— Кто арестован? — спросил Майстренко.
Маруся перечислила, и, когда назвала имя последней девушки, голос ее задрожал.
— Может, с ними надо быть там Фене или мне, — неожиданно сказала она. — Им легче было бы… Пусть одна из нас погибнет, а организация будет работать по-прежнему.
— Неверно! — резко прервал Майстренко. — Знали бы девчата, что ты так говоришь, обиделись бы на тебя. Мало веришь им — значит, плохо знаешь! Я уверен, что ни одна не дрогнет!
— Разве только Лида, — задумчиво сказал один из парней. — Такая она еще слабенькая, несамостоятельная… Недавно брошку потеряла, так чуть не час плакала.
— Там она не заплачет! — уверенно заметил другой парень. — Ты еще не знаешь ее.
Видя, что комсомольцы сомневаются в одной из арестованных подруг, Маруся начала заступаться за нее. Она, наверно, заступилась бы за каждую из них, хотя в душе и носила тревогу.
— Не знаешь ты Лиду! — горячо запротестовала она. — Не знаешь! А если так, то и не говори. Вот на, смотри.
И Маруся протянула руку к хлопцу, считавшему Лиду слабенькой и несамостоятельной.
В руке у нее был зажат небольшой клочок бумаги.
— Читай! — шепотом приказала Маруся. — Читай, что здесь написано. Брат Лиды мне принес, Адамка.
Парень набросил на голову свитку, включил фонарик и начал читать. «Дорогие мои девочки и все, кто остался! — писала Лида. — Не думайте ничего плохого о нас и не бойтесь. Мы не подведем! Клянемся!»
— Видел? — торжествующе спросила Маруся. — Не знаешь, так и не говори! — снова повторила она. — Вступали наши девчата в организацию, клятву давали.
— Куда их погнали? — спросил Майстренко. — Далеко?
— В Кузьмичи пока, а может, в Постолы, — ответила Маруся, — там у них отделение гестапо.
— Надо послать им письмо, — немного подумав, сказал Майстренко. — Теплое письмо, сердечное. Надо, чтобы они знали, что мы получили их записку, что верим им и надеемся на них. Им легче будет.
— Верно, — ответила Маруся. — Адамка отнесет.
— Не Адамка, а ты, — возразил Майстренко. — Там ведь надо еще суметь передать.
— Адамка сумеет! — сказала Маруся. — Ему это легче сделать. Когда нужно было, мы ему и не такие задания давали. Везде проберется, все высмотрит, все узнает.
— Давайте сейчас же напишем, — предложил Майстренко. — А ты, — обратился он к Марусе, — обеспечишь передачу.
Хлопцы пристроились под кустом, набросили на головы плащ-палатку и при свете фонарика начали писать, а Маруся тем временем пошла ближе к дороге. Шла и думала о маленьком Адамке. Вот напишут письмо девчатам, свернут его в трубочку и отдадут ей. А она сегодня же подойдет к одной знакомой хате, условно постучит в окно, разбудит мальчика и тихо скажет: «Новое задание тебе от комсомола!»
Адамка сразу же прогонит свой сон, выпрямится, нахмурит брови и ответит по-военному: «Слушаю!»
Маруся отдаст ему маленький листок, а он положит его в потайную распорочку в шапке и вернется в хату. А назавтра, еще до рассвета, встанет, наденет длинную дырявую свитку и под видом бездомного сироты пойдет куда надо.
Сколько раз этот мальчик уже делал так! Как любит его вся подпольная организация!..
Размышляя, Маруся вышла на дорогу. Глянула в одну сторону, в другую, прошла немного вперед, хотела уже повернуть обратно, как вдруг черная фигура с винтовкой в руках загородила ей дорогу.
— Ты куда? — спросил хриплый, приглушенный бас.
— Домой, в Нижин, — стараясь быть спокойной, ответила Маруся.
— Откуда? — Изо рта полицая резко пахнуло самогонным перегаром.
— Из Барикова иду.
Подошел еще один полицай, взглянул в лицо Марусе и захохотал:
— Старые знакомые, слава богу!
— Я вас не знаю, — твердо сказала Маруся, хотя она сразу узнала в полицейском кузьминского пьяницу и проходимца, которого в деревне никто и за человека не считал. На лице у него был длинный синевато-красный шрам, поэтому везде и звали этого долговязого нескладного лодыря «шрамоватым». Маруся поняла, что она наскочила на засаду.
— Стыдно не признавать старых знакомых, — насмешливо говорил «шрамоватый». — Ты, Кононова, не выкручивайся, а говори правду, так лучше будет. К муженьку ходила? Знаю, знаю твоего муженька. Если бы нарвался он на меня, всей обоймы не пожалел бы, ей-богу. — И, повернувшись к другому полицаю, прибавил: — Старые счеты с ее коханым, понимаешь?
— Это же, должно быть, сестра Кононовой, — тихо сказал полицай.
— Какой Кононовой? — равнодушно спросил «шрамоватый».
— Ну той, которую ищут теперь, Фени Кононовой.
— Они ищут свое, — хвастливо сказал «шрамоватый», — а мы свое.
«Шрамоватый» резко махнул рукой, и от этого так повело его в сторону, что, сделав несколько шагов от дороги, он чуть не повалился на куст.
— Тихо ты! — подхватил его полицай, так же не очень твердо стоявший на ногах.
— Ты знаешь, кто ее муженек? — продолжал «шрамоватый». — Вряд ли знаешь. Это же над всем комсомолом начальник. Понял? А главное — мой давнишний враг. Понял?
Первый полицейский замолчал, видно «шрамоватый» был здесь старшим и его слушали.
— Значит, к муженьку ходила? — крюком согнувшись над Марусей, спрашивал «шрамоватый». — Есть ему носила!.. А как же: носи, носи, а то подохнет в лесу с голоду.
— Мой муж эвакуирован, — решительно заявила Маруся, — и нечего зря болтать языком.
— Эвакуирован? — «Шрамоватый» скривил широкий рот в ехидную улыбку. — Врешь ты, молодуха, он здесь. Может, даже вон в тех кустах где-нибудь сидит, — ты, видать, не издалека идешь.
— Я в Барикове была.
— Об этом мы спросим у бариковцев, — заметил «шрамоватый». — Только вряд ли ты там была. Кто там у тебя?
— Тетка.
— Врешь! Никакой тетки там у тебя нет. У нас в Кузьмичах твоя тетка. Но ты к нам не ходишь. А тетка тоскует перед смертью.
Последние слова кольнули сердце. «Почему перед смертью?»— подумала она. Потом отбросила тяжелую мысль: мало ли что скажет пьяный полицай.
— В Барикове у меня другая тетка, — сказала Маруся, — сестра моего отца.
— Проверим! Теперь мы все узнаем, можешь нам поверить: самого дальнего родственника не пропустим.
Подошел еще один полицай и, отозвав «шрамоватого», доложил, что в дальних кустах блеснул огонек. Сначала один раз, потом другой: он следил за тем местом около получаса, но ничего больше не заметил.
— Где? — спросил «шрамоватый» и как-то сразу отрезвел.
— Вон там, — показал рукой полицай.
Маруся догадалась, о чем они говорят, и сердце ее защемило. Должно быть, свет фонарика на момент вырвался из-под плащ-палатки, и дозорный полицай это заметил. Что же теперь делать, как спасти ребят? До этого момента Маруся боялась за себя, а теперь все мысли ее перенеслись туда, к мужу, к ребятам, которые сейчас пишут письмо арестованным подпольщикам. Услыхали ли они разговор, догадались ли об опасности? Может, увлеклись составлением письма, прикрывшись плащ-палаткой, и не слышат голосов? Маруся стала говорить громко, чтобы ребята услыхали и приготовились. Подошел «шрамоватый» и поднес к ее лицу кулак:
— Тише! — и злобно спросил: — Сколько их там? Говори правду.
— Двадцать человек, — громко сказала Маруся.
— Не кричи!
— Правда, двадцать! — еще громче подтвердила Кононова.
— Не кричи! — вскипел старший и с размаху ударил ее прикладом в грудь.
Маруся упала. Полицай кивнул одному из своих; тот быстро побежал по дороге к Нижину, откуда вскоре примчались еще трое полицейских. «Шрамоватый» что-то приказал своему «войску», потом отозвал одного из полицаев в сторону и, указав на Марусю, усмехнулся и что-то сказал.
Полицай подошел к Марусе. Держась за верстовой столб, она пыталась встать, ноги подкашивались, мучил тяжелый кровавый кашель, шумело в голове.
— Вот мы тебе поможем, молодичка, — с издевкой промолвил он и протянул руки.
Маруся оттолкнула их и, собрав все силы, встала.
— Вот и хорошо! — издевался полицай. — Поднялась сама — столб помог. А чтобы ты снова не упала, мы привяжем тебя к этому столбу… Вот так… И руки привяжем, и ноги, и шею. Под ноги вот этот камень подложим… Будешь стоять выше всех… Если твой коханый выстрелит, так пуля прямо в тебя и попадет. Видишь, как хитро придумано, ты не смотри, что наш «шрамоватый» с виду нескладный. Чтобы пуля не пробила тебя, ты прикажешь своему коханому не стрелять… Пусть лучше живым сдается, потому что лучше живому в пекле, чем мертвому в раю.
— Ада-ам! — крикнула Маруся изо всей силы. Ночное эхо подхватило ее голос и понесло далеко-далеко. — Ада-ам! — повторила женщина. — Полиция!..
Но ребят уже не нужно было звать. Заметив, что Маруси долго нет возле них, они стали ее искать и услышали голоса. Вскоре Майстренко с комсомольцами был уже возле самой дороги. Не успели полицаи развернуться, как ребята ударили из автоматов. Один предатель упал на землю, отполз в чащу и начал стрелять в Марусю, но не попал. Майстренко пустил по нему очередь, и он замолчал.
Партизанская пуля подбила «шрамоватого». Бросив винтовку, он спрятался в кустах. Искать его не стали. Остальные полицейские рассыпались в темноте, как испуганные зайцы, и, только отбежав более километра, начали беспорядочно стрелять.
Так в эту ночь и не удалось комсомольцам добраться до Нижина. Маруся еле стояла на ногах, ей нужен был хотя бы короткий отдых. Да к тому же было ясно, что в эту ночь не будет спокойно ни в Нижине, ни в Кузьмичах.
Подпольщики дошли до Барикова и нашли Настю Ермак. Настя оживилась, стала энергичной, деловой, когда увидела, что партизаны нуждаются в ее помощи. Марусю она взяла к себе и устроила в боковушке, в которой когда-то лежал больной Бондарь. Сейчас же напоила ее отваром мяты, растерла спину и сделала компресс.
Маруся пробыла у Насти несколько дней, а потом совсем перебралась в партизанский отряд. Туда же вскоре пришли нижинские комсомольцы. Все они стали партизанами.
Перед уходом в лагерь они связались со своими односельчанами и передали записку арестованным девушкам.