Соединение партизанских отрядов Минской области представляло грозную силу, с которой оккупанты вынуждены были считаться. В апреле сорок второго года они отозвали с фронта довольно крупные регулярные части и бросили против нас дивизию эсэсовцев с танками и артиллерией.
Разведка доносила, что противник готовится нанести главный удар по юго-восточным районам области. Там находились основные силы минских партизан. Командиры отрядов получили приказ выслать сильные ударные группы навстречу гитлеровцам. Партизаны должны были деморализовать фашистские войска, отрезать части противника друг от друга. Все подходы к нашим основным позициям заминированы. Когда ударные группы начали действовать в тылу противника, захватывать обозы и боеприпасы, гитлеровцы частенько поворачивали назад, не выполнив своих планов.
Партизанские отряды заняли оборону. Утром 14 апреля над стародорожскими и любанскими лесами появились два вражеских разведывательных самолета. Порыскали полчаса и исчезли. Всем было понятно: скоро начнется штурм. Не прошло и часа, как больше десятка бомбардировщиков налетело на наши базовые деревни и лес, где размещались партизаны.
В Любанском лесу с правого фланга окопались отряды Долидовича и Гуляева, в центре — Розов. Отряды Патрина, Столярова, Меркуля, Пакуша и Плышевского находились в резерве. Наши оборонительные позиции выбраны умело, хорошо замаскированы, и почти все бомбы рвались вдали от них. Вслед за бомбежкой противник открыл огонь из пушек и минометов. Он бил по Загалью, островам среди болота и по ближнему лесу. С юга, с запада и с севера показались танки, а с ними три батальона отборной пехоты.
Отрядам приказано не стрелять и ничем не выявлять себя. В бой вступили только ударные группы. Они заходили противнику с фланга или с тыла, наносили внезапный удар и стремительно отходили на новые позиции. Это вносило панику во вражеские ряды, отрывало пехоту от танков. А без танка гитлеровец не вояка.
Мы ждали с минуты на минуту — танки должны взорваться на наших минах, так как обойти их нельзя: кругом болота. Кроме того, в засадах сидели партизаны, вооруженные связками гранат и бутылками с горючей жидкостью.
В штабе появился посыльный от Долидовича. Командир просил позволить ему выслать дополнительную группу истребителей танков, и в это время на левом фланге врага раздалось сразу несколько взрывов. Такие же взрывы эхом повторились на правом фланге и в центре. Розов готов был кричать от радости: это его минеры устроили заграждение фашистским танкам.
Эсэсовское командование, видя, что с бронированной техникой здесь не пройти, остановило танковую атаку и усилило огонь артиллерии. Пехота наступала теперь без танков. Гитлеровцы ринулись в атаку почти во весь рост. Артиллерия перенесла свой огонь в глубь леса. Вот уж совсем близко вражеские подразделения, вот они уже видны партизанам из укрытий.
— Не стрелять! — передается команда по линии обороны.
Вот гитлеровцы уже в трехстах метрах от партизанских укрытий.
— Не стрелять! — передается команда.
И когда оккупанты подошли метров на сто пятьдесят — двести, партизаны открыли ураганный огонь. Долидович так ударил по левому флангу, что добрая треть эсэсовского батальона была уничтожена. Уцелевшие гитлеровцы повернули назад, начали отползать, но тут их встретила ударная группа, которая зашла им в тыл.
Розов, ударив противнику прямо в лоб, не выдержал и поднял отряд в контратаку. Его поддержали другие отряды. Много оккупантов было загнано в болото и там уничтожено, остальные откатились.
Эсэсовцы снова пустили в ход авиацию, начался бешеный артиллерийский обстрел. Собрав новые силы, противник опять пошел в атаку — и снова был отбит. Снова пошел — опять был отбит. И так до вечера: девять раз эсэсовцы атаковывали наше соединение, и все девять атак захлебнулись. Под вечер мы ввели в бой свои резервы, пустили в ход артиллерию и перешли в контрнаступление по всей линии.
Семь дней шел тяжелый, кровопролитный бой. И мы победили!
Вражескую дивизию сначала оттеснили в Октябрьский район, потом заперли между деревнями Барбарова — Катки — Хоромцы — Яминск — Пруссы и там ее разбили.
Партизанское движение разрасталось невиданно быстрыми темпами. Это требовало от подпольного обкома еще большей оперативности в руководстве. Для организации широких народных масс и активизации борьбы с захватчиками мы использовали все средства. Очень много внимания уделяли подпольной печати: выпуску газет, листовок и работе радио. Масштабы этой работы значительно расширились, методы усовершенствовались. Во многих районах начали выходить регулярно подпольные печатные газеты.
Мы брали под свой контроль и влияние все новые и новые районы, все новые и новые отряды вливались в наше соединение. В помощь местным партийным организациям отправили в Минск, Бобруйск, Борисов, Слуцк, Бегомль, Логойск и Заславль специальные обкомовские группы во главе с членами обкома. Одну из таких групп, направленную в Минск, возглавили Машков и Лященя.
XX
Вернувшись из рейда, мы решили узнать, как живут и работают партийные и комсомольские подпольные организации и партизанские отряды, остававшиеся на местах.
Надо встретиться с руководителями и командирами, поговорить и вместе обсудить планы на будущее.
Вскоре мы увиделись с Луферовым, Патриным, Храпко, Столяровым, Павловским, Жигарем, Бумажковым. В отрядах Патрина и Столярова все в порядке, только рост отрядов оказался весьма незначительным. Это настораживало и беспокоило: видно, с политической работой среди населения здесь обстояло не все благополучно. Отряд Храпко пополнился за счет населения Глусского района. Однако вовлечение новых людей проводилось с оглядкой: люди просятся в партизанский отряд, а у них требуют оружие — винтовки или автоматы, хоть это оружие добывалось в упорной борьбе с врагом, а не росло на грядках. Несмотря на указания ЦК КП(б)Б, отдельные командиры и политработники неправильно понимали значение всенародного партизанского движения. Областной комитет партии вынужден был еще раз детально и всесторонне рассмотреть вопросы, связанные с развертыванием всенародной партизанской борьбы.
На второй день после нашего возвращения в штаб пришел Адам Майстренко. Я выслушал его доклад о работе комсомольского подполья и с тревогой ждал, что он скажет о Фене Кононовой, подтвердит ли сведения, полученные штабом во время рейда. Майстренко рассказал об активной работе комсомольской организаций отряда Храпко. Он назвал отличившихся комсомольцев, в частности Николая Татура, который проявил себя во многих боях и оказался хорошим комсомольским организатором. Подробно рассказал о деятельности комсомольцев-подпольщиков в Баяничах, Редковичах, Живуни, Загалье, Озерном, а о Нижине ни слова. Между тем в своих прежних докладах он всегда начинал с ведущей нижинской комсомольской организации. Я не выдержал и спросил:
— А как же твои нижинцы? Как Феня?
Майстренко опустил глаза, лицо потемнело.
— Не сберегли мы Феню, — проговорил он, наконец, глухим голосом.
Видно, ему не легко было говорить о Фене. Майстренко понимал, что именно с нее и надо было ему начинать свой доклад, но не решался произнести горькие слова, не поворачивался язык, пересыхало в горле. Это была величайшая утрата для комсомольцев минского подполья. Враг нанес нам большой удар.
— Нижинская комсомольская организация, — продолжал Майстренко, — и до сих пор в глубоком трауре, хоть работы своей не ослабляет. Подпольщиков там стало больше, но Фени нет, не уберегли. Да, не уберегли… Мне и говорить тяжело…
Спустя несколько минут он рассказал все подробно.
Больше месяца тому назад Феню послали на задание. Возвращаясь в лагерь, она наткнулась на крупную засаду эсэсовцев, и девушку схватили. По приметам узнали, что это Кононова, и повели в Нижин. Сосновский комендант и кузьмичская полиция рассчитывали взять реванш за свои неудачи в Нижине и «ответить делом» на ежедневные упреки своего начальника. Плюгавый бургомистр Дубик предвкушал будущую славу. Он уже видел себя с немецким крестом на груди и старательно обдумывал, какой бы неслыханный допрос учинить нижинской учительнице. В Кузьмичах и в окружающих деревнях тогда уже не было гестаповцев, и Дубик чувствовал себя полноправным хозяином. Этот выродок решил провести допрос Кононовой в ее родной деревне, на глазах односельчан. Ему очень хотелось отличиться перед оккупантами. Дубик рассчитывал, что через Кононову ему удастся раскрыть всю нижинскую подпольную организацию и тогда можно будет написать рапорт в Бобруйск — самому окружному фюреру. Пусть и там знают, кто такой Дубик, кузьмичский бургомистр!
До Нижина Кононову вели трое эсэсовцев и девять вооруженных полицейских. Они связали девушке руки и все-таки боялись, что Кононова может как-нибудь перехитрить их и убежать. За последние месяцы слухи о смелой и решительной комсомолке распространились по всей Минщине и Полесью.
— Ну, теперь все! — оскалив зубы, говорил Дубик. — Насмеялась ты над нашими панами, многим досадила… Теперь все скажешь! Нажмем, так родного отца выдашь.
— Пес ты бешеный, изменник Родины! — крикнула в ответ Феня. — И откуда ты взялся, подлюга такой, паршивец? Как тебя земля носит, выродка?
Дубик перенимал все приемы гестаповцев. Те обычно сгоняли нижинцев на площадь, и он сделал так же. Когда людей пригнали, он объявил:
— Сейчас здесь будут названы фамилии всех, кто связан с партизанами. Сами не хотите говорить — скажут другие.
Из толпы послышались гневные возгласы:
— Предатель, гадина, прочь от нас!
Приказав вывести на площадь Феню, Дубик развязал ей руки, снял с головы платок.
— Показывай, кто здесь бандит! — крикнул он. — Всех укажешь — живой останешься!
— Вот он, — спокойно сказала Феня и показала на Дубика.
— Ну, ты не упирайся! — закричал Дубик и изо всей силы дернул девушку за косу.
— Отойди, подлюга! — посоветовал Дубику кто-то из толпы.
— Она не пожалеет вас, как некоторые ее жалеют, — обозлился бургомистр. — Здесь у вас не один десяток таких, — он указал пальцем на девушку, — и вся деревня на подозрении у представителей немецкой власти на местах. — Дубик ткнул пальцем себя в грудь. — Не доверяйте этой партизанке, помогите нам. Немецкая власть на местах, — он снова показал на себя, — учтет ваши заслуги.