— Кто? — спросил Бельский.
— Да хоть тот же Ермакович и Пашун.
Это заинтересовало нас.
— Один раз я почти всю ночь просидел с ними, — продолжал Луферов. — Уговаривал, убеждал, пробовал угрожать — ничего не помогло. Вбили себе в голову, что им надо перейти линию фронта — и все. «Там наше место, — говорят, — а не здесь». — «Почему же не здесь?» — спрашиваю. «Потому, — говорят, — что мы люди военные. Нам надо воевать в рядах Красной Армии. Там и пушки, там и самолеты. А тут нажмут фашисты еще раз, и пропадешь ни за что». Вот и говори с ними! Боюсь, что в эту минуту они уже далеко!
— Герои! — насмешливо бросил Мачульский.
Упрек относился и к Луферову. Тот понял это и покраснел. Все мы знали, что никто так не увлекался деятельностью этих двух командиров, как сам Луферов. Он очень уважал их, доверял во всем, а те не посчитались и подвели его и нас.
Это известие глубоко огорчило нас. Никто не ожидал такого поступка от Пашуна и Ермаковича, хотя мы и знали об их колебаниях.
— Одни пошли или с группами? — спросил Бельский.
— Конечно, с группами, — ответил Луферов. — Только, я думаю, не все бойцы с ними. Большинство осталось.
— Сейчас же проверь, Андрей Степанович, — приказал я Луферову. — Да поинтересуйся еще некоторыми отрядами. Посмотри, что делается у Розова и Столярова.
— Об этом я могу рассказать, — отозвался Бельский. — Недавно был в той стороне. После любанской операции Розов праздновал победу три дня подряд. Столяров отсиживается по-прежнему. Три мародера из его группы недавно ограбили крестьян деревни Лясковичи.
Пришел Долидович. Он все еще не мог смотреть мне в глаза — нелегко было пережить свою вину. Мачульский и Варвашеня уже говорили с ним, и разговор был неприятный для Долидовича. Они потребовали принять самые крайние меры: вызвать его на бюро, подробно разобрать поступок и, если выяснится, что командир имел преступные намерения, сурово покарать.
Я не поддержал этих предложений. В душе я был уверен, что Долидович наш, советский человек, коммунист. Иной раз могут быть ошибки и срывы у каждого. Растерялся человек в критический момент и не продумал обстановку.
Когда заговорили о проступке Долидовича, я сказал ему:
— Поступок твой неправильный, непартийный, но никаких суровых мер принимать мы не будем. Мы доверяем тебе по-прежнему, а ты должен оправдать это доверие.
Луферов отправился разыскивать группу Ермаковича и Пашуна. Мы, воспользовавшись тем, что все члены бюро в сборе, обсудили некоторые вопросы дальнейшей работы. Нужно было в ближайшие дни созвать совещание командиров и комиссаров отрядов и еще раз поговорить с ними о подготовке к зиме. «Дикие» отряды, вроде группы Балахонова и частично Столярова, вредили нам — необходимо было немедленно заняться ими. Нужно было увеличивать и увеличивать наши силы, организовывать и закалять людей.
Нетрудно было предвидеть, что в эту зиму нас ожидают большие и суровые испытания.
В ту же ночь члены бюро разошлись по отрядам. Я в сопровождении семи партизан направился к Столярову. Хотелось ближе познакомиться с этим человеком, узнать о его истинных намерениях и планах «Наконец пора было выяснить основное: стоит ли с ним возиться? Если это человек честный и способный, надо попробовать сделать из него хорошего партизанского командира, а если он умышленно разлагает отряд, злоупотребляет своим положением, то изолировать и обезвредить.
Столярова я нашел в небольшом поселке, недалеко от деревни Славковичи. Мы остановились на улице — нас никто не задержал, не спросил пароля и документов. Вдруг видим: выкатывают хлопцы на улицу станковый пулемет, а возле крайних хат поселка выставляют заслоны с ручными пулеметами.
— Где командир? — спрашиваю у партизана.
— А вам что нужно? — недружелюбно отзывается он.
— Да вот хотел бы поговорить с ним.
— А вы кто такой?
— Представитель советской власти.
— Знаем мы таких представителей! Удивил! У нас тоже есть представитель.
— Ну, хорошо, — говорю я, — теперь будет два.
— Не знаю, где командир! — резко ответил партизан, махнул рукой и пошел.
По дороге встретили еще одного вооруженного человека. Идет, пошатываясь, винтовку держит дулом вниз.
— Добрый день, — говорю ему. — Что, партизан?
— А разве не видишь? — бормочет парень себе под нос и идет дальше.
— Подожди! Нам нужно с тобой поговорить.
— А что мне с вами говорить? — спрашивает он и отводит глаза в сторону.
— Вот человек! — упрекаю я. — С ним хотят посоветоваться, а он убегает.
— Я не убегаю, — недовольно отвечает он и замедляет шаг.
— Где командир?
Парень поднимает голову, улыбается.
— Командир? Пьяный лежит. Где он еще может быть!
— Пойдем, покажешь его квартиру.
— Не пойду, ни за что не пойду! — запротестовал парень. — Лучше не показываться ему на глаза, когда он пьяный, может застрелить под горячую руку.
В тот день так и не удалось встретиться со Столяровым. Мы разместились в одной просторной хате и завели разговор с местными жителями. Изредка заходили партизаны. Крестьяне встречали их неприязненно и переводили разговор на безобидные домашние темы. На следующий день, часов в десять, пришел командир. Лицо заспанное, всклокоченные волосы торчат из-под шапки. Остановился возле порога, небрежно приложил руку к чубу и, не глядя на меня, доложил:
— Командир партизанского отряда Жора.
— Хорошо, — говорю, — товарищ Жора, садитесь. А мне сказали, что вы куда-то уехали.
— Нет, — говорит он, — никуда я не ездил, я был болен.
— Садитесь, — снова предлагаю я. — Давайте поговорим. Расскажите, как вы живете, воюете, как помогает вам местное население.
Столяров присел на скамью, опустил вниз чуб, с минуту помолчал, потом вздохнув, заявил:
— Голова у меня болит сегодня, кружится все перед глазами, язык не ворочается. Разрешите прийти поздней.
— Хорошо, приходите поздней.
Вскоре после ухода Столярова в хату зашел его посланный и принес килограмма два мяса и бутылку водки.
— Командир, — говорит, — прислал.
Я отдал водку обратно, а мясо взял и попросил хозяйку сварить.
В полдень снова пришел Жора. Мы собирались обедать.
— Садитесь, — говорю, — давайте вместе пообедаем.
— Спасибо, — отвечает, — я хотел пригласить вас к себе.
— Нет, — говорю, — пообедаем здесь, а потом видно будет.
Сел. Жует нехотя, без вкуса, видно, без водки ему обедать непривычно.
— Хорошо было бы познакомиться с вашими партизанами, — говорю я, — побеседовать с ними. Может быть, вы соберете их?
— А вы кто будете? — спрашивает Столяров. — В лицо вас не знаю, а утром, признаться, не решился спросить, когда заходил сюда.
— Если в лагере появляются чужие люди, командир обычно сейчас же выясняет, кто они, проверяет документы. А так к вам враг может пробраться.
— Я чувствую, что вы не чужой, — слегка покраснев, говорит Столяров, — но не знаю, кто вы.
— Если не чужой, значит свой, — смеюсь я и показываю документы.
Посмотрел, встал и выпрямился.
— Ясно, будем собирать партизан. Фомка! — крикнул он проходившему по улице партизану. — Позови Васю.
Вася пришел не очень скоро, но все-таки пришел.
— Мой заместитель, — отрекомендовал мне его Столяров.
Заместитель даже не посмотрел в нашу сторону и не поздоровался, похоже было, он еще не отоспался после пьянства. Вид у него непривлекательный: волосы растрепаны, рубашка без пояса, сапоги на ногах разные — должно быть, один свой, другой чужой.
— Собери сейчас же людей! — приказал ему Столяров.
— Где я тебе их возьму? — огрызнулся заместитель.
— Как это где? — крикнул Столяров. — Сам должен знать где!
— То-то и есть, что должен, а ты и сам не знаешь, где они. Их тут почти и нет никого. Двое пошли в Славковичи, а остальные черт их знает куда девались. Что, я буду бегать за ними?
— Распустил людей, морда лохматая! — затряс кулаками Столяров. — Ты у меня ответишь, я повыдеру тебе паклю из головы!
Заместитель флегматично ответил:
— Руки коротки! Сам распустил людей, а я отвечай?!
— Что же делать? — немного успокоившись, спросил меня Столяров. — Может, завтра разрешите собрать? Я сам займусь этим.
— Что ж, пусть будет так! — согласился я. — Только собрание партизан мы проведем обязательно.
На следующий день с утра люди постепенно начали заполнять хату. Заходят, не здороваясь, некоторые без шапок: видно, из соседних хат пришли. Смотрю, один полез на печь, уселся там, поджав ноги и втянув голову глубоко в плечи. Когда сунулся на печь еще один, первый отпихнул его ногой.
Я делал вид, что ничего не замечаю. Пробую завязать с людьми разговор, овладеть их вниманием. Начинаю говорить о докладе председателя Государственного Комитета Обороны, рассказываю, как весь советский народ поднялся на борьбу с врагом, как живут и действуют соседние партизанские отряды, как все население уважает их и ежедневно помогает им. Слушают внимательно, говорить не мешают, только искоса посматривают на своего командира. А тот сидит, опустив голову и полузакрыв глаза, нельзя понять: задумался или дремлет.
— Мы приехали сюда, — говорю я, — для того, чтобы поближе познакомиться с вами и с вашей работой. Как вы живете, воюете, как относитесь к местному населению. Хотелось бы послушать вашего командира.
В углу возле печки кто-то хихикнул. Столяров поднял голову и взглянул в ту сторону.
— Давай, товарищ Столяров, — подбадривал я его, — рассказывай, и мне будет интересно послушать и твоим партизанам.
Столяров встал и сказал:
— Что, разве я вас плохо учу? Разве я виноват, что вы плохо делаете?
И сел. Вижу, что ему больше не о чем говорить.