Эсэсовец скривил губы.
— Слишком много чести, — заметил он, усмехаясь, — возить с одного кладбища на другое. — Потом сердито спросил: — Какой дьявол выдумал устроить здесь засаду?
— Пан Дубик посоветовал, — отрапортовал полицейский.
— Кто такой Дубик?
— Наш бургомистр в Кузьмичах.
— А зачем была эта засада?
— Уже несколько дней тут следим, — понизив голос, объяснял полицейский. — В этой деревне крупная подпольная организация. Недавно они одного вашего… — полицейский запнулся, — одного нашего пана обер-лейтенанта живым в плен захватили.
— Это они? — эсэсовец резко повернулся к полицейскому.
— Они, пан офицер! И нашего одного ранили, помер… Тесная связь с отрядами, — продолжал полицейский. — Пану Дубику удалось дознаться, что на этом кладбище организуются тайные встречи партизан с местными подпольщиками.
Эсэсовец бросил на полицейского презрительный взгляд, махнул рукой и пошел к своей команде.
В ту ночь Феню Кононову не нашли. Да если б и нашли, вряд ли поверили, что это она стреляла на кладбище. Кузьмичская полиция склонна была думать, что это был Горбачев. Его знали во всех гарнизонах, гонялись за ним и боялись.
Утром эсэсовцы согнали всех нижинцев на широкую площадь возле Орессы и долго держали там.
Многие были легко одеты и дрожали от холода. Немцы затягивали допрос в надежде, что перемерзшие люди выдадут партизана. Но никто не сказал ни слова, хотя почти все знали, что их Феня, их молодая учительница-комсомолка, вечером наведывалась в деревню. Они укрыли ее в таком месте, куда ни один полицай, ни один эсэсовец не догадался бы заглянуть.
Феня выполнила все поручения райкома. На следующий день перед рассветом, когда многих часовых сморил сон, комсомольцы вывели ее из деревни. Снова провели через кладбище, как раз через то место, где ночью она выдержала неравный бой.
Спустя несколько дней Кононова появилась возле Нижина и уже не одна. С ней хорошо вооруженные партизаны во главе с Розовым и Майстренко. Они шли, чтобы освободить нижинских девушек.
Половина кузьмичской школы превращена в тюрьму. Окна в этой половине забиты досками и переплетены колючей проволокой. Люди со страхом и тревогой проходили мимо школы, оттуда доносились крики и стоны истязаемых узников фашистской комендатуры.
В качестве проводников с партизанами шли Нижинские комсомольцы. Приблизиться к школе нужно было тихо и незаметно. Надо без единого выстрела снять часовых, войти в школу и вывести арестованных. Разведкой установлено, что ночью около школы будут дежурить местные полицаи. Это облегчало задачу — они не так старательно несут охрану, как немцы.
Партизаны поздней ночью начали приближаться к школе. Патрулей не слышно. Возможно, они находились на другом конце деревни. Полицейский пост с пулеметом партизаны благополучно обошли. В эту темную ночь школа казалась особенно мрачной. На фоне белого фундамента видно, как часовой устало переставляет ноги: ступит шаг, потом остановится, немного постоит, потом снова шагнет.
Розов и Майстренко ползут впереди, вслед за ними — два опытных партизана. Если первую пару постигнет неудача, то двое других придут на выручку.
Часовой остановился около входа в школу, поставил одну ногу на ступеньку и наклонил голову над дулом винтовки. Розов молнией подлетел к нему и схватил сзади за руки. Майстренко выхватил у полицая винтовку и приставил к его подбородку дуло пистолета.
— Тихо! — угрожающим шепотом приказал он.
Полицай послушно закивал головой и опустился на колени.
— Ты один здесь?
Полицай теперь уж закрутил головой, а рта не раскрывал, видно, боялся, промолвить слово.
— Где он? — спросил Розов, связывая полицаю руки.
— Там, — тихо сказал он и показал за угол. — Он спит. Мы тут по очереди ходили. Если хотите, я заберу у него винтовку, я все сделаю.
Передав связанного партизанам, Розов и Майстренко двинулись вдоль стены, но не прошли и нескольких шагов, как кто-то позвал Майстренко. Он остановился.
Товарищ Майстренко! — шептал связанный полицай. — Там у него граната в кармане, смотрите, осторожно.
— Я тебе дам «товарищ», — пригрозил кулаком Майстренко и пошел дальше.
— Я его сразу узнал, — не то с радостью, не то со страхом шептал полицейский. — Мы с ним хорошими знакомыми были.
— Ти-хо! — цыкнул на него один из партизан.
Охранник спал. Проснувшись, он начал яростно обороняться. Пришлось слегка «погладить» его по голове и заткнуть рот.
Первый полицейский показал, где спрятаны ключи от школы, и провел партизан в класс, в котором находились нижинские подпольщицы. Девчата спали на полу, прижавшись друг к другу. Тяжелым и тревожным был их сон, но усталость брала свое. Никто не пошевельнулся, когда Майстренко и Феня вошли в класс. Майстренко включил электрический фонарик, а Феня опустилась на колени и стала осторожно, чтоб не напугать, будить девчат.
Трудно было узнать их. Лицо Лиды синее, будто неживое, под глазами кровавые подтеки, одежда порвана. Когда Феня осторожно прикоснулась к ней, та вздрогнула и испуганно метнулась в угол.
— Лидочка, это я, — тихо прошептала Феня. — Не бойся, тут все наши. Быстренько буди девчат, и пойдем.
Операция прошла успешно. Освободили не только нижинских девушек, но и всех, кто находился в фашистском застенке. На следующий день в лагере Кононова ласково обнимала своих подруг.
— Ну, как вы там, мои милые, мои дорогие? — спрашивала она.
— Не волнуйся, Фенечка, — ответила за всех Лида, — как фашистские каты ни издевались над нами, мы ни одного словечка не сказали.
XIX
На протяжении декабря и первой половины января мы готовились к большому партизанскому рейду. Это был очень сложный и тяжелый период борьбы наших отрядов с фашистскими захватчиками. В районах Минской и смежных областей Белоруссии действовали крупные части эсэсовцев. Гитлеровцы поставили своей целью во что бы то ни стало расправиться с белорусскими партизанами. Нашим отрядам приходилось ежедневно вести жестокие бои, маневрировать, часто менять места дислокации. Особенно трудное положение создалось в Старобинском, Краснослободском, Гресском, Копыльском, Слуцком, Руденском, Борисовском и Смолевичском районах. Отрядам Коржа, Меркуля, Бондаровца пришлось перебраться на Любанщину, Глущину и в район Старых Дорог. Базы этих отрядов, подготовленные к зиме, были оставлены под присмотром партизанских связных, которые остались на месте и жили в деревнях.
Партизанские отряды Минской и Полесской областей сдерживали бешеный натиск фашистских войск, упорно готовились к большому рейду.
Необходимо было значительно пополнить отряды людьми, оружием, организовать хороший санный транспорт. Стоять на одном месте в такой ответственный момент со сравнительно небольшими силами было для нас рискованно и опасно. А стремительное наступление должно было принести успех.
Гитлеровцы боялись нашей зимы. Надеясь закончить войну до наступления сильных морозов, гитлеровское командование не обеспечило теплым обмундированием даже свои фронтовые части, а тыловикам вовсе ничего теплого не выдавалось.
Немецкое командование считало, что тыловики себя обеспечат за счет награбленного у населения имущества. Кое-где фашистам удавалось ворваться в деревню, отнять у населения теплую одежду, обувь. Население прятало одежду, а партизаны принимали все меры к тому, чтобы не пускать эсэсовские отряды в деревни. Заходить в леса оккупанты не решались, боялись партизан. Им приходилось почти все время торчать на ветру и морозе. Обмораживания и простуда выводили из строя сотни гитлеровцев. Связные доносили нам, что слуцкая мебельная фабрика не успевала выполнять заказы на гробы для замерзших гитлеровцев.
Партизаны старались обеспечить свои отряды санями. Санный транспорт, маневренность отрядов и будет способствовать нашей победе. Зима была снежная и лютая. Чем дальше, тем трудней и трудней было оккупантам ездить на машинах, а партизаны на санях могли проникнуть в любое место и двигаться в любом направлении.
С советскими людьми нетрудно было решать любую сложную задачу. Чтобы посадить на сани отряды, участвующие в рейде, нам нужно добыть шестьсот саней. Кроме того, мы решили сформировать конный отряд, а для него также нужны лошади, седла уздечки. Население пришло на помощь: советские патриоты с радостью отдавали нам все, что нужно.
До прихода врага колхозники спрятали инвентарь, упряжь, фураж. Колхозы угнали лошадей, которых не успели эвакуировать, на дальние выпасы, а зимой вывели их в лес и организовали прокормочные пункты. Теперь и лошадей и упряжь передали партизанским отрядам. Чего бы партизаны ни потребовали, население немедленно шло навстречу. Кто коня давал, а кто и сам с конем шел в партизаны. Все эти вопросы обсуждались вместе с колхозным активом.
Народ жил одним желанием: как можно скорее уничтожить врага. Вот почему мы с первых дней нашей борьбы чувствовали под собой твердую почву, смело брались за сложные, широкие по масштабам и даже иной раз рискованные задачи.
В рейд должны были идти самые сильные отряды. Минский подпольный обком возглавил это большое наступление. Часть отрядов целесообразно было оставить на месте, чтобы не оголять район. С нашей помощью они могли действовать и развиваться. На Любанщине оставались Патрин, Столяров, в Октябрьском районе — Павловский, в Глусском — Храпко, Яковенко Владимир Кириллович, в Копаткевичском — Михайловский, в Копыльском — Жижик, в Гресском — Заяц, в Пуховичском — Филиппских, в Осиповичском — Ольховец и Шашура, в Руденском — Покровский. На отряды возлагалась задача помогать, когда мы будем проходить через их территорию. Они должны сковывать силы врага, не давать гитлеровцам покоя ни днем ни ночью.
Перед выходом в рейд погиб наш боевой товарищ, член подпольного обкома Евстрат Горбачев. Погиб этот человек так же мужественно, как и воевал, смертью героя, не выпуская из рук оружия. Возвращаясь из отряда Столярова, Горбачев возле хутора Подклетное наткнулся на конный отряд эсэсовцев. Гитлеровцы, как видно, догадались, что им встретился один из партизанских руководителей, и решили взять его живым.