Над головой бургомистра просвистел камень и врезался в переносицу полицая, стоявшего с винтовкой возле Фени. Он схватился руками за лицо. Дубик растерялся. Феня быстро нагнулась и тем же камнем стукнула бургомистра по лицу. «Власть на местах» повалилась. Полицаи сбили Феню с ног. Полетели еще камни, полицаи начали стрелять, люди разбежались.
Дубик с разбитой физиономией поспешил под защиту кузьминского гарнизона. Вслед за ним отряд полицаев повел Феню, которой снова связали руки. Она держалась гордо, как и подобает мужественным советским людям.
Через два дня Дубик снова появился в Нижине. Лицо у бургомистра опухшее и перевязанное бинтами. С ним — конный отряд полицаев, человек двадцать. Приехали показать свою силу и отомстить за недавний позор. Ничего не добившись от Фени в Кузьмичах, Дубик снова привез ее в Нижин. Девушка сидела на подводе измученная, еле живая.
— Теперь-то ты заговоришь! — шипел разъяренный полицай.
Он приказал согнать к Орессе нижинских девушек и пригрозил Фене:
— Не назовешь подпольщиков, каждую десятую расстреляю. Так и знай!
Кононова поняла, что приближается самый трудный и ответственный момент в ее жизни. Надо сейчас же что-то придумать: девушки, подруги дорогие, должны жить! Они будут жить и продолжать борьбу с немецкими фашистами, увидят победу и ясное солнце мира над землей!
Феня взглянула на подруг: они стояли плотной кучкой, жались друг к другу, с доверием и горячим сочувствием смотрели на Феню.
«Родные вы мои, — светилось в глазах Фени, — вижу, что верите мне и теперь, верите, жалеете и надеетесь… Надейтесь, девушки, не подведу! За Родину, за нашу партию не пожалею жизни!»
Феня сделала вид, будто не слышала, что сказал фашистский прислужник. Дубик подошел к саням, ударил ее по голове и повторил свои угрозы. Феня подняла на него опухшее от перенесенных мучений лицо и снова бессильно опустила голову. Это был единственный метод борьбы, который она могла применить. Она решила не реагировать на пытки, не стонать и не вымолвить ни слова. Пусть фашистские выродки думают, что она не может говорить от страшной слабости, оттого, что полицаи «перестарались» во время допроса.
— Признавайся! — кричал Дубик и все бил девушку кулаком по голове. — Признавайся!
Феня молчала.
— Видите, дуры, — повернулся полицай к девушкам, — ей не дорога ваша жизнь, она даже и слушать не хочет. Одну какую-нибудь покрывает, а вас всех на смерть ведет.
— Губители! — крикнула одна из девушек. — Людоеды, вы ее замучили, а теперь неживую говорить заставляете!..
К девушке подошел здоровенный, взлохмаченный полицай, замахнулся кулачищем, потом передумал и ударил прикладом.
Дубик размахивал руками и кричал:
— У нас и мертвые заговорят! Мы ей развяжем язык! Снимите ее с воза, поставьте!
Полицаи подхватили Феню под руки, подняли и поставили на мерзлую землю. Девушки заплакали, подались вперед. Феня была босая, ноги посинели и опухли от побоев. Она напрягала последние силы, стояла и шаталась, но не выдержала и упала. Полицаи подняли ее.
— Развязать? — спросил один из них Дубика.
— Нет! — замахал руками бургомистр. — Вырывайте ей волосы. Держите и вырывайте!..
Девушки кинулись к Фене, сбили с ног полицая. Феня мужественно переносила пытки. И уже слабеющим голосом сказала:
— Бывайте, девочки мои дорогие! Да здравствует наша Советская Родина!
Когда она потеряла сознание, Дубик приказал бросить ее в ледяную воду Орессы…
Так погибла Феня Кононова, пламенная патриотка Родины, стойкая волей и духом комсомолка. Как ее ни пытали, она не сказала ни одного слова, которое мог бы использовать враг, не проявила слабости, не нарушила присяги, данной ею три вступлении в подпольную организацию.
Это сообщение Майстренко поразило всех нас до глубины души. Мы видели немало зверств гитлеровских людоедов и их пособников, но такого еще не встречали. Нас восхищало мужество комсомолки, ее неодолимая воля к победе над врагом. Мы рекомендовали подпольному обкому комсомола всюду обсудить нижинские события и на удар врага ответить крепким ударом. Комсомольцы должны отомстить за смерть Фени!
Через несколько дней после героической смерти Фени Кононовой кузьмичский гарнизон был разгромлен Майстренко с двумя боевыми группами отрядов Патрина и Столярова ночью внезапно налетел на фашистско-полицейское логово. Изменники Родины, подлые псы-полицаи и их хозяева фашисты были уничтожены.
XXI
В партизанской войне служба связи имеет исключительно важное значение. Перед уходом в подполье нам говорили в ЦК КП(б)Б: «От хорошо налаженной связи будет зависеть многое. За организацию этого дела надо браться с первых же дней борьбы с врагам».
Мы так и поступили. Службу связи установили почти в каждом районе области. До мая 1942 года через специальных партизанских связных и местных надежных людей мы были связаны с каждым заводом, фабрикой, кварталом города и с каждой деревней.
Связь была самым тщательным образом законспирирована. Тут, как и во всей нашей работе, помог богатейший опыт конспирации и организации подпольной связи большевистской партии в дореволюционный период. У нас свои явочные пункты и квартиры, «почтовые ящики» в дуплах старых деревьев и «почтовые работники». На случай провала первой линии связи создали две, а то и три параллельные линии. Если случался провал на одной линии, выручала другая, третья.
В первые месяцы партизанской борьбы главным средством связи с советским тылом были наши боевые испытанные подпольщики. Мы поручали им передачу очень важных донесений и всегда были уверены, что они не попадут в руки врага. Провал группы связи мог повлечь за собой тяжелые потери, хотя это и не было бы провалом всей организации. Следует сказать, что за весь период подполья по линии связи крупных провалов у нас не было.
Группы связи посылались через линию фронта, в Москву — в ЦК КП(б)Б и штаб партизанского движения. Первую группу, как известно, возглавлял наш боевой партизан Степан Петрович.
Служба связи хорошо послужила нам, сыграла очень важную роль в первые месяцы партийного подполья и организации партизанского движения в Белоруссии. Но с каждым днем все более широким и могучим становилось партизанское движение. Изменялись условия борьбы, возникали новые сложные задачи. Нам стало тесно в рамках нашей первоначальной нелегальной связи, она уже отставала от наших потребностей, тормозила движение вперед. Назревала необходимость широкого использования технической связи. С первых месяцев 1942 года мы упорно добивались этого. В начале мая мы получили рацию. Белорусский штаб партизанского движения стремился к тому, чтобы в каждой области, в каждом партизанском соединении и даже в бригадах, а позже и в отрядах были свои рации. Это помогало поддерживать непосредственную связь с нашими фронтами и отдельными армиями, координировать действия, регулярно сноситься с Москвой, Центральным штабом партизанского движения и ЦК КП(б)Б. Позже мы узнали, что Центральный Комитет КП(б)Б наши донесения получал и пытался установить с нами непосредственную связь. Однако посланные к нам люди по тем или иным причинам не доходили и оставались работать в партизанских отрядах других областей республики.
Наконец, к нашей общей радости, одна группа достигла цели. Связисты опустились на парашютах в партизанской зоне, неподалеку от деревень Убибачки и Кузьмичи Любанского района. Два дня люди блуждали по лесу и, наконец, наткнулись на наши заставы.
В это время мы выполнили план одной операции и шли в направлении Старые Дороги — Осиповичи. Отряды остановились на привал возле деревни Озерное, а штаб — у деревни Бариков. В штаб прискакали трое верховых и доложили, что возле деревни Убибачки задержаны двое неизвестных людей с пакетом на мое имя. Люди одеты в немецкую форму, вооружены немецкими пистолетами. Они проговорились, что где-то в лесу их ожидает еще один человек. Когда задержанные убедились, что перед ними партизаны, то заговорили смелей.
Я взял с собой группу конников, сел в тачанку и поехал в деревню Убибачки. Путь не близкий — по прямой дороге около сорока километров, а объездами так и того больше. На место прибыл уже утром. Задержанные оказались людьми, мне известными. Один — бывший председатель Узденского райисполкома Жариков, а другой — бывший директор средней школы Старобинского района Скалабан.
Когда встал вопрос о непосредственной технической связи с Минским подпольным обкомом и партизанским соединением, товарищ Пономаренко приказал подобрать десантную группу из людей, которые знали меня, хорошо ориентировались в местности и могли бы пользоваться доверием населения.
Это дело было поручено товарищу Авхимовичу, который был тогда секретарем ЦК КП(б)Б по кадрам. Позднее он сам побывал в Минском, Полесском, Пинском и Гомельском подпольных обкомах, оказал большую помощь в подборе руководящих партийных кадров и своей деятельностью способствовал развертыванию всенародной партизанской войны.
Занимаясь подбором десантной группы, товарищ Авхимович вспомнил о Скалабане, который в то время работал в Москве. Он вызвал его в ЦК, и Скалабан согласился лететь на Минщину. Когда стали думать о втором человеке, Скалабан рекомендовал Степана Жарикова, с которым он познакомился в Москве. Во время одной из встреч Жариков рассказывал ему, что знает меня, хотел бы пробраться ко мне и вместе воевать.
Это были знакомые мне люди. Но суровое время требовало бдительности. Я не знал, как они вели себя во время войны, и был осторожен с ними. Они радостно бросились обнимать меня, а я поздоровался сдержанно и даже холодно, никак не мог преодолеть чувства настороженности.
Письмо от секретаря Центрального Комитета КП(б)Б мы внимательно прочитали. Хотелось бы порадоваться и порадовать других, но мы не могли сразу, без должной проверки признать подлинность письма. Кто знает, Пономаренко писал его или нет? Гестапо придумывало различные провокации. Мы уже получали