«Не теряйте веры, дорогие! — писали ребята. — С вами мы все, все наши партизаны и партизанки, все честные люди. Держитесь, скоро мы придем к вам на помощь!»
XVIII
Феня начала работать в Любанском райкоме комсомола, под руководством Адама Майстренко. Любанский райком комсомола, как и райком партии, базировался при отряде Долидовича. Комсомольские организации были при других отрядах, а также в деревнях, и Фене приходилось бывать всюду. Ходила она чаще всего одна, а иногда со своей сестрой Марусей. В деревни пробиралась глухими тропами, только ей одной известными.
Опаснее всего было пробираться в Нижин. Феню опасность не пугала. Она являлась туда всегда в точно назначенное время. Бывало, соберутся подпольщики в законспирированном месте и ждут. На улице тьма непроглядная, злая метелица заносит дороги, а комсомольцы уверенно поглядывают на часы: еще минута-две, и Кононова появится. Если она задерживалась, комсомольцы все равно ждали. Они знали — Кононова придет, никакие трудности ей не помешают. И Феня приходила. При ее появлении у комсомольцев поднимался боевой дух, самое сложное задание казалось не таким трудным. Каждому хотелось делать все так, как делает Феня, во всем брать с нее пример.
Однажды Феня получила очень ответственное задание: ей поручили пробраться в Кузьмичи и Постолы, раздобыть там планы немецко-полицейских укреплений; найти в этих деревнях своих людей, которые обо всем информировали бы партизанское соединение.
Майстренко уже давно вынашивал план разгрома кузьмичского гарнизона. Эта идея пришлась по душе и Розову. Оба уже несколько раз обращались в штаб соединения с просьбой разрешить им проведение операции. Они хотели ударить сразу, долго не раздумывая, хотя и сами понимали, что это слишком рискованно. Штаб не мог дать согласия на такую скороспелую операцию. Нам было известно, что гарнизоны в Кузьмичах и Постолах Любанского района, Ламовичах Октябрьского района, в Погосте Старобинского и Уречье Слуцкого районов большие и хорошо вооруженные. Расположенные на узлах дорог, эти гарнизоны служили заслоном между районами и должны были препятствовать распространению партизанского движения. В Кузьмичах и Постолах — несколько дотов, связанных подземными ходами, на перекрестках — дзоты. Пулеметов и боеприпасов здесь хватало. Ясно, что к операции по разгрому этих гарнизонов надо тщательно подготовиться.
У Фени Кононовой были надежные люди в Кузьмичах и в Постолах, однако проникнуть туда трудно. И днем и ночью по улицам ходили патрули, дзоты вынесены далеко за околицы, и гитлеровцы задерживали всех, кто шел или ехал в деревню и из деревни. Феня долго думала, как лучше выполнить задание. Надежный план все не складывался. Она пошла к Марусе. Сестры встретились в молодом ельнике, присели рядом на пеньках. Начался разговор по душам, совсем по-домашнему, только тема не домашняя.
— Что ты мне посоветуешь? — спросила Феня. — Ты ведь у меня старшая, лучше все знаешь.
— О чем ты? — удивилась Маруся.
— Об одном задании. Надо сходить в Кузьмичи и Постолы. Наши люди там есть, только вот связь с ними порвалась. Не могу придумать, как мне до них добраться через посты и дзоты, как встретиться?.. Десяток вариантов перебрала, все как-то ненадежно, все как-то не так выходит, как хочется.
— Расскажи мне свои варианты, — попросила Маруся.
Феня рассказывала, а Маруся слушала и взвешивала каждый вариант. Некоторые были не под силу одному человеку, хотя Феня с этим не соглашалась. Она не обращала внимания ни на трудности, ни на риск: у нее нашлись бы силы преодолеть любые препятствия, а рисковать своей жизнью она привыкла.
Феню беспокоило только одно: придуманные ею варианты не обещали успеха.
— Все это не то, — заметила Маруся, когда Феня смолкла. — Смелости и находчивости у тебя, Феня, на пятерых хватит! Но дело это надо хорошо обдумать. Может быть, что-нибудь лучшее найдется.
— Для этого и пришла к тебе, — ответила Феня.
— А что, если воспользоваться еще одним вариантом?
— Каким? — обрадовалась Феня.
— Самым простым!
— Бывает, что самый простой — самый лучший, — заметила Феня. — Говори, может быть, на мое счастье, подашь хорошую мысль.
— Ты Адамку, Лидиного братишку, знаешь? — спросила Маруся.
Феня сразу обо всем догадалась.
— Знаю, знаю! — взволнованно заговорила она. — Правильно, Маруся, это просто здорово!
— А в Нижин у тебя есть дорожка?
— Есть, туда я хожу, — ответила Феня. — Адамка проберется в Кузьмичи и вызовет нашего человека. Мы с ним встретимся в условном месте и договоримся о дальнейшем… Правильно! Сегодня же, как только стемнеет, пойду в Нижин.
— Может, мне с тобой пойти? — несмело спросила Маруся. — В последние дни ты одна ходишь и ходишь… Боюсь я за тебя, Фенечка.
— Ты думаешь, я на «шрамоватого» нарвусь? — полушутя спросила Феня. — Не бойся, этот «бобик» подох уже.
Маруся удивленно подняла глаза. То, что был уничтожен еще один полицай, ее не удивило, но этот крепко ей запомнился, и женщина заинтересовалась.
— А я не слыхала, — сказала она.
— Вчера нам передали, что Адам подстрелил его как следует, три большие раны нанес, так он заживо гнить стал, лихо на него! Когда ковылял на своих ходулях, служил фашистам, так хорош был, а когда подбили бандита, словно бешеного пса, так эсэсовцы выбросили его вон. Люди, конечно, тоже не приняли выродка, он и подох без помощи.
— Я помогла бы тебе выполнить задание, — тихо, с задушевной теплотой сказала Маруся. — Когда я с тобой, тогда у меня легче на душе. А как услышу, что ты пошла одна, места не нахожу от тревоги, сердце неспокойно за тебя.
— Ничего, Манечка, — успокаивала ее Феня. — Я справлялась раньше, справлюсь и теперь. А тебе трудно будет, ты еще не поправилась как следует.
— Я быстрей поправлюсь, если буду ходить на задания, — уверяла Маруся. — Разве я ранена в бою или контужена?.. Ничего еще не сделала, а сижу… Адам не пускает, ты не пускаешь, а командиры, так те и слушать не хотят.
Так они беседовали около часа. Время терпит: Фене идти на задание вечером, и ей не хочется расставаться с сестрой. Редко выпадают такие милые сердцу минуты. Земля немного подмерзла, снег еще не лег. Погода тихая, а в густом сосняке и совсем тепло. До них доносится приглушенный расстоянием шум в лагере Долидовича; слышатся короткие приказы командира, голоса партизан, хлопоты хозяйственного взвода.
— А комиссар снова пошел на операцию, — сказала Маруся.
— Какой комиссар? — спросила Феня.
— Наш, Гуляев. Прошлой ночью только вернулся, а сейчас опять ушел. Вот неугомонный человек! Как подумаешь, кажется, жизнь не жалко отдать за такого. Ранили его на фронте, и он попал в окружение. Другой и обмяк бы там. А он выбрался и сразу в партизаны. Говорят, еще с открытыми ранами пришел. А теперь, где он только не побывал, в какой операции не участвовал! Сегодня и мой Адам пошел с ним.
— Он же был с Розовым, — заметила Феня.
— Был, а теперь больше с Гуляевым. Видно, понравился ему этот человек.
Маруся глубоко вздохнула, подняла на сестру задумчивый, жалостливый взгляд и спросила:
— А про твоего ничего не слышно?
Феня смутилась: такого вопроса она не ожидала.
— А что теперь можно услышать? — покраснев, спросила она. — Да не был он еще моим. Так только дружили.
— Если б не война, был бы!
— А может, и не был бы, — усмехнулась Феня.
— Вот какая ты! — мягко упрекнула Маруся. — Я ведь знаю, кто он для тебя, а ты все не признаешься, все как будто стыдишься…
— Я часто думаю про него, — грустно сказала Феня. — Особенно когда иду или еду куда одна… Хоть бы узнать: жив ли? А как? Свет велик, а я не знаю его воинской части… Пробовала у людей расспрашивать, письма в Москву писала, ничего не вышло. Одним теперь живу: надеюсь, что скоро у нас будет постоянная связь с Москвой, тогда письмо в Центральный штаб партизанского движения пошлю. А теперь, как слушаю сводку, так все чего-то жду. Все мне кажется, что назовут по радио знакомое имя!
— Знакомое! — снова добродушно упрекает сестру Маруся. — Не то это слово.
— Милое, — поправляется Феня, и глаза ее наполняются слезами.
Маруся молчит. Ей неудобно, что она тронула ту ранку, которая болит у сестры больше, чем другие. Хочется чем-нибудь помочь ей. Она берет Феню за руку и начинает выкладывать все, что у нее на душе. Лучшего сочувствия и не нужно человеку.
— А думаешь, мне легко, хоть мой Адам и при мне? — тихонько жалуется Маруся. — Каждый день он куда-нибудь идет, каждый день! Провожу его и думаю: «Не выживу, если не вернется, места на земле не найду…» А вернется — не верю, что он здесь, все мне кажется, что он где-то на задании, где-то под пулями да под минами… Если б уж не видела его, ничего не знала о нем, может, даже легче было бы…
Сердечно расстались сестры, и Феня пошла готовиться в дорогу. До Нижина она добралась сравнительно легко. Ей здесь известны все тропки и тайные обходы, которые знали только Феня и несколько человек из подпольной организации. Комсомольцы по очереди дежурили на этих тропах и ставили условные знаки. Если, например, у мостика притаилась полицейская засада, то в условленном месте ставилась маленькая вешка с ветками, если же дорога открыта, вешка ставилась без веток. И так на протяжении всей дороги. Небольшая, почти незаметная работа, но какую большую пользу приносила она! Выполняли ее главным образом нижинские мальчишки, бывшие школьники, такие, как Адамка. Дадут им задание, они и пошли. Везде пролезут, все сделают, а наткнутся на полицейских, найдут, что сказать, сумеют оправдаться, вывернуться.
Адамка помог Фене и в последнем задании. Он отнес записки в Кузьмичи и Постолы. Комсомольцы вышли на встречу с Феней, и в Кузьмичах вскоре была создана боевая подпольная группа, а в Постолах — две. Подпольщики доставляли в штаб сообщения о гарнизонах, добывали планы укреплений — одним словом, активно помогали подготовить разгром этих вражеских гнезд.