокатор — 14 октября 1941 года Трусова арестовали.
Шесть дней допрашивали и истязали фашисты Кирилла Ивановича. Шесть дней этот мужественный человек выдерживал страшные пытки, угрозы, издевательства. Его морили голодом, жаждой, загоняли под ногти иголки, угрожали уничтожить всю семью, если он не выдаст подпольщиков. Но Кирилл Иванович ни слова не сказал фашистам. Наоборот, он еще смог каким-то образом передать одному подпольщику, что его собираются схватить, и тем спас человека от смерти.
Семье Трусова пришлось вынести страшные испытания. Не проходило дня, чтобы не являлись гестаповцы и не устраивали допросов с угрозами и побоями. Не найдя ничего подозрительного в доме, фашисты все же арестовали Александру Владимировну и посадили в тюрьму. Дети остались одни. Три дня допрашивали фашисты мужественную белорусскую женщину, каких только провокаций ни придумывали, однако ничего не добились. На квартире Трусовых часто бывали подпольщики, но Александра Владимировна никого не выдала. Бесстрашно, стойко переносила она издевательства и пытки, не дрогнула, не пошатнулась ни на одно мгновение.
Домой она пришла измученная, без сил. Дети бросились навстречу. Прижимаются, целуют, дрожат от радости, а у самих глазки запали от голода и бессонных тревожных ночей.
— А где тата? — тихонько, чтоб не услыхали малыши, спросила старшая дочка Аня.
Она несколько раз тайком от детей бегала к тюремным воротам, подолгу стояла там, надеясь хоть что-нибудь узнать о судьбе отца и матери. Домой девочка возвращалась печальная, а маленьким говорила, что видела папу и маму и они скоро придут домой.
Александра Владимировна, услыхав шепот дочери, закрыла лицо руками и заплакала. Дети тоже заплакали.
— Придет тата, — сказала Александра Владимировна. — Не плачьте! — Однако в ее голосе не было уверенности.
На следующий день утром поднялась с постели и хотела пойти к тюрьме узнать, где Кирилл Иванович, жив ли? Ступила по комнате и поняла, что не дойдет и до порога: болела голова, ныли руки и ноги, перед глазами плавали желтые круги.
— Аня! — тихо позвала она дочку и при ее помощи добралась до кровати. — Сходи, детка, в город, подойди к гестапо, к тюрьме. Может, узнаешь, что нибудь, услышишь…
Аня вернулась домой, когда стемнело, почерневшая и измученная. От испуга и отчаяния она не могла вымолвить ни слова, а потом, когда малыши уснули, рассказала матери все, что узнала и увидела.
Она долго стояла и ждала возле ворот. Подошли еще люди и стояли вместе с ней, ждали. Кто-то сказал, что вчера немцы повесили многих советских патриотов. Некоторые пошли посмотреть, нет ли среди повешенных своих. Пошла с ними и Аня. До самого вечера она бродила по городу. Обошла все площади, скверы, парки. Задыхалась от ужаса, ноги подкашивались, когда подходила к виселицам… Не найдя среди повешенных отца, шла искать дальше.
Перед сумерками девочка пришла на Ляховку. Там, на воротах дрожжевого завода, она увидела повешенных. Возле ворот стоял немец, и подойти ближе было нельзя. Она стала вглядываться: один из повешенных еще совсем молодой и ростом меньше, чем отец, другая — девушка с обмотанными марлей ногами, а третий…
Аня с криком бросилась к виселице и свалилась у ног часового… Третий был Кирилл Иванович…
Часовой, немолодой немец, опасливо посмотрел кругом, взял девочку за руки и отвел на другую сторону улицы. Здесь, у порога полуразрушенного закрытого магазина, она стояла до самого темна и плакала. Вечером подъехала грузовая машина, какие-то люди сняли казненных, и машина двинулась дальше. Девочка побежала за машиной. Ей хотелось узнать, где похоронят отца, и хоть об этом сказать матери. Но разве поспеешь за машиной?
Так погиб Кирилл Иванович, один из первых организаторов минского подполья. Дело же, начатое им, не погибло. Подпольная организация на заводе имени Мясникова действовала очень активно, увеличивалась и крепла.
В сельских местностях обком уже многое сделал, а на города пока что меньше обращали внимания. Мы не учли, что в городах борьба проходила в более сложных условиях. Однако связь с городами мы держали. С Борисовом, Крупками, Логойском и Заславлем связь поддерживалась через Ходоркевича и Яраша, а позже через товарищей Смирнова и Федорова. Через Шашуру, Ольховца, Храпко и Полонейчика наладили связь с Бобруйском, Осиповичами, Старыми Дорогами. С Пуховичами, Червенем и частично с Минском нас связывал Покровский.
Однако этого было явно недостаточно. Десятки подпольных партийных организаций и групп требовали более оперативного и ежедневного руководства. А ведь ясно, что даже одна подпольная группа в Минске, где сосредоточено много гитлеровцев, может многое сделать. Да и сообщения из Минска имели очень большую ценность. Если это военный план — то план крупных масштабов, если директива — так из самой ставки! В Минске размещена гитлеровская промышленность, учреждения, железнодорожный узел. Диверсия в Минске — нож в сердце врага. Наконец создание широкого минского подполья могло бы серьезно помочь массовому развертыванию партизанского движения в пригородных районах. Минским областным комитетом партии оставлены там надежные люди. Проверенные, стойкие коммунисты работали в Руденске, Заславле, Логойске, Пуховичах, Червене, Дзержинске, Смолевичах. Если они будут связаны с минскими коммунистами, им легче стать на ноги, развернуть партизанское движение в больших масштабах. Из Минска пойдут в окрестные леса оружие и медикаменты, шрифты и типографские машины, бумага и все необходимое. А главное, оттуда пойдут люди — закаленные большевики, стойкие патриоты.
Мачульский спустя некоторое время уснул, усталость взяла свое, а я еще долго лежал с открытыми глазами. Все новые и новые планы возникали в голове, как-то особенно ярко и отчетливо вырисовывались задачи ближайших дней.
XIII
Меркуль долго и безрезультатно искал группу Левшевича. Люди исчезли. В плен попасть они не могли, в тот день не было отмечено стычек с врагом. Нам бы донесли, если что-нибудь произошло. Не осталось бы в тайне, если бы кто-нибудь из группы стал предателем. Это быстро разнеслось бы по деревням — никого так не презирают люди, как изменников Родины.
Оставалось предположить только одно: спрятались люди где-то поближе к дому, в темном уголке, и сидят, ждут, пока минуют тяжелые дни. Трусость, должно быть, взяла верх над всем остальным.
Подоспели разные другие дела, и случай с Левшевичем ушел на задний план. Мы уже начали забывать о нем. Но однажды получили сведения, что житковичские полицейские арестовали несколько наших связных. И снова вспомнили о Левшевиче. Кроме него, никто из тамошних жителей не знал о наших связных в деревнях Осово, Червонное озеро — гадать уж было нечего!
Этот случай обсудили на бюро обкома и сделали вывод, что надо проявлять еще большую осторожность «в подборе кадров. Всякая ошибка может наделать очень много вреда. В последнее время на Любанщине, в Старых Дорогах, Гресске, Копыле, Слуцке, Красной Слободе, Глусске и в Октябрьском районе организованы новые партизанские группы, образовались партизанские отряды. Руководителей этих боевых единиц мы знали не всех. В Заболотье выделилась и стала самостоятельно действовать группа Пакуша и Русакова — этих людей мы хорошо знали, в Копыльском районе мы знали товарища Жижика и в Гресском — Зайца. А вот в деревне Горное Любанского района появилась группа Розова, в деревне Живунь — группа Патрина, в Славковичах — Столярова. Об этих людях мы очень мало знали, некоторых даже не видели.
Партизанское движение в тылу врага — славное и благородное дело, если оно вдохновляется чувством советского патриотизма, освящено верностью Родине, великой партии Ленина. Мы знали, что найдутся люди, которые будут не прочь погреть руки на партизанском движении, использовать отряд в своих эгоистических целях. А могли быть и просто провокаторы; таких мы тоже встречали на своем пути.
Так до нас стали доходить слухи о каком-то Балахонове, который подвизался в Глусском районе. Население говорило о нем с ненавистью и страхом. Этот человек окружил себя разгульными, бесчестными людьми. Они рыскали по деревням, вообразив, что им все дозволено. Приедут в деревню, заберут лучшие продукты, одежду, скот, а в другой деревне все это продают, меняют.